Эта девочка не может быть Элистэ во Дерриваль, дочерью
его светлости. Очевидно, она - самозванка низкого происхождения,
крестьянское отродье, при рождении подмененная на дочь маркиза. Только
этим можно объяснить ее поведение и привязанности.
Со временем порочные наклонности девочки стали исправляться.
Пришедшее к ней осознание ее высокого положения сопровождалось несколько
болезненной гордостью. Близкие отношения с низшими прекратились. К восьми
годам Элистэ во Дерриваль была уже довольно высокомерной девицей, которая
и словесно и телесно наказывала слуг. Конечно же, это продолжалось
недолго. Прошло совсем немного времени, и она сделала для себя очень
простое открытие: природное превосходство Возвышенных несомненно и
очевидно. Явное же отстаивание своих прав не подкрепляло этой уверенности;
и поэтому Элистэ выбрала для себя маску небрежной внушительной доброты,
которая так действует на большинство слуг. На большинство - да, но не на
Дрефа. С ним нечего было и стараться изображать небрежное превосходство -
тысячью способов он мог заставить ее почувствовать неловкость при подобной
попытке. Ее старания вести себя с подобающей Возвышенным гордостью Дреф
встречал с неизменным сарказмом, за который - как он отлично знал - она не
смогла бы его наказать. Старая дружба рвется тяжело, и Элистэ никак не
могла избавиться от своей привязанности к Дрефу; но было бы ошибкой
позволить ему заметить ее слабость - он способен этим воспользоваться. И
действительно, он вел себя совершенно свободно, обращался к ней без
должного почтения, будто считал себя равным или даже более умным, более
опытным и знающим, чем она. По правде говоря, ей не следовало все это
терпеть. Ее слабовольная снисходительность только поощряла его дерзость.
Эта дерзость проявлялась даже на расстоянии: в прямой осанке, в
свободной, раскованной походке, в неподобающе гордо откинутой темноволосой
голове. Трудно объяснить словами, но в самой внешности Дрефа сын-Цино было
нечто такое, что задевало чувства Возвышенных. Как и его сестра, Дреф имел
более высокий рост, чем обычные серфы. Слишком длинные ноги, слишком
стройное тело, скорее ловкое, чем мощное; утонченные черты узкого,
выразительного лица, ухоженные руки - тонкие и изящные, без черных полосок
под короткими ногтями, без въевшейся в них грязи. В отличие от остальных
серфов, Дреф обожал мыться. Когда позволяла погода, он купался в пруду и
умудрялся оставаться опрятным и без дорогих духов, которые в любом случае
не мог себе позволить. "Но, - напомнила себе Элистэ, - захоти Дреф - он бы
достал духи. Если бы ему не удалось выменять их на что-нибудь, он бы
изготовил их сам - из цветов, трав, масел и экстрактов - словом, из всего,
что имелось под руками. Уж такой он есть". Вместо обычного крестьянского
зловония от этого юноши исходил запах свежести, что почему-то казалось
несколько дерзким. Вьючная лошадь не должна походить на породистого
скакуна, а серфу не следует казаться лучше его хозяев.
Элистэ заметила, что по случаю визита Дреф оделся в свое лучшее
платье. Он сменил всегдашнюю серо-желтую заплатанную рабочую блузу на
белую полотняную рубашку, грубую, но чистую и вполне приличную. Поверх
надел короткую куртку и повязал шейный платок. Вместо обычных мешковатых
штанов на нем были бриджи и пара далеко не новых белых чулок. Ужасные
деревянные сабо уступили место потрепанным кожаным туфлям со стальными
пряжками, тщательно очищенными от ржавчины. Его безупречно аккуратный вид,
долженствующий засвидетельствовать уважение, был в данной ситуации
неуместен. Дреф казался таким элегантным, таким независимым, таким
неуловимо... нахальным. Подобная наглость сейчас могла вызвать только
раздражение маркиза во Дерриваля.
Дреф поднял голову, увидел, что Элистэ ждет его, и помахал рукой.
Улыбнувшись, она махнула в ответ. Не трогаясь с места, она смотрела, как
он пересек лужайку, поднялся по старым каменным ступенькам. Через
мгновение он уже низко кланялся ей - казалось бы, всем хорош поклон, но
выходило как-то неправильно, слишком уж много показных раболепных
движений. Серфы и крестьяне обычно неуклюже приседали, будто пьяные или
скрюченные артритом: плечи ссутулены, колени словно одеревенели, руки либо
сцеплены, либо безвольно свисают по бокам. Но худощавый, прекрасно
владеющий своим телом Дреф мог двигаться изящнее учителя танцев. Иногда
его безупречно обходительные манеры казались карикатурными в своем
совершенстве, почти оскорбительными в своей грации - или это только
мерещилось Элистэ, потому что она хорошо знала Дрефа. Возможно, никто
другой, кроме нее, ничего не замечал. Вот и сейчас он изогнулся так, будто
у него не было суставов, - гораздо ниже, чем того требовали приличия. Он
выпрямился, и она, под влиянием порыва, бросила:
- Отрасти себе чуб подлиннее да дергай за него. По крайней мере не
придется кланяться.
- Но я предпочитаю кланяться. Это замечательное по выразительности
движение.
Дреф обладал приятным низким голосом, его манера говорить была весьма
своеобразна. Изысканные обороты и свободное владение словом совершенно не
вязались с протяжным выговором крестьянина северной провинции.
- Да. Даже слишком выразительное. Я бы на твоем месте поостереглась.
- Ладно. Как бы мне стать совершенно благоразумным? - Дреф улыбнулся.
- Совершенная наглость больше в твоем духе, но и ее ты никогда не
доведешь до совершенства, ибо ты вообще несовершенен.
- Значит, мое постоянное несовершенство приобретает совершенно
законченную форму, - парировал он.
- И таким образом разрушает свое собственное постоянство.
- И сохраняет совершенное несовершенство.
- Парадоксы - не для серфов, - высокомерно заметила Элистэ.
- Что же тогда, кроме раболепия, нашего ума дело?
- Ну... - задумалась она. - Преданность. Долг. Надежность.
- Этого вы требуете от ваших лошадей и собак. И больше ничего?
- Честность. Покладистый нрав.
- Вы вычерпали до донышка эту жалкую пустую похлебку.
- Так думают недовольные. Однако простая пища более питательна,
согласись.
- Продолжайте, у вас что-то медленно работает воображение. Что еще?
- Смирение, - предположила она. - Почитание тех, кто выше тебя.
- А как мне их определить? Суждения природы и общества часто не
совпадают.
- Вряд ли это твое дело - проводить подобное различие.
- Как я могу не замечать его, имея глаза и голову на плечах?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238
его светлости. Очевидно, она - самозванка низкого происхождения,
крестьянское отродье, при рождении подмененная на дочь маркиза. Только
этим можно объяснить ее поведение и привязанности.
Со временем порочные наклонности девочки стали исправляться.
Пришедшее к ней осознание ее высокого положения сопровождалось несколько
болезненной гордостью. Близкие отношения с низшими прекратились. К восьми
годам Элистэ во Дерриваль была уже довольно высокомерной девицей, которая
и словесно и телесно наказывала слуг. Конечно же, это продолжалось
недолго. Прошло совсем немного времени, и она сделала для себя очень
простое открытие: природное превосходство Возвышенных несомненно и
очевидно. Явное же отстаивание своих прав не подкрепляло этой уверенности;
и поэтому Элистэ выбрала для себя маску небрежной внушительной доброты,
которая так действует на большинство слуг. На большинство - да, но не на
Дрефа. С ним нечего было и стараться изображать небрежное превосходство -
тысячью способов он мог заставить ее почувствовать неловкость при подобной
попытке. Ее старания вести себя с подобающей Возвышенным гордостью Дреф
встречал с неизменным сарказмом, за который - как он отлично знал - она не
смогла бы его наказать. Старая дружба рвется тяжело, и Элистэ никак не
могла избавиться от своей привязанности к Дрефу; но было бы ошибкой
позволить ему заметить ее слабость - он способен этим воспользоваться. И
действительно, он вел себя совершенно свободно, обращался к ней без
должного почтения, будто считал себя равным или даже более умным, более
опытным и знающим, чем она. По правде говоря, ей не следовало все это
терпеть. Ее слабовольная снисходительность только поощряла его дерзость.
Эта дерзость проявлялась даже на расстоянии: в прямой осанке, в
свободной, раскованной походке, в неподобающе гордо откинутой темноволосой
голове. Трудно объяснить словами, но в самой внешности Дрефа сын-Цино было
нечто такое, что задевало чувства Возвышенных. Как и его сестра, Дреф имел
более высокий рост, чем обычные серфы. Слишком длинные ноги, слишком
стройное тело, скорее ловкое, чем мощное; утонченные черты узкого,
выразительного лица, ухоженные руки - тонкие и изящные, без черных полосок
под короткими ногтями, без въевшейся в них грязи. В отличие от остальных
серфов, Дреф обожал мыться. Когда позволяла погода, он купался в пруду и
умудрялся оставаться опрятным и без дорогих духов, которые в любом случае
не мог себе позволить. "Но, - напомнила себе Элистэ, - захоти Дреф - он бы
достал духи. Если бы ему не удалось выменять их на что-нибудь, он бы
изготовил их сам - из цветов, трав, масел и экстрактов - словом, из всего,
что имелось под руками. Уж такой он есть". Вместо обычного крестьянского
зловония от этого юноши исходил запах свежести, что почему-то казалось
несколько дерзким. Вьючная лошадь не должна походить на породистого
скакуна, а серфу не следует казаться лучше его хозяев.
Элистэ заметила, что по случаю визита Дреф оделся в свое лучшее
платье. Он сменил всегдашнюю серо-желтую заплатанную рабочую блузу на
белую полотняную рубашку, грубую, но чистую и вполне приличную. Поверх
надел короткую куртку и повязал шейный платок. Вместо обычных мешковатых
штанов на нем были бриджи и пара далеко не новых белых чулок. Ужасные
деревянные сабо уступили место потрепанным кожаным туфлям со стальными
пряжками, тщательно очищенными от ржавчины. Его безупречно аккуратный вид,
долженствующий засвидетельствовать уважение, был в данной ситуации
неуместен. Дреф казался таким элегантным, таким независимым, таким
неуловимо... нахальным. Подобная наглость сейчас могла вызвать только
раздражение маркиза во Дерриваля.
Дреф поднял голову, увидел, что Элистэ ждет его, и помахал рукой.
Улыбнувшись, она махнула в ответ. Не трогаясь с места, она смотрела, как
он пересек лужайку, поднялся по старым каменным ступенькам. Через
мгновение он уже низко кланялся ей - казалось бы, всем хорош поклон, но
выходило как-то неправильно, слишком уж много показных раболепных
движений. Серфы и крестьяне обычно неуклюже приседали, будто пьяные или
скрюченные артритом: плечи ссутулены, колени словно одеревенели, руки либо
сцеплены, либо безвольно свисают по бокам. Но худощавый, прекрасно
владеющий своим телом Дреф мог двигаться изящнее учителя танцев. Иногда
его безупречно обходительные манеры казались карикатурными в своем
совершенстве, почти оскорбительными в своей грации - или это только
мерещилось Элистэ, потому что она хорошо знала Дрефа. Возможно, никто
другой, кроме нее, ничего не замечал. Вот и сейчас он изогнулся так, будто
у него не было суставов, - гораздо ниже, чем того требовали приличия. Он
выпрямился, и она, под влиянием порыва, бросила:
- Отрасти себе чуб подлиннее да дергай за него. По крайней мере не
придется кланяться.
- Но я предпочитаю кланяться. Это замечательное по выразительности
движение.
Дреф обладал приятным низким голосом, его манера говорить была весьма
своеобразна. Изысканные обороты и свободное владение словом совершенно не
вязались с протяжным выговором крестьянина северной провинции.
- Да. Даже слишком выразительное. Я бы на твоем месте поостереглась.
- Ладно. Как бы мне стать совершенно благоразумным? - Дреф улыбнулся.
- Совершенная наглость больше в твоем духе, но и ее ты никогда не
доведешь до совершенства, ибо ты вообще несовершенен.
- Значит, мое постоянное несовершенство приобретает совершенно
законченную форму, - парировал он.
- И таким образом разрушает свое собственное постоянство.
- И сохраняет совершенное несовершенство.
- Парадоксы - не для серфов, - высокомерно заметила Элистэ.
- Что же тогда, кроме раболепия, нашего ума дело?
- Ну... - задумалась она. - Преданность. Долг. Надежность.
- Этого вы требуете от ваших лошадей и собак. И больше ничего?
- Честность. Покладистый нрав.
- Вы вычерпали до донышка эту жалкую пустую похлебку.
- Так думают недовольные. Однако простая пища более питательна,
согласись.
- Продолжайте, у вас что-то медленно работает воображение. Что еще?
- Смирение, - предположила она. - Почитание тех, кто выше тебя.
- А как мне их определить? Суждения природы и общества часто не
совпадают.
- Вряд ли это твое дело - проводить подобное различие.
- Как я могу не замечать его, имея глаза и голову на плечах?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238