— Не знаю,— признался Поль.— Я мало видел канадских картин. И других, по правде сказать, тоже.
— Что вы, Поль! Посмотрите обязательно. У канадских художников есть замечательные работы. Именно в живописи мы преуспели больше всего.
— Я много чего не видел и не знаю,— ответил Поль.
Хетер выпрямилась, встала с кушетки и заменила картину на мольберте другой. Эта изображала людей, которые поднимались по деревянным ступеням лестницы, идущей по склону горы Монт-Ройяль от начала улицы Драммон к Пайн-авеню. И в этой картине преобладали тусклые краски, удачно схваченные положения ног и плеч людей, поднимающихся в гору, передавали плавный ритм движения. Поль отошел подальше, стараясь оценить, насколько эта картина самостоятельна, но ему было не с чем сравнить. Картина отвечала каким-то его собственным представлениям, и потому ему нравилась, но все-таки он понимал: что-то в ней не так. Хетер намеренно писала ее в мрачных тонах. Изображенные на картине женщины были безликие и одинаковые, одетые бедно, словно в арестантскую форму.
Поль повернулся и посмотрел на Хетер.
— Вы сами-то верили в это, когда писали?— спросил он.
Она помедлила с ответом, а потом сказала:
— По-моему, да. Задумано как стилизация. В этом этюде я преследовала определенные цели,— она стала показывать рукой.— Вот эти линии должны урав-
1 Джэксон Александр Янг (1882—1974) — канадский художник-пейзажист.
новешивать эти... Мне хотелось передать однородность движения.
— Ну, это как раз получилось.
— А что-то, значит, не получилось. Поль указал на яркое пятно в углу.
— Вот единственное место, где чувствуетесь вы сами. Здесь краски радостные. И это здорово.
Хетер сняла картину и снова уселась на кушетку. Вдруг она заливисто засмеялась.
— На днях что-то в этом роде сказал мне Хантли Макквин. Он сказал, будто я выдумала, что мой долг — чувствовать себя несчастной из-за безработицы.
Поль опустился на стул и внимательно посмотрел на Хетер.
— После всего, что я слышал о Макквине, мне не хочется с ним соглашаться. Но в чем-то он прав. Вам ведь трудно не жилось. Люди к вам плохо не относились. Разве вы виноваты, что всего этого не испытали?
— Да я и не думаю, что виновата. Вы меня не понимаете. Все, наоборот, относятся ко мне чересчур хорошо.
Поль коротко рассмеялся, и Хетер вздернула голову.
— Не презирайте меня, Поль. Не моя вина, что мне никогда не приходилось думать, чем утолить голод.
Поль наполнил чашки, дал одну ей и снова сел.
— Вы так же прекрасно понимаете, как и я, что хорошее отношение ко мне ничего не значит,— продолжала Хетер.— Оно ведь ничего не стоит.
Поль внимательно рассматривал чай в чашке, но пить не спешил. Хетер откинула волосы с висков. Молчание разделило их, в ней нарастало разочарование. Наконец она сказала:
— Как вы считаете, может когда-нибудь получиться так, как вам хочется?
— Я упрямый. По-моему, может.
— Ну, если вы на самом деле так думаете, вам можно позавидовать.
Поль почувствовал, как в нем шевельнулось знакомое напряжение.
— Все требует времени. Вот в чем беда. Нужно быть терпеливым,— он сидел совершенно неподвижно, и эта неподвижность ломимо его воли придавала словам особую убедительность.— Труд художника — все равно что виноделие, нужны годы, чтобы получилось нечто стоящее, а не индейский хутч 1.
— А у меня, выходит, нет терпения?
— Теперь его нет ни у кого.
В ответ на его серьезность глаза Хетер насмешливо заблестели:
— Другими словами,— сказала ока,— мне надо пройти через муки и страдания, а уж потом заняться живописью.
Поль не обратил внимания на ее иронию.
— Забудьте вы о страданиях,— ответил он.— Ничего в них романтического нет,— он наклонился вперёд.— Вы — счастливый человек. В душе у вас радость. И бога ради, не стыдитесь этого. Мир погибает без радости.
Хетер удивилась такому повороту его мыслей. Все нравившиеся ей в колледже студенты были социалистами, и она легко усвоила их взгляды. Людей бедных, вынужденных самим зарабатывать себе на жизнь, ей встречать не приходилось, поэтому она была заранее уверена, что вызывает у Поля горечь и презрение из-за того, что богата. Наверно, он не читал Маркса, ведь его воспитывали как католика. Хетер наблюдала за Полем, он вытаскивал картины из кучи в углу и внимательно разглядывал их одну за другой, некоторые сразу откладывал в сторону, другие ставил на мольберт, отходил подальше, подолгу всматривался. Перебрав почти все, он поставил холсты на место и заговорил. Хетер следила за его словами, не перебивая. Если она хочет писать, говорил Поль, надо прислушиваться к себе. Если почувствует, что и ее пробирает от хаоса, царящего в мире, значит, надо этот хаос писать, значит, она прониклась им. Нельзя притворяться, будто что-то чувствуешь, когда сам знаешь, что это не так. Разве Моцарту надо было смотреть из окна на венские трущобы, чтобы написать свою Симфонию ми-бемоль мажор? У Хетер только один источник, из которого она может черпать материал для своей живописи — собственная душа. Художнику нечего предложить миру, решительно нечего, кроме выстраданной и перебродившей частицы самого себя. Если в душе у Хетер радость, пусть отдает ее людям, и к черту классовую
1 Хутч — вид самогона, изготавливаемый американскими индейцами.
борьбу! Политиков искусством не проймешь, их интересует только власть.
Поль посмотрел на Хетер сверху вниз.
— Но на все требуется время,— повторил он.— Сначала все это должно созреть в душе.
Хетер была смущена. И одновременно немного раздосадована, ведь Поль так легко отверг идеи, принять которые ей стоило большого труда. Но досада быстро прошла, слишком естественным для Хетер было хорошее настроение, и она задала себе вопрос, какие же проблемы волнуют самого Поля, раньше она об этом не задумывалась.
— Спасибо, Поль,— заулыбалась она снова.— Вижу, что обо всем этом вы сами уже давно размышляете. А когда вам пришлось столкнуться с тем, что нужно терпение? К чему вы стремились?
Вопрос вторгался в слишком важную для Поля область. Он, не отвечая, смотрел, как Хетер сидит, свернувшись на кушетке, и поймал себя на мысли, что больше всего ему хотелось бы сейчас не разговаривать, а сесть рядом с ней и ни о чем не думать. Но вместо этого он снова уперся взглядом в свои ботинки.
— Я хочу стать писателем,— сказал он.— Мне неприятно признаваться в этом. Сейчас все жаждут печататься.
Хетер поняла, что он поделился с ней самым сокровенным, и вдруг ей стало ясно, как он относится ко многим вещам. Это простое признание разрушило невидимую стену между ними. Поль больше не был загадочным, ей перестало казаться, будто он хочет дать ей понять, что они чужие друг другу. Теплая волна благодарности поднялась в душе Хетер.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135