Трудно поверить, что когда-то он был спортсменом. Внезапно Поль почувствовал себя стариком, потеряв представление о времени.
В общем холле дома, где он жил, был телефон и, проходя мимо него, Поль всякий раз испытывал угрызения совести. Он понимал, что должен позвонить Мариусу, но боялся разбудить старые призраки, боялся, что они начнут роиться вокруг и снова натянут на него смирительную рубашку. Мариус не одобрит, что Поль женился на англичанке, да еще на дочери женщины, которая донесла на него во время войны. В лицо Полю будут брошены знакомые обвинения, и ему снова придется отстаивать себя и свои взгляды. Раздумывая над этим, перебирая в памяти подробности всего, что с ним случилось, Поль вдруг почувствовал непреодолимую тоску по Сен-Марку. Он не был там много
14 X. Макяеннан лет, в последний раз приезжал туда, когда ему было восемнадцать. Может быть, если он съездит в Сен-Марк, ему легче будет встретиться с Мариусом и избежать ссоры. Может быть, он даже, наконец, почувствует себя дома.
И вот как-то в середине недели Поль спустился с холма на вокзал и купил билет до Сент-Жюстина. На него нахлынули воспоминания о прошлом: Поликарп Друэн и Френетт в лавке, вид на реку из кленовой рощи на холме, прихрамывающий по дороге Ярдли и множество историй, которые он рассказывал; Поль вспомнил мокрые от росы, холодные скамейки в лодке, на которой ранним утром до восхода солнца они плыли рыбачить, вспомнил, как бесшумно ныряли ласточки под крышу старой мельницы. С билетом в кармане Поль бродил вокруг вокзала, дожидаясь, пока откроют выход на перрон. Но когда объявили поезд и толпа ринулась на платформу, он вдруг повернулся, вышел на улицу и стал подниматься обратно на холм.
Бессмысленно ехать в Сен-Марк. Поликарп Друэн умер. Умерли Ярдли и отец. Френетт состарился, много лет он был сам себе хозяин, а потом ему пришлось отказаться от кузницы, и он стал просто рабочим на фабрике. Отец Бобьен перешел в другой приход. Да и Сен-Марк уже больше не деревня; он превратился в небольшой фабричный городок, а часть земли, принадлежавшей раньше Талларам, акционерная компания пустила под площадки для игры в гольф". Прежде местные жители могли, когда им вздумается, собраться в лавке Друэна и поиграть в шашки, а теперь они дисциплинированно, раз в неделю, субботними вечерами играют в бинго 1 в местном клубе.
Поль понял, что его дом отныне — он сам, но только с Хетер. Он подумал о ней, и на душе сразу стало легче. Когда девушка с тобой, множества мелочей не замечаешь. А когда останешься один, если любишь ее, все они приходят на память. И сейчас он вспомнил, какое у нее было лицо в минуты их любви: оно горело нежностью, расцветало в блаженстве. А потом она всегда щекотала губами мочку его правого уха и замирала, а он слышал ее тихое дыхание. Она дышала
Бинго — азартная игра типа лото.
рядом, и в звуках этого дыхания ее жизнь переливалась в него.
Когда Поль вернулся домой, из комнаты соседа громко слышалось радио. Все последние дни сосед не выключал его, а поскольку он был глуховат, приемник гремел на весь дом. Сосед слушал все выпуски последних новостей. В восемь и в девять утра — Си-Би-Си, в десять — музыкальную программу, во время ленча — Би-Би-Си и Си-Би-Си, а вечером снова Си-Би-Си и Би-Би-Си да еще в придачу выступления американских комментаторов. И по всем комнатам жильцов разносились всевозможные слухи о войне и о мире, скороспелые прогнозы и выводы, за каждый из которых радиокомпании платили поставщикам по тысяче долларов.
Наступило воскресенье, и вернулась жара, на душных улицах было уныло и пусто, рабочие, направлявшиеся в церковь, изнывали от зноя в черных костюмах, бизнесмены парились в машинах, спеша в богатые протестантские соборы на улице Шербрук. Около часу дня Поль наконец собрался с духом и заставил себя позвонить Мариусу, который, по его расчетам, должен был вернуться домой после мессы. К телефону подошла Эмили. Поль пообещал прийти вечером поужинать с ними, повесил трубку и вздохнул.
