Теперь все понятнее, чем ты думаешь. Вечерним поездом я еду домой.
— Что? Ты?
— Если он отказал Хантли, значит, работа над книгой пошла лучше, чем он ожидал. У него так мало времени. Я поеду, помогу ему, может быть, что-то перепечатаю или...
— Опомнись!— сказала Дженит.
Хетер спокойно посмотрела на мать. Дженит выдержала ее взгляд.
— Я запрещаю тебе ехать.
Хетер еще долгую минуту смотрела матери в глаза. Потом, глубоко вздохнув, тихо сказала:
— Я жена Поля, мама.
Было слышно только, как за окном медленно набегают на берег волны.
— Я не хотела сообщать тебе об этом вот так, но ты меня вынудила. Мы поженились перед моим отъездом из Галифакса, через два дня после похорон дедушки.
Дженит не то тихо вскрикнула, не то застонала. Она крепко зажмурилась, из груди ее вырвались сдавленные рыдания. По щекам, размывая белую пудру, хлынули слезы. Правой рукой Дженит судорожно схватилась за грудь, будто хотела проникнуть внутрь и сжать сердце, потом, словно независимо от ее воли, рука, как птичья лапа, взметнулась ко лбу, распласталась на нем и стала растирать кожу под волосами. Дженит судорожно дернулась, потом тело ее вытянулось и застыло, она лежала не шевелясь. Лицо было белое, как стена, слезы проложили глубокие борозды в слое покрывавшей его пудры.
Хетер в ужасе следила за матерью. Она склонилась над ней, шепча успокаивающие слова, старалась отвести волосы, упавшие на пылающий лоб. Приложив ухо к губам Дженит, она пыталась уловить дыхание, но ничего не слышала. Схватила мать за руку, чтобы посчитать пульс, но в испуге никак не могла его нащупать. Хетер разжала пальцы, и рука матери безжизненно упала, свесилась с кровати и качнулась, как маятник.
Потом Хетер не могла вспомнить, как она дошла до телефона и вызвала врача. Сидя через час у себя в комнате, она все еще ничего не понимала от страха. Ей и раньше приходилось видеть мать расстроенной,
15* но такого не случалось никогда. Сколько раз Хетер была свидетельницей того, как мать разражалась истерическими рыданиями, но эти приступы никогда не продолжались долго. К Дженит быстро возвращались гордость и самообладание.
В дверь постучали, и вошел врач. Это был седой старик с заметно трясущимися руками и сиплым голосом, за толстыми стеклами очков поблескивали маленькие глазки. Хетер редко приходилось встречаться с врачами, так как Метьюны отличались завидным здоровьем. Ей и в голову не пришло, что у этого доктора, гостившего в отеле, ее мать — первая пациентка за последние пять месяцев.
Он покачал головой.
— Боюсь, что ваша мать тяжело больна, мисс Метьюн.
— Что случилось? Что с ней?— Хетер впилась глазами в лицо старого врача.
— Ну, как вам сказать,— врач откашлялся,— сердце не совсем в порядке. Возможно, что особенно беспокоиться причин нет, всем нам с годами приходится сталкиваться с такими недомоганиями. Вот и тут так же. А в ее возрасте...— Врач похлопал Хетер по руке, и она убрала руку.— Вашей матери необходим полный покой, ей надо отдохнуть недельку-другую. Потом можно ее обследовать. Но волновать ее нельзя никоим образом.
— Но это не удар? Нет?
— Знаете,— ответил врач,— удар удару рознь. По-моему, нет оснований предполагать удар. Пока нет. Но сейчас главное — покой. Я дал ей успокоительное и буду к ней регулярно наведываться.
— Ясно.— Хетер заколебалась, она пристально посмотрела на доктора, но понять что-нибудь по его глазам было трудно.— Я собиралась сегодня уехать в Монреаль. Мне очень нужно быть там завтра.
Доктор затряс головой, словно желая выразить крайнее неодобрение.
— Ни в коем случае! Ни в коем случае! Я решительно запрещаю.
—- Неужели это так серьезно?— Хетер в отчаянии вглядывалась в его лицо.— Вы считаете, я чем-то могу помочь, если останусь?
— Она все время спрашивает о вас, мисс Метьюн. Вы должны понимать, потрясение в такой момент может привести к чрезвычайно серьезным последствиям. Здоровье вашей матери в ваших руках.
— Понятно,— ответила Хетер упавшим безжизненным голосом.— Я сделаю все, что вы считаете нужным.
Доктор кивнул и пошел вниз доигрывать партию в бридж. Немного погодя, Хетер одна вышла на берег.
51
Первого сентября, ближе к рассвету, Поль работал за своим.письменным столом, когда из комнаты соседа донесся голос диктора, сообщавшего, что немецкие войска перешли границу Польши. Возле стола лежала рукопись — двести страниц, почти половина книги. В мусорной корзине под столом было полно бумаги. Несколько минут Поль, оцепенев, слушал радио. Наконец диктор замолчал. В доме не раздавалось ни звука, и даже сквозь открытое окно не слышно было уличного шума. Поль придвинул к себе рукопись, аккуратно подровнял листы и медленно убрал их в ящик стола. Потом спрятал пишущую машинку в футляр, запер ее и опустил ключ в карман. Вокруг стояла тишина.
52
Через тридцать два часа Поль был на пляже Кенне-бэнкпорта у Хетер. Они сидели рядом на песке и смотрели, как сверкает под солнцем море. Длинные волны медленно набегали на берег, разбивались об него, откатывались назад и снова набегали, каждая со свистом сворачивалась петлей и оставляла след на песке.
— А теперь расскажи про свою книгу, Поль. Поль покачал головой, продолжая смотреть в море.
— Да нечего рассказывать. Написал почти половину. Может быть, удастся закончить, несмотря ни на что,— он пожал плечами.— А может быть, и нет, не знаю.
Волны с нескончаемой монотонностью продолжали омывать берег.
— Мама решила послушать сегодня Чемберле-на,— сказала Хетер, помолчав.— Сейчас никто не отходит от приемников, все боятся что-ниёудь пропустить. Говорят, сам король будет выступать.
По-прежнему глядя вдаль, Поль медленно поднялся на ноги, подал Хетер руку и помог ей встать.
— Что же все-таки с твоей матерью?
Пока Поль смотрел на море, Хетер изучала его лицо. Поль казался усталым, расстроенным и выглядел старше, чем несколько месяцев назад. Он стоял, опустив руки, и щурился на солнце.
— Доктор ничего определенного не говорит,— голос Хетер звучал вяло. Ей казалось, она потеряла способность воспринимать что-либо, кожа на лице словно высохла и натянулась, перед ней простиралось море, за спиной — залитая солнцем земля, а над Европой взлетали первые бомбардировщики.— Не знаю, Поль, я чувствую себя такой беспомощной. Будто я меньше, чем на самом деле. И мне стыдно.
— Ничего,— ответил Поль. Он по-прежнему смотрел на море, а потом спокойно, деловито спросил:— Жалеешь, что вышла за меня?
Хетер взяла его руку, коснулась щекой рукава, прижалась к грубой ткани.
— Не говори так,— прошептала она, и, немного успокоившись, добавила:— Когда я увидела, что творится с мамой, я не могла ее бросить, Поль. Я все время твердила себе, что моя жизнь — это моя жизнь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135
— Что? Ты?
— Если он отказал Хантли, значит, работа над книгой пошла лучше, чем он ожидал. У него так мало времени. Я поеду, помогу ему, может быть, что-то перепечатаю или...
— Опомнись!— сказала Дженит.
Хетер спокойно посмотрела на мать. Дженит выдержала ее взгляд.
— Я запрещаю тебе ехать.
Хетер еще долгую минуту смотрела матери в глаза. Потом, глубоко вздохнув, тихо сказала:
— Я жена Поля, мама.
Было слышно только, как за окном медленно набегают на берег волны.
— Я не хотела сообщать тебе об этом вот так, но ты меня вынудила. Мы поженились перед моим отъездом из Галифакса, через два дня после похорон дедушки.
Дженит не то тихо вскрикнула, не то застонала. Она крепко зажмурилась, из груди ее вырвались сдавленные рыдания. По щекам, размывая белую пудру, хлынули слезы. Правой рукой Дженит судорожно схватилась за грудь, будто хотела проникнуть внутрь и сжать сердце, потом, словно независимо от ее воли, рука, как птичья лапа, взметнулась ко лбу, распласталась на нем и стала растирать кожу под волосами. Дженит судорожно дернулась, потом тело ее вытянулось и застыло, она лежала не шевелясь. Лицо было белое, как стена, слезы проложили глубокие борозды в слое покрывавшей его пудры.
Хетер в ужасе следила за матерью. Она склонилась над ней, шепча успокаивающие слова, старалась отвести волосы, упавшие на пылающий лоб. Приложив ухо к губам Дженит, она пыталась уловить дыхание, но ничего не слышала. Схватила мать за руку, чтобы посчитать пульс, но в испуге никак не могла его нащупать. Хетер разжала пальцы, и рука матери безжизненно упала, свесилась с кровати и качнулась, как маятник.
Потом Хетер не могла вспомнить, как она дошла до телефона и вызвала врача. Сидя через час у себя в комнате, она все еще ничего не понимала от страха. Ей и раньше приходилось видеть мать расстроенной,
15* но такого не случалось никогда. Сколько раз Хетер была свидетельницей того, как мать разражалась истерическими рыданиями, но эти приступы никогда не продолжались долго. К Дженит быстро возвращались гордость и самообладание.
В дверь постучали, и вошел врач. Это был седой старик с заметно трясущимися руками и сиплым голосом, за толстыми стеклами очков поблескивали маленькие глазки. Хетер редко приходилось встречаться с врачами, так как Метьюны отличались завидным здоровьем. Ей и в голову не пришло, что у этого доктора, гостившего в отеле, ее мать — первая пациентка за последние пять месяцев.
Он покачал головой.
— Боюсь, что ваша мать тяжело больна, мисс Метьюн.
— Что случилось? Что с ней?— Хетер впилась глазами в лицо старого врача.
— Ну, как вам сказать,— врач откашлялся,— сердце не совсем в порядке. Возможно, что особенно беспокоиться причин нет, всем нам с годами приходится сталкиваться с такими недомоганиями. Вот и тут так же. А в ее возрасте...— Врач похлопал Хетер по руке, и она убрала руку.— Вашей матери необходим полный покой, ей надо отдохнуть недельку-другую. Потом можно ее обследовать. Но волновать ее нельзя никоим образом.
— Но это не удар? Нет?
— Знаете,— ответил врач,— удар удару рознь. По-моему, нет оснований предполагать удар. Пока нет. Но сейчас главное — покой. Я дал ей успокоительное и буду к ней регулярно наведываться.
— Ясно.— Хетер заколебалась, она пристально посмотрела на доктора, но понять что-нибудь по его глазам было трудно.— Я собиралась сегодня уехать в Монреаль. Мне очень нужно быть там завтра.
Доктор затряс головой, словно желая выразить крайнее неодобрение.
— Ни в коем случае! Ни в коем случае! Я решительно запрещаю.
—- Неужели это так серьезно?— Хетер в отчаянии вглядывалась в его лицо.— Вы считаете, я чем-то могу помочь, если останусь?
— Она все время спрашивает о вас, мисс Метьюн. Вы должны понимать, потрясение в такой момент может привести к чрезвычайно серьезным последствиям. Здоровье вашей матери в ваших руках.
— Понятно,— ответила Хетер упавшим безжизненным голосом.— Я сделаю все, что вы считаете нужным.
Доктор кивнул и пошел вниз доигрывать партию в бридж. Немного погодя, Хетер одна вышла на берег.
51
Первого сентября, ближе к рассвету, Поль работал за своим.письменным столом, когда из комнаты соседа донесся голос диктора, сообщавшего, что немецкие войска перешли границу Польши. Возле стола лежала рукопись — двести страниц, почти половина книги. В мусорной корзине под столом было полно бумаги. Несколько минут Поль, оцепенев, слушал радио. Наконец диктор замолчал. В доме не раздавалось ни звука, и даже сквозь открытое окно не слышно было уличного шума. Поль придвинул к себе рукопись, аккуратно подровнял листы и медленно убрал их в ящик стола. Потом спрятал пишущую машинку в футляр, запер ее и опустил ключ в карман. Вокруг стояла тишина.
52
Через тридцать два часа Поль был на пляже Кенне-бэнкпорта у Хетер. Они сидели рядом на песке и смотрели, как сверкает под солнцем море. Длинные волны медленно набегали на берег, разбивались об него, откатывались назад и снова набегали, каждая со свистом сворачивалась петлей и оставляла след на песке.
— А теперь расскажи про свою книгу, Поль. Поль покачал головой, продолжая смотреть в море.
— Да нечего рассказывать. Написал почти половину. Может быть, удастся закончить, несмотря ни на что,— он пожал плечами.— А может быть, и нет, не знаю.
Волны с нескончаемой монотонностью продолжали омывать берег.
— Мама решила послушать сегодня Чемберле-на,— сказала Хетер, помолчав.— Сейчас никто не отходит от приемников, все боятся что-ниёудь пропустить. Говорят, сам король будет выступать.
По-прежнему глядя вдаль, Поль медленно поднялся на ноги, подал Хетер руку и помог ей встать.
— Что же все-таки с твоей матерью?
Пока Поль смотрел на море, Хетер изучала его лицо. Поль казался усталым, расстроенным и выглядел старше, чем несколько месяцев назад. Он стоял, опустив руки, и щурился на солнце.
— Доктор ничего определенного не говорит,— голос Хетер звучал вяло. Ей казалось, она потеряла способность воспринимать что-либо, кожа на лице словно высохла и натянулась, перед ней простиралось море, за спиной — залитая солнцем земля, а над Европой взлетали первые бомбардировщики.— Не знаю, Поль, я чувствую себя такой беспомощной. Будто я меньше, чем на самом деле. И мне стыдно.
— Ничего,— ответил Поль. Он по-прежнему смотрел на море, а потом спокойно, деловито спросил:— Жалеешь, что вышла за меня?
Хетер взяла его руку, коснулась щекой рукава, прижалась к грубой ткани.
— Не говори так,— прошептала она, и, немного успокоившись, добавила:— Когда я увидела, что творится с мамой, я не могла ее бросить, Поль. Я все время твердила себе, что моя жизнь — это моя жизнь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135