За ним! Не дайте ему скрыться! Но чтобы не было заметно! - наставляла
она кучера, указывая на удалявшуюся карету.
Видимо, сообразив, он кивнул головой. Аврелия повернулась к кузине:
- Ну же! Скорее, кузина, скорее, а то мне придется ехать одной!
Разумеется, Элистэ не могла позволить этому разгорячившемуся ребенку
ехать в одиночку - мало ли что может случиться? Да и в самой новизне
приключения было что-то привлекательное. Она забралась в фиакр, осознала,
что здесь нет лакея и дверцу закрыть некому, и ошеломленно захлопнула ее
сама. Фиакр двинулся по проспекту Парабо. Сердясь и забавляясь
одновременно, Элистэ откинулась на неудобном сиденье. Аврелия вся подалась
вперед, сжала кулачки, устремив взгляд на карету футах в двухстах впереди,
в которой ехал предмет ее внезапного обожания. Разговаривать с ней было бы
безнадежной затеей, поэтому Элистэ пожала плечами и взглянула в окно.
Благодаря заботливым запретам бабушки это был ее первый выход из дома за
последний месяц и первый выход без опеки за полгода с тех пор, как она
вернулась в резиденцию Рувиньяков. Даже беглого взгляда хватило бы, чтобы
понять, что с тех пор многое переменилось. Когда фиакр свернул с мощеного
проспекта Парабо, перемены стали еще более разительны - их, собственно,
невозможно было не заметить.
Признаки господства республиканцев проглядывали на каждом углу.
Повсюду толпилась чернь, в том числе и в приличных кварталах, куда раньше
простые люди не осмеливались и нос сунуть. Щеголяя новообретенными
свободами, они кучками прогуливались в парках и на площадях, располагались
у фонтанов, в аллеях, в садах, толкались у входов в дорогие магазины,
гостиницы и даже частные особняки, где раньше никто не потерпел бы их
присутствия. Оборванцы шатались по улицам - развязные, сквернословящие,
грубые, а самыми наглыми были те, у кого на шапках и куртках красовался
алый ромб - знак оголтелых сторонников Уисса в'Алёра. Ромбы были начертаны
на стенах, колоннах, памятниках и даже на деревьях по всему городу. Часто
эти символы сопровождались простой, лаконично многозначительной надписью:
"Экспроприация". При виде этих многочисленных надписей Элистэ
содрогнулась. Проведя многие месяцы в отшельничестве в бабушкином доме,
она все же знала о мстительных чувствах самых рьяных сторонников Уисса
в'Алёра. Неумолимые фанатики чудовищных крайностей, они требовали
возмещения ущерба в виде собственности Возвышенных, их богатств; жаждали
их унижения и крови. Неистовые и ненасытные, они прятали свою жадность и
ненависть за риторикой самооправдания, вызывая отвращение и ужас. Эти
преступники, именовавшие себя "патриотами", не чуждались терроризма,
поджогов, насилия, избиений, даже убийств. Несколько домов Возвышенных в
разных частях города были дочиста разграблены, а особняк виконта во Сере
сгорел до основания. Уничтожение экспроприационистами той самой
собственности, которой они домогались, пошло им же во вред, зато,
по-видимому, отвечало какой-то их основной внутренней потребности
разрушителей. Их агрессивность являлась угрозой для любого из Возвышенных,
а закон служил слабой защитой. Экспроприационисты с некоторых пор
оказались выше закона и стали неуязвимее, чем когда бы то ни было,
благодаря мощному Народному Авангарду.
Народный Авангард - недавно созданное вооруженное формирование, якобы
имеющее целью поддержку административной политики Комитета Народного
Благоденствия при Конституционном Конгрессе, - на самом деле представлял
сборище самых убежденных и мускулистых экспров, преданных не столько
Комитету как таковому, сколько его главе, Уиссу в'Алёру. Каким образом
Уиссу удалось осуществить это предприятие при отсутствии официального
разрешения и денежных средств, было не вполне ясно даже членам Комитета.
Но как бы то ни было, он это сделал, и теперь "Сосед Дж." располагал
военной мощью, вовсе не соответствовавшей его официальному статусу
депутата Конгресса от Шеррина, - во всяком случае, так втихомолку думали
многие из тех, кто теперь уже не осмеливался высказываться вслух.
И вот с полдесятка так называемых народогвардейцев, видимо в
увольнительной, толклись под навесом безымянного кабачка. Их форма из
грубой коричневой саржи, мешковатая, нарочито плебейская по покрою, была
украшена алыми ленточками и знаком красного ромба. При себе они имели
оружие. Когда фиакр поравнялся с ними и народогвардейцы заметили внутри
девушек, они начали свистеть, подвывать по-волчьи и оценивающе
причмокивать губами. Элистэ метнула в их сторону ненавидящий взгляд,
вздернула подбородок и отвернулась. Аврелия, слегка подпрыгивая рядом с
ней, не сводила глаз с экипажа возлюбленного, вовсе не замечая их
дерзости.
Два фиакра, связанные невидимой нитью, направлялись к реке. Миновав
"Гробницу", они перебрались через реку Вир по Винкулийскому мосту и
доехали до Набережного рынка, на котором тоже сказались изменения,
произошедшие в Вонарском государстве. Рынок, как никогда, шумел и кишел
людьми, однако многие торговые лавки были закрыты ставнями и заперты, а
те, что еще оставались открытыми, не очень-то радовали глаз обилием
товаров, но и у таких скудных источников благ выстраивались длинные
очереди. Толпа тоже выглядела по-иному. Почти исчезли цветные ливреи,
обозначавшие принадлежность к большим домам, тогда как раньше они сразу
бросались в глаза. Враждебность, издевки, а время от времени и побои
вынудили даже самых преданных слуг отказаться от этих видимых примет, по
крайней мере в общественных местах. Точно так же вышла из моды и явная
принадлежность к аристократии. Здесь, на улицах, царил стиль намеренной
неформальности - обдуманная небрежность в одежде, почти на грани
неряшливости, назойливо фамильярная манера, за гранью дерзости, вызывающее
пренебрежение к устаревшим условностям. Все было явно рассчитано на то,
чтобы дать выход новоявленной гордости и независимости недавно
освобожденных граждан Вонара. Среди простых шерринцев расхаживали люди в
военной форме, и их было гораздо больше, чем раньше, если не считать
военного времени. Многие из солдат принадлежали к Вонарской гвардии,
известной своей лояльностью к Конгрессу, и к ним в общем относились
хорошо. Не столь многочисленные, но приметные своей экзотической
экипировкой, прогуливались наемные солдаты из Гурбана и Релиша.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238
она кучера, указывая на удалявшуюся карету.
Видимо, сообразив, он кивнул головой. Аврелия повернулась к кузине:
- Ну же! Скорее, кузина, скорее, а то мне придется ехать одной!
Разумеется, Элистэ не могла позволить этому разгорячившемуся ребенку
ехать в одиночку - мало ли что может случиться? Да и в самой новизне
приключения было что-то привлекательное. Она забралась в фиакр, осознала,
что здесь нет лакея и дверцу закрыть некому, и ошеломленно захлопнула ее
сама. Фиакр двинулся по проспекту Парабо. Сердясь и забавляясь
одновременно, Элистэ откинулась на неудобном сиденье. Аврелия вся подалась
вперед, сжала кулачки, устремив взгляд на карету футах в двухстах впереди,
в которой ехал предмет ее внезапного обожания. Разговаривать с ней было бы
безнадежной затеей, поэтому Элистэ пожала плечами и взглянула в окно.
Благодаря заботливым запретам бабушки это был ее первый выход из дома за
последний месяц и первый выход без опеки за полгода с тех пор, как она
вернулась в резиденцию Рувиньяков. Даже беглого взгляда хватило бы, чтобы
понять, что с тех пор многое переменилось. Когда фиакр свернул с мощеного
проспекта Парабо, перемены стали еще более разительны - их, собственно,
невозможно было не заметить.
Признаки господства республиканцев проглядывали на каждом углу.
Повсюду толпилась чернь, в том числе и в приличных кварталах, куда раньше
простые люди не осмеливались и нос сунуть. Щеголяя новообретенными
свободами, они кучками прогуливались в парках и на площадях, располагались
у фонтанов, в аллеях, в садах, толкались у входов в дорогие магазины,
гостиницы и даже частные особняки, где раньше никто не потерпел бы их
присутствия. Оборванцы шатались по улицам - развязные, сквернословящие,
грубые, а самыми наглыми были те, у кого на шапках и куртках красовался
алый ромб - знак оголтелых сторонников Уисса в'Алёра. Ромбы были начертаны
на стенах, колоннах, памятниках и даже на деревьях по всему городу. Часто
эти символы сопровождались простой, лаконично многозначительной надписью:
"Экспроприация". При виде этих многочисленных надписей Элистэ
содрогнулась. Проведя многие месяцы в отшельничестве в бабушкином доме,
она все же знала о мстительных чувствах самых рьяных сторонников Уисса
в'Алёра. Неумолимые фанатики чудовищных крайностей, они требовали
возмещения ущерба в виде собственности Возвышенных, их богатств; жаждали
их унижения и крови. Неистовые и ненасытные, они прятали свою жадность и
ненависть за риторикой самооправдания, вызывая отвращение и ужас. Эти
преступники, именовавшие себя "патриотами", не чуждались терроризма,
поджогов, насилия, избиений, даже убийств. Несколько домов Возвышенных в
разных частях города были дочиста разграблены, а особняк виконта во Сере
сгорел до основания. Уничтожение экспроприационистами той самой
собственности, которой они домогались, пошло им же во вред, зато,
по-видимому, отвечало какой-то их основной внутренней потребности
разрушителей. Их агрессивность являлась угрозой для любого из Возвышенных,
а закон служил слабой защитой. Экспроприационисты с некоторых пор
оказались выше закона и стали неуязвимее, чем когда бы то ни было,
благодаря мощному Народному Авангарду.
Народный Авангард - недавно созданное вооруженное формирование, якобы
имеющее целью поддержку административной политики Комитета Народного
Благоденствия при Конституционном Конгрессе, - на самом деле представлял
сборище самых убежденных и мускулистых экспров, преданных не столько
Комитету как таковому, сколько его главе, Уиссу в'Алёру. Каким образом
Уиссу удалось осуществить это предприятие при отсутствии официального
разрешения и денежных средств, было не вполне ясно даже членам Комитета.
Но как бы то ни было, он это сделал, и теперь "Сосед Дж." располагал
военной мощью, вовсе не соответствовавшей его официальному статусу
депутата Конгресса от Шеррина, - во всяком случае, так втихомолку думали
многие из тех, кто теперь уже не осмеливался высказываться вслух.
И вот с полдесятка так называемых народогвардейцев, видимо в
увольнительной, толклись под навесом безымянного кабачка. Их форма из
грубой коричневой саржи, мешковатая, нарочито плебейская по покрою, была
украшена алыми ленточками и знаком красного ромба. При себе они имели
оружие. Когда фиакр поравнялся с ними и народогвардейцы заметили внутри
девушек, они начали свистеть, подвывать по-волчьи и оценивающе
причмокивать губами. Элистэ метнула в их сторону ненавидящий взгляд,
вздернула подбородок и отвернулась. Аврелия, слегка подпрыгивая рядом с
ней, не сводила глаз с экипажа возлюбленного, вовсе не замечая их
дерзости.
Два фиакра, связанные невидимой нитью, направлялись к реке. Миновав
"Гробницу", они перебрались через реку Вир по Винкулийскому мосту и
доехали до Набережного рынка, на котором тоже сказались изменения,
произошедшие в Вонарском государстве. Рынок, как никогда, шумел и кишел
людьми, однако многие торговые лавки были закрыты ставнями и заперты, а
те, что еще оставались открытыми, не очень-то радовали глаз обилием
товаров, но и у таких скудных источников благ выстраивались длинные
очереди. Толпа тоже выглядела по-иному. Почти исчезли цветные ливреи,
обозначавшие принадлежность к большим домам, тогда как раньше они сразу
бросались в глаза. Враждебность, издевки, а время от времени и побои
вынудили даже самых преданных слуг отказаться от этих видимых примет, по
крайней мере в общественных местах. Точно так же вышла из моды и явная
принадлежность к аристократии. Здесь, на улицах, царил стиль намеренной
неформальности - обдуманная небрежность в одежде, почти на грани
неряшливости, назойливо фамильярная манера, за гранью дерзости, вызывающее
пренебрежение к устаревшим условностям. Все было явно рассчитано на то,
чтобы дать выход новоявленной гордости и независимости недавно
освобожденных граждан Вонара. Среди простых шерринцев расхаживали люди в
военной форме, и их было гораздо больше, чем раньше, если не считать
военного времени. Многие из солдат принадлежали к Вонарской гвардии,
известной своей лояльностью к Конгрессу, и к ним в общем относились
хорошо. Не столь многочисленные, но приметные своей экзотической
экипировкой, прогуливались наемные солдаты из Гурбана и Релиша.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238