Мариус жил на той же улице и в том же доме, где поселился, женившись на Эмили. Когда появились дети, семейство перебралось в более просторную квартиру на верхнем этаже. Все дома на улице выглядели так, словно один и тот же подрядчик строил их по одному и тому же проекту из одинаковых материалов. Все они были двухэтажные, фасады из серого камня, остальное — из желтого кирпича. У всех от тротуара ко второму этажу подымались одинаковые наружные лестницы, и их железные ступени затемняли окна жильцам первых этажей. У всех домов были убогие, выдававшиеся вперед балкончики, на которых в жаркие дни с трудом размещались здешние большие семьи. Когда Поль в половине седьмого подошел к улице, где жил Мариус, его оглушил гомон играющих ребятишек. Поль отсчитал наружные лестницы от начала квартала и нашел нужный дом, вспомнив, что в квартиру Мариуса ведет одиннадцатая лестница от угла. Когда он начал подниматься, с балкона в комнату шмыгнули две племянницы и три племянника. Весь вечер Поль чувствовал себя в доме брата совершенно чужим. Он целую вечность не видел племянников и боялся называть их по именам, чтобы не ошибиться. Его восхищало, как управлялась с детьми Эмили. Все были аккуратно и чисто одеты, хотя вещи старших переходили младшим. Ужин протекал вполне благополучно, и даже когда Эмили спросила Поля о матери, Мариус удержался от колкостей. Потом Эмили ушла в задние комнаты укладывать младших, средний мальчик убежал играть на улицу, а старший отправился к приятелю. Мариус пригласил Поля в гостиную. Комната была заставлена мебелью, приобретенной много лет назад на распродаже, на полке вдоль стены грудами лежали юридические книги, тут же стоял стол, где Мариус умудрялся работать по вечерам. Подоконник был завален газетами, журналами, религиозными трактатами, политическими памфлетами, заметками для выступлений. По всему чувствовалось, что с юридической практикой у Мариуса не ладится. Для него это был еще один повод побрюзжать, но понять истинную причину своих неудач он, по-видимому, не мог. Мариус не сомневался, что лучше всех знает французскую Канаду, но не отдавал себе отчета, что основной чертой франко-канадцев, по крайней мере до последнего времени, был здравый смысл. Нигде так быстро, как в Квебеке, не распознавали плохих юристов.
Ни о чем, кроме политики, Мариус говорить не ж"е-лал. Его злость несколько поутихла, но в голосе появились сварливые нотки. Жесты по-прежнему были заученно-драматические. Он утверждал, что он не фашист, что он остался тем, кем был всегда — непримиримым националистом, и со времен войны не изменил ни одному из своих убеждений. Он поносил всех политиков в Квебеке — все они предают народ, все либо тряпки, либо подкуплены.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135
В общем холле дома, где он жил, был телефон и, проходя мимо него, Поль всякий раз испытывал угрызения совести. Он понимал, что должен позвонить Мариусу, но боялся разбудить старые призраки, боялся, что они начнут роиться вокруг и снова натянут на него смирительную рубашку. Мариус не одобрит, что Поль женился на англичанке, да еще на дочери женщины, которая донесла на него во время войны. В лицо Полю будут брошены знакомые обвинения, и ему снова придется отстаивать себя и свои взгляды. Раздумывая над этим, перебирая в памяти подробности всего, что с ним случилось, Поль вдруг почувствовал непреодолимую тоску по Сен-Марку. Он не был там много
14 X. Макяеннан лет, в последний раз приезжал туда, когда ему было восемнадцать. Может быть, если он съездит в Сен-Марк, ему легче будет встретиться с Мариусом и избежать ссоры. Может быть, он даже, наконец, почувствует себя дома.
И вот как-то в середине недели Поль спустился с холма на вокзал и купил билет до Сент-Жюстина. На него нахлынули воспоминания о прошлом: Поликарп Друэн и Френетт в лавке, вид на реку из кленовой рощи на холме, прихрамывающий по дороге Ярдли и множество историй, которые он рассказывал; Поль вспомнил мокрые от росы, холодные скамейки в лодке, на которой ранним утром до восхода солнца они плыли рыбачить, вспомнил, как бесшумно ныряли ласточки под крышу старой мельницы. С билетом в кармане Поль бродил вокруг вокзала, дожидаясь, пока откроют выход на перрон. Но когда объявили поезд и толпа ринулась на платформу, он вдруг повернулся, вышел на улицу и стал подниматься обратно на холм.
Бессмысленно ехать в Сен-Марк. Поликарп Друэн умер. Умерли Ярдли и отец. Френетт состарился, много лет он был сам себе хозяин, а потом ему пришлось отказаться от кузницы, и он стал просто рабочим на фабрике. Отец Бобьен перешел в другой приход. Да и Сен-Марк уже больше не деревня; он превратился в небольшой фабричный городок, а часть земли, принадлежавшей раньше Талларам, акционерная компания пустила под площадки для игры в гольф". Прежде местные жители могли, когда им вздумается, собраться в лавке Друэна и поиграть в шашки, а теперь они дисциплинированно, раз в неделю, субботними вечерами играют в бинго 1 в местном клубе.
