Все эти пять лет он оставался таким, как прежде.
С лета тридцать четвертого года и по лето тридцать седьмого Поль почти все время плавал. Целый год ^Ливерпульский батальон» совершал регулярные рей-аы вдоль берегов Америки между Ньюфаундлендом и Тринидадом. Возили из Сент-Джоиа и Галифакса в Вест-Индию соленую треску, оборудование, муку, солонину и прочие товары. И возвращались, груженные бананами, лимонами, ананасами, а также сахаром, патокой и ромом для государственных складов спиртного. Сначала Поль был просто матросом. Он драил палубу, скалывал лед, красил, чинил снасти, а иногда под надзором боцмана или второго помощника вместе с другими матросами помогал перемещать груз з трюмах. Перед самым Рождеством тысяча девятьсот тридцать четвертого года он впервые пережил бермудский ураган. В феврале следующего года судно попало в шторм при температуре ниже нуля, и ветер преследовал их на всем пути от Кейп-Рес до КейпСамбро, так что при входе в Галифакс «Ливерпульский батальон» напоминал раскисшую плавучую разволину.
К концу тысяча девятьсот тридцать пятого года пароход отозвали в Англию. Поль остался на нем и разминулся с Ярдли: в середине осени того же года старый капитан навсегда вернулся в Галифакс.
В Ливерпуле судно почти два месяца простояло в ремонте, а Поль снял комнату в дешевой гостинице и засел в ней, сочиняя короткие рассказы. Когда судно было готово к отплытию, у Поля их оказалось штук шесть. Все были из морской жизни, с точными деталями, старательными описаниями, но сюжеты грешили схематичностью. Накануне отплытия Поль послал их в Нью-Йорк агенту, о котором ему говорили, и когда через несколько месяцев корабль вернулся в Ливерпуль, Поль узнал, что четыре рассказа купили американские журналы.
Теперь Поль служил интендантом, и трюмы «Ливерпульского батальона» были всегда полны. По рейсам судна и по грузам, которые оно перевозило, нетрудно было заметить, что послевоенный спад переходит в предвоенный бум. Теперь они возили из Стокгольма в Любек пушки «Буфорс», из Бремена в Испанию — стрелковое оружие. Однажды в Ливерпуле Поль увидел, как в сердцах сплюнул в море матрос, когда на борт поднимали бочки с высокооктановым бензином для отправки в Геную. Позже они простояли неделю в Барселоне — в Испании как раз началась гражданская война, портовых грузчиков не хватало, и некому было разгружать судно.
Поль плавал на «Ливерпульском батальоне» до тысяча девятьсот тридцать седьмого года, писал урывками, когда выдавалось время, и откладывал деньги. Первые годы он не задумывался о своей службе на море — работа как работа, без нее не проживешь. Потом понял, что сумел обрести некоторую свободу. И, опираясь на эту свободу, научился разбираться в той болезненной настороженности, которая осталась в нем от прежней жизни. Когда Поль перестал ощущать в себе навязанное ему противоборство двух наций, в душе его наступил покой.
К лету тридцать седьмого года Поль накопил две тысячи долларов и уволился с корабля. До этого, еще зимой, он отправил свои документы в Канаду с просьбой предоставить ему место школьного учителя, но получил ответ, что конкурировать с другими учителями можно, только имея более солидный диплом. Тут Поль вспомнил, что отец мечтал когда-нибудь послать его в Сорбонну, а то даже в Оксфорд или в Кембридж.
Думая о старом доме в Сен-Марке, о библиотеке отца, словно пропастью отделенных от его теперешней жизни, Поль вдруг понял, что не может больше мириться с вонью, потом и безобразием, окружавшими его все эти годы. Ему захотелось передохнуть, потянуло в другие условия. Он говорил себе, что раз ему хочется, он имеет право поступить в Сорбонну или в Оксфорд, и прикинул, что, если решиться на это, накопленных денег ему хватит на год ученья. Монреальский диплом позволял поступить в любой из этих университетов. После долгих раздумий Поль остановился на Оксфорде, посчитав, что систематическое изучение английской литературы поможет ему стать писателем. И в октябре тридцать седьмого его приняли в Оксфорд.
Шестнадцать лет Поль не имел дома, не знал других товарищей, кроме бродяг, с которыми нанимался на уборку урожая, игроков в хоккей и матросов. Когда после этого он попал в Оксфорд, ему показалось, что он открыл дверь и очутился там, где есть все, что можно вообразить себе по книгам. Такой праздности он не помнил с детства, праздности, позволяющей учиться и думать, не терзаясь при этом, что одновременно надо зарабатывать на жизнь. Полю назначили руководителя, к которому он ходил в колледж Ориэл, и, поскольку был связан только с этим колледжем, стал считать его своим.
Полю нравилось смотреть из окна наставника на прямоугольный двор колледжа, на Мертонскую башню, поднимающуюся над длинной темной крышей. Всю зиму он ловил себя на том, что ждет минуты, когда в холле колледжа зажгут огни и в неярком свете, словно драгоценные камни, засверкают гербы в оконных витражах. Туманными вечерами он любил постоять возле сторожки привратника, наблюдая, как преподаватели и студенты старших курсов шествуют в своих мантиях через двор и поднимаются по ступенькам портика, а слух его постоянно старался различить звон колокола Сент-Мэри, который предвосхищает каждый час. Нигде, даже в Италии, Поль не слышал колокольного звона такой густоты, он плыл над черепичными крышами, над печными трубами, проникал в окна, и, как только умолкал, все колокола Оксфорда, каждый на свой лад, начинали вслед за ним отбивать время.
В тот год Поль корпел над темой по английской литературе, все больше привязывался к своему руководителю, полюбив его, как мало кого любил, разве что Ярдли; пил пиво в кабачках, читал книги, прочесть которые мечтал годами, отказывался играть в хоккей за университетскую команду и закладывал основу для романа, который, как ему казалось, шевелился у него в душе с тех пор, как он себя помнил.
Именно этот роман и привел Поля в Грецию. Жизнь здесь была дешевая, его оксфордский руководитель нашел ему место в Спарте, в музее, находящемся в ведении Британской Ассоциации, там Поль был занят только часть дня. И через десять месяцев на свет появились четыреста страниц рукописи — результат трудов в свободное от музея время. Теперь, возвращаясь домой, Поль заехал в Афины.
Он остался бы в Греции дольше, если бы представлял, как закончить книгу, но работа вдруг застопорилась, и его преследовало чувство неудачи. К тому же Поля мучила тоска по родине, а выход был только один — отложить книгу в сторону и найти судно, которое увезло бы его домой. Заглавие его книги вполне отражало ее содержание: «Молодой человек в 1933 году». Это был год утверждения Гитлера у власти, и молодой человек оказывался между двумя войнами — старой, уже ставшей историей, и новой, чье приближение было так несомненно, что делало настоящее подобным прошлому еще до того, как это настоящее было прожито.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135
С лета тридцать четвертого года и по лето тридцать седьмого Поль почти все время плавал. Целый год ^Ливерпульский батальон» совершал регулярные рей-аы вдоль берегов Америки между Ньюфаундлендом и Тринидадом. Возили из Сент-Джоиа и Галифакса в Вест-Индию соленую треску, оборудование, муку, солонину и прочие товары. И возвращались, груженные бананами, лимонами, ананасами, а также сахаром, патокой и ромом для государственных складов спиртного. Сначала Поль был просто матросом. Он драил палубу, скалывал лед, красил, чинил снасти, а иногда под надзором боцмана или второго помощника вместе с другими матросами помогал перемещать груз з трюмах. Перед самым Рождеством тысяча девятьсот тридцать четвертого года он впервые пережил бермудский ураган. В феврале следующего года судно попало в шторм при температуре ниже нуля, и ветер преследовал их на всем пути от Кейп-Рес до КейпСамбро, так что при входе в Галифакс «Ливерпульский батальон» напоминал раскисшую плавучую разволину.
К концу тысяча девятьсот тридцать пятого года пароход отозвали в Англию. Поль остался на нем и разминулся с Ярдли: в середине осени того же года старый капитан навсегда вернулся в Галифакс.
В Ливерпуле судно почти два месяца простояло в ремонте, а Поль снял комнату в дешевой гостинице и засел в ней, сочиняя короткие рассказы. Когда судно было готово к отплытию, у Поля их оказалось штук шесть. Все были из морской жизни, с точными деталями, старательными описаниями, но сюжеты грешили схематичностью. Накануне отплытия Поль послал их в Нью-Йорк агенту, о котором ему говорили, и когда через несколько месяцев корабль вернулся в Ливерпуль, Поль узнал, что четыре рассказа купили американские журналы.
Теперь Поль служил интендантом, и трюмы «Ливерпульского батальона» были всегда полны. По рейсам судна и по грузам, которые оно перевозило, нетрудно было заметить, что послевоенный спад переходит в предвоенный бум. Теперь они возили из Стокгольма в Любек пушки «Буфорс», из Бремена в Испанию — стрелковое оружие. Однажды в Ливерпуле Поль увидел, как в сердцах сплюнул в море матрос, когда на борт поднимали бочки с высокооктановым бензином для отправки в Геную. Позже они простояли неделю в Барселоне — в Испании как раз началась гражданская война, портовых грузчиков не хватало, и некому было разгружать судно.
Поль плавал на «Ливерпульском батальоне» до тысяча девятьсот тридцать седьмого года, писал урывками, когда выдавалось время, и откладывал деньги. Первые годы он не задумывался о своей службе на море — работа как работа, без нее не проживешь. Потом понял, что сумел обрести некоторую свободу. И, опираясь на эту свободу, научился разбираться в той болезненной настороженности, которая осталась в нем от прежней жизни. Когда Поль перестал ощущать в себе навязанное ему противоборство двух наций, в душе его наступил покой.
К лету тридцать седьмого года Поль накопил две тысячи долларов и уволился с корабля. До этого, еще зимой, он отправил свои документы в Канаду с просьбой предоставить ему место школьного учителя, но получил ответ, что конкурировать с другими учителями можно, только имея более солидный диплом. Тут Поль вспомнил, что отец мечтал когда-нибудь послать его в Сорбонну, а то даже в Оксфорд или в Кембридж.
Думая о старом доме в Сен-Марке, о библиотеке отца, словно пропастью отделенных от его теперешней жизни, Поль вдруг понял, что не может больше мириться с вонью, потом и безобразием, окружавшими его все эти годы. Ему захотелось передохнуть, потянуло в другие условия. Он говорил себе, что раз ему хочется, он имеет право поступить в Сорбонну или в Оксфорд, и прикинул, что, если решиться на это, накопленных денег ему хватит на год ученья. Монреальский диплом позволял поступить в любой из этих университетов. После долгих раздумий Поль остановился на Оксфорде, посчитав, что систематическое изучение английской литературы поможет ему стать писателем. И в октябре тридцать седьмого его приняли в Оксфорд.
Шестнадцать лет Поль не имел дома, не знал других товарищей, кроме бродяг, с которыми нанимался на уборку урожая, игроков в хоккей и матросов. Когда после этого он попал в Оксфорд, ему показалось, что он открыл дверь и очутился там, где есть все, что можно вообразить себе по книгам. Такой праздности он не помнил с детства, праздности, позволяющей учиться и думать, не терзаясь при этом, что одновременно надо зарабатывать на жизнь. Полю назначили руководителя, к которому он ходил в колледж Ориэл, и, поскольку был связан только с этим колледжем, стал считать его своим.
Полю нравилось смотреть из окна наставника на прямоугольный двор колледжа, на Мертонскую башню, поднимающуюся над длинной темной крышей. Всю зиму он ловил себя на том, что ждет минуты, когда в холле колледжа зажгут огни и в неярком свете, словно драгоценные камни, засверкают гербы в оконных витражах. Туманными вечерами он любил постоять возле сторожки привратника, наблюдая, как преподаватели и студенты старших курсов шествуют в своих мантиях через двор и поднимаются по ступенькам портика, а слух его постоянно старался различить звон колокола Сент-Мэри, который предвосхищает каждый час. Нигде, даже в Италии, Поль не слышал колокольного звона такой густоты, он плыл над черепичными крышами, над печными трубами, проникал в окна, и, как только умолкал, все колокола Оксфорда, каждый на свой лад, начинали вслед за ним отбивать время.
В тот год Поль корпел над темой по английской литературе, все больше привязывался к своему руководителю, полюбив его, как мало кого любил, разве что Ярдли; пил пиво в кабачках, читал книги, прочесть которые мечтал годами, отказывался играть в хоккей за университетскую команду и закладывал основу для романа, который, как ему казалось, шевелился у него в душе с тех пор, как он себя помнил.
Именно этот роман и привел Поля в Грецию. Жизнь здесь была дешевая, его оксфордский руководитель нашел ему место в Спарте, в музее, находящемся в ведении Британской Ассоциации, там Поль был занят только часть дня. И через десять месяцев на свет появились четыреста страниц рукописи — результат трудов в свободное от музея время. Теперь, возвращаясь домой, Поль заехал в Афины.
Он остался бы в Греции дольше, если бы представлял, как закончить книгу, но работа вдруг застопорилась, и его преследовало чувство неудачи. К тому же Поля мучила тоска по родине, а выход был только один — отложить книгу в сторону и найти судно, которое увезло бы его домой. Заглавие его книги вполне отражало ее содержание: «Молодой человек в 1933 году». Это был год утверждения Гитлера у власти, и молодой человек оказывался между двумя войнами — старой, уже ставшей историей, и новой, чье приближение было так несомненно, что делало настоящее подобным прошлому еще до того, как это настоящее было прожито.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135