Знаменитый
Шорви Нирьен, которому по логике вещей надлежало уже распроститься с
жизнью, намеревался выступить перед толпой, одержимой одним стремлением -
убивать. Поскольку Дреф был рядом, а непосредственная угроза миновала,
происходящее стало занимать Элистэ.
Нирьен поднялся на опустевший помост. С минуту постоял - невысокий
обыкновенный человек, приковавший, однако, все взоры. По краям эшафота все
еще горело несколько фонарей и факелов. Их свет выхватывал из полумрака
белую рубашку с чулками, белые руки и лицо, так что фигуру было хорошо
видно даже с самой отдаленной точки площади Равенства. Нирьена узнали все,
и многие восприняли его как символ благодатного разума, осенившего
сумасшедший дом, если не светопреставление. Все замерли, приготовившись
слушать; площадь Равенства погрузилась в молчание.
Шорви Нирьен подождал, пока людское море покрылось бледной пеной
обращенных к нему лиц, затем резким жестом вскинул руки, как некогда Уисс
Валёр, правда, преследуя совсем иную цель, и тут же их уронил.
- Если не ошибаюсь, - обратился он к шерринцам, - вы хотите перемен?
Еще бы они не хотели! То была предельно простая и в точности
отвечающая моменту фраза, которой судьба определила стать лозунгом.
Нирьен говорил. Речь его была ясной и предельно сжатой. Тем не менее
Элистэ, которая слушала затаив дыхание, впоследствии вспоминались не
столько слова, сколько общий их смысл: надежда - нормальная жизнь -
обещание стабильности, отрезвления и выздоровления.
Однако Нирьен отнюдь не стремился успокоить или умиротворить толпу,
напротив. Есть только один способ, напомнил он слушателям, покончить со
страданиями народа. Отцы нынешнего террора должны предстать перед судом. В
конце концов все они, несомненно, преступники - погрязшие в беззакониях,
мздоимстве, развращенности и тирании; ответственные за Весеннюю Бойню в
Конгрессе и зверствах в "Логове"; повинные в массовых расправах, пытках и
казнях; но прежде всего исказившие Революцию и все ее идеалы, предавшие
своих соотечественников. Главные преступники - это члены Комитета
Народного Благоденствия, государственный обвинитель и судьи Народного
Трибунала, высшие чины и старшие офицеры Народного Авангарда. А самый
страшный преступник и кровавый палач - председатель Комитета Народного
Благоденствия, он же самозваный Защитник Республики.
Нирьен не вопил, не заискивал, не принимал поз. Он стоял совершенно
спокойно и, воздерживаясь от жестов, с бесстрастным видом излагал
обвинение пункт за пунктом, как и подобало опытному адвокату. Казалось, он
даже не повышал голоса, однако его слова разносились по всей площади.
Толпа взревела, оборвав его речь, и принялась скандировать имя Уисса
Валёра еще до того, как Нирьен его произнес. Оратор поднял руку, и
горожане тут же вняли безмолвному призыву. Стало слышно легкое дыхание
вечернего ветерка.
- Так положим ли мы конец террору? Соотечественники, это в наших
силах, как в наших силах было покончить с властью монарха. Пойдем ли мы к
тому, кто именует себя Защитником, и выскажем ему свое недовольство?
Единодушный вопль согласия, шквал брани в адрес Уисса Валёра.
- Значит, идем к "Гробнице". Вперед! К "Гробнице"!
Толпа подхватила его слова, донесла до края площади, выплеснула на
улицы. Шорви Нирьен спустился с помоста. В окружении четверых сторонников,
осужденных на смерть вместе с ним, молодого человека с искусственной
сединой в волосах, который его спас, и белокурой босоногой девушки, тоже
обреченной на свидание с Кокоттой, он быстрым шагом двинулся к проспекту
Аркад. Толпа повалила следом, в эту минуту покорная его слову. Лишь малая
горстка осмотрительных горожан Откололась от основной массы и растворилась
в вечерних сумерках. Но их место быстро заняли другие, по мере того как
толпа, все больше разрастаясь, ползла по улицам - этим кишкам Шеррина, -
словно непереваренный кус. Тот же путь, что незадолго перед тем проделала
повозка с жертвами, - только в обратном направлении. Проспект Аркад,
переулки, улица Клико. К толпе присоединялись все новые и новые люди,
многие с фонарями и оружием в руках. По Винкулийскому мосту - в Восьмой
округ.
К "Гробнице"!
Когда в дверь постучали, Уисс Валёр поднял лежащую на скрещенных
руках голову и по привычке бросил взгляд на часы. Вечер. Для его
соотечественников обычно - пора удовольствий. Патриоты поутонченней
непринужденно болтают за бокалом вина, попроще - ужинают и готовятся
отойти ко сну. Но ему, Уиссу, отказано в этих радостях, как всегда было
отказано в благах жизни. Последнее время он не мог пить - после глотка
вина у него чудовищно раскалывалась голова. Он почти не ел - желудок не
принимал ничего, кроме самых воздушных запеканок; он всегда был худ,
теперь же от него остались только кости да зеленовато-желтая кожа. Понятие
беззаботной беседы было ему чуждо: о чем и с кем ему болтать и шутить, где
его друзья, где семья? Семья. А ложе? Одинокое и бессонное. Бессонное.
Бессонное.
Вечер. Для других - лучшее время суток. Правка, есть одно утешение, и
немалое: к этому часу Шорви Нирьен должен исчезнуть навсегда.
Может, после этого ему полегчает.
Стук повторился, и Уисс повернул голову.
- Войдите.
Испуганный запыхавшийся гонец ворвался в комнату.
- Шорви Нирьен ведет к "Гробнице" огромную толпу. Они будут здесь
через полчаса.
Должно быть, он ослышался. Велел повторить. Гонец повторил. Нет, все
правильно.
"...Нирьен ведет... огромную толпу... здесь через полчаса".
- А на площади Равенства?
- Восстание. Бирс Валёр мертв. Кокотта уничтожена.
Уисс сжал костлявые пальцы. К горлу подступила тошнота. Кошмар. Не
может быть. Он в каком-то бреду. Пробудились черные призраки.
Пробудились... "Лица мертвых в круговороте, влекомые неутихающим ветром,
маски смерти в безбрежном мраке, ослепительно белые, бесчисленные, как
звезды, - от них не спрятаться, сам Народный Авангард бессилен перед их
призрачным сонмом. Верность? Наваждение. Но Нирьену они были верны.
Защитить Защитника некому Впрочем, быть может..." Он одолел тошноту,
сглотнул и пришел в себя.
- Отца ко мне, живо!
- Слушаюсь, Защитник.
Прошли то ли минуты, то ли тысячелетия, и Хорл появился. Хорл, еще
более седой, изможденный и печальный, чем обычно, сутулый, с отвисшей
губой и укором в водянистых глазах. Уисс подавил привычную вспышку
раздражения и заставил себя говорить спокойно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238
Шорви Нирьен, которому по логике вещей надлежало уже распроститься с
жизнью, намеревался выступить перед толпой, одержимой одним стремлением -
убивать. Поскольку Дреф был рядом, а непосредственная угроза миновала,
происходящее стало занимать Элистэ.
Нирьен поднялся на опустевший помост. С минуту постоял - невысокий
обыкновенный человек, приковавший, однако, все взоры. По краям эшафота все
еще горело несколько фонарей и факелов. Их свет выхватывал из полумрака
белую рубашку с чулками, белые руки и лицо, так что фигуру было хорошо
видно даже с самой отдаленной точки площади Равенства. Нирьена узнали все,
и многие восприняли его как символ благодатного разума, осенившего
сумасшедший дом, если не светопреставление. Все замерли, приготовившись
слушать; площадь Равенства погрузилась в молчание.
Шорви Нирьен подождал, пока людское море покрылось бледной пеной
обращенных к нему лиц, затем резким жестом вскинул руки, как некогда Уисс
Валёр, правда, преследуя совсем иную цель, и тут же их уронил.
- Если не ошибаюсь, - обратился он к шерринцам, - вы хотите перемен?
Еще бы они не хотели! То была предельно простая и в точности
отвечающая моменту фраза, которой судьба определила стать лозунгом.
Нирьен говорил. Речь его была ясной и предельно сжатой. Тем не менее
Элистэ, которая слушала затаив дыхание, впоследствии вспоминались не
столько слова, сколько общий их смысл: надежда - нормальная жизнь -
обещание стабильности, отрезвления и выздоровления.
Однако Нирьен отнюдь не стремился успокоить или умиротворить толпу,
напротив. Есть только один способ, напомнил он слушателям, покончить со
страданиями народа. Отцы нынешнего террора должны предстать перед судом. В
конце концов все они, несомненно, преступники - погрязшие в беззакониях,
мздоимстве, развращенности и тирании; ответственные за Весеннюю Бойню в
Конгрессе и зверствах в "Логове"; повинные в массовых расправах, пытках и
казнях; но прежде всего исказившие Революцию и все ее идеалы, предавшие
своих соотечественников. Главные преступники - это члены Комитета
Народного Благоденствия, государственный обвинитель и судьи Народного
Трибунала, высшие чины и старшие офицеры Народного Авангарда. А самый
страшный преступник и кровавый палач - председатель Комитета Народного
Благоденствия, он же самозваный Защитник Республики.
Нирьен не вопил, не заискивал, не принимал поз. Он стоял совершенно
спокойно и, воздерживаясь от жестов, с бесстрастным видом излагал
обвинение пункт за пунктом, как и подобало опытному адвокату. Казалось, он
даже не повышал голоса, однако его слова разносились по всей площади.
Толпа взревела, оборвав его речь, и принялась скандировать имя Уисса
Валёра еще до того, как Нирьен его произнес. Оратор поднял руку, и
горожане тут же вняли безмолвному призыву. Стало слышно легкое дыхание
вечернего ветерка.
- Так положим ли мы конец террору? Соотечественники, это в наших
силах, как в наших силах было покончить с властью монарха. Пойдем ли мы к
тому, кто именует себя Защитником, и выскажем ему свое недовольство?
Единодушный вопль согласия, шквал брани в адрес Уисса Валёра.
- Значит, идем к "Гробнице". Вперед! К "Гробнице"!
Толпа подхватила его слова, донесла до края площади, выплеснула на
улицы. Шорви Нирьен спустился с помоста. В окружении четверых сторонников,
осужденных на смерть вместе с ним, молодого человека с искусственной
сединой в волосах, который его спас, и белокурой босоногой девушки, тоже
обреченной на свидание с Кокоттой, он быстрым шагом двинулся к проспекту
Аркад. Толпа повалила следом, в эту минуту покорная его слову. Лишь малая
горстка осмотрительных горожан Откололась от основной массы и растворилась
в вечерних сумерках. Но их место быстро заняли другие, по мере того как
толпа, все больше разрастаясь, ползла по улицам - этим кишкам Шеррина, -
словно непереваренный кус. Тот же путь, что незадолго перед тем проделала
повозка с жертвами, - только в обратном направлении. Проспект Аркад,
переулки, улица Клико. К толпе присоединялись все новые и новые люди,
многие с фонарями и оружием в руках. По Винкулийскому мосту - в Восьмой
округ.
К "Гробнице"!
Когда в дверь постучали, Уисс Валёр поднял лежащую на скрещенных
руках голову и по привычке бросил взгляд на часы. Вечер. Для его
соотечественников обычно - пора удовольствий. Патриоты поутонченней
непринужденно болтают за бокалом вина, попроще - ужинают и готовятся
отойти ко сну. Но ему, Уиссу, отказано в этих радостях, как всегда было
отказано в благах жизни. Последнее время он не мог пить - после глотка
вина у него чудовищно раскалывалась голова. Он почти не ел - желудок не
принимал ничего, кроме самых воздушных запеканок; он всегда был худ,
теперь же от него остались только кости да зеленовато-желтая кожа. Понятие
беззаботной беседы было ему чуждо: о чем и с кем ему болтать и шутить, где
его друзья, где семья? Семья. А ложе? Одинокое и бессонное. Бессонное.
Бессонное.
Вечер. Для других - лучшее время суток. Правка, есть одно утешение, и
немалое: к этому часу Шорви Нирьен должен исчезнуть навсегда.
Может, после этого ему полегчает.
Стук повторился, и Уисс повернул голову.
- Войдите.
Испуганный запыхавшийся гонец ворвался в комнату.
- Шорви Нирьен ведет к "Гробнице" огромную толпу. Они будут здесь
через полчаса.
Должно быть, он ослышался. Велел повторить. Гонец повторил. Нет, все
правильно.
"...Нирьен ведет... огромную толпу... здесь через полчаса".
- А на площади Равенства?
- Восстание. Бирс Валёр мертв. Кокотта уничтожена.
Уисс сжал костлявые пальцы. К горлу подступила тошнота. Кошмар. Не
может быть. Он в каком-то бреду. Пробудились черные призраки.
Пробудились... "Лица мертвых в круговороте, влекомые неутихающим ветром,
маски смерти в безбрежном мраке, ослепительно белые, бесчисленные, как
звезды, - от них не спрятаться, сам Народный Авангард бессилен перед их
призрачным сонмом. Верность? Наваждение. Но Нирьену они были верны.
Защитить Защитника некому Впрочем, быть может..." Он одолел тошноту,
сглотнул и пришел в себя.
- Отца ко мне, живо!
- Слушаюсь, Защитник.
Прошли то ли минуты, то ли тысячелетия, и Хорл появился. Хорл, еще
более седой, изможденный и печальный, чем обычно, сутулый, с отвисшей
губой и укором в водянистых глазах. Уисс подавил привычную вспышку
раздражения и заставил себя говорить спокойно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238