Поль понял, что его дом отныне — он сам, но только с Хетер. Он подумал о ней, и на душе сразу стало легче. Когда девушка с тобой, множества мелочей не замечаешь. А когда останешься один, если любишь ее, все они приходят на память. И сейчас он вспомнил, какое у нее было лицо в минуты их любви: оно горело нежностью, расцветало в блаженстве. А потом она всегда щекотала губами мочку его правого уха и замирала, а он слышал ее тихое дыхание. Она дышала
Бинго — азартная игра типа лото.
рядом, и в звуках этого дыхания ее жизнь переливалась в него.
Когда Поль вернулся домой, из комнаты соседа громко слышалось радио. Все последние дни сосед не выключал его, а поскольку он был глуховат, приемник гремел на весь дом. Сосед слушал все выпуски последних новостей. В восемь и в девять утра — Си-Би-Си, в десять — музыкальную программу, во время ленча — Би-Би-Си и Си-Би-Си, а вечером снова Си-Би-Си и Би-Би-Си да еще в придачу выступления американских комментаторов. И по всем комнатам жильцов разносились всевозможные слухи о войне и о мире, скороспелые прогнозы и выводы, за каждый из которых радиокомпании платили поставщикам по тысяче долларов.
Наступило воскресенье, и вернулась жара, на душных улицах было уныло и пусто, рабочие, направлявшиеся в церковь, изнывали от зноя в черных костюмах, бизнесмены парились в машинах, спеша в богатые протестантские соборы на улице Шербрук. Около часу дня Поль наконец собрался с духом и заставил себя позвонить Мариусу, который, по его расчетам, должен был вернуться домой после мессы. К телефону подошла Эмили. Поль пообещал прийти вечером поужинать с ними, повесил трубку и вздохнул.
Мариус жил на той же улице и в том же доме, где поселился, женившись на Эмили. Когда появились дети, семейство перебралось в более просторную квартиру на верхнем этаже. Все дома на улице выглядели так, словно один и тот же подрядчик строил их по одному и тому же проекту из одинаковых материалов. Все они были двухэтажные, фасады из серого камня, остальное — из желтого кирпича. У всех от тротуара ко второму этажу подымались одинаковые наружные лестницы, и их железные ступени затемняли окна жильцам первых этажей. У всех домов были убогие, выдававшиеся вперед балкончики, на которых в жаркие дни с трудом размещались здешние большие семьи. Когда Поль в половине седьмого подошел к улице, где жил Мариус, его оглушил гомон играющих ребятишек. Поль отсчитал наружные лестницы от начала квартала и нашел нужный дом, вспомнив, что в квартиру Мариуса ведет одиннадцатая лестница от угла. Когда он начал подниматься, с балкона в комнату шмыгнули две племянницы и три племянника. Весь вечер Поль чувствовал себя в доме брата совершенно чужим. Он целую вечность не видел племянников и боялся называть их по именам, чтобы не ошибиться. Его восхищало, как управлялась с детьми Эмили. Все были аккуратно и чисто одеты, хотя вещи старших переходили младшим. Ужин протекал вполне благополучно, и даже когда Эмили спросила Поля о матери, Мариус удержался от колкостей. Потом Эмили ушла в задние комнаты укладывать младших, средний мальчик убежал играть на улицу, а старший отправился к приятелю. Мариус пригласил Поля в гостиную. Комната была заставлена мебелью, приобретенной много лет назад на распродаже, на полке вдоль стены грудами лежали юридические книги, тут же стоял стол, где Мариус умудрялся работать по вечерам. Подоконник был завален газетами, журналами, религиозными трактатами, политическими памфлетами, заметками для выступлений. По всему чувствовалось, что с юридической практикой у Мариуса не ладится. Для него это был еще один повод побрюзжать, но понять истинную причину своих неудач он, по-видимому, не мог. Мариус не сомневался, что лучше всех знает французскую Канаду, но не отдавал себе отчета, что основной чертой франко-канадцев, по крайней мере до последнего времени, был здравый смысл. Нигде так быстро, как в Квебеке, не распознавали плохих юристов.
Ни о чем, кроме политики, Мариус говорить не ж"е-лал. Его злость несколько поутихла, но в голосе появились сварливые нотки. Жесты по-прежнему были заученно-драматические. Он утверждал, что он не фашист, что он остался тем, кем был всегда — непримиримым националистом, и со времен войны не изменил ни одному из своих убеждений. Он поносил всех политиков в Квебеке — все они предают народ, все либо тряпки, либо подкуплены.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135