Теперь он стал в школе старожилом, и с ним все считались.
Мальчики никогда не заговаривали с Полем о его происхождении. Да они об этом и не думали, для них он был свой. Возможно, они и ощущали смутно свое превосходство над франко-канадцами, но то немногое, что они знали об этом вопросе, они черпали из случайных разговоров, которые слышали дома. Школа находилась в самом центре франко-канадского пригородного района, но мальчики не видели в этом ничего особенного. Старый Батист Дуссет, к которому они ходили в деревню за конфетами или за имбирным лимонадом, считался у них интересным чудаком и неотъемлемой принадлежностью школы. Его кондитерская с незапамятных времен располагалась рядом со школьными владениями, он знал мальчишек по именам и говорил на живописном английском, придуманном, как казалось ученикам, специально, чтобы их позабавить. Школьников не волновали национальные проблемы, им было невдомек, что таковые существуют. Все они жили в английской части Монреаля и родиной своей считали не Канаду, а, как им постоянно внушали, Британскую Империю.
Мальчики сидели за партами в желтоватом свете свисавших с потолка ламп, а учитель с длинными зубами проверял тетради. Поль откинулся на спинку парты и посмотрел в окно. В небе видна была полная луна, сквозь оконные стекла она казалась совсем голубой. Поль чувствовал приятную усталость в ногах, плечи тоже приятно ныли после вечерней игры в хоккей, но он думал, как здорово было бы еще покататься на коньках, а не идти сразу спать. Скорее бы стать старшеклассником, тогда в такие вечера его после уроков будут снова отпускать на каток. Поль представлял себе, как выходит на морозный воздух, как скрипит у него под ногами снег, и вот уже коньки врезаются в лед и скользят по нему, и сквозь подошвы ботинок чувствуешь бугорки, которые образовались, когда заливали каток, и вода била струей, тут же замерзая; каток поблескивает синей сталью, сугробы вокруг то темные, укутанные тенью, то призрачно-белые, кое-где на них таинственно вспыхивают искры — это оживают в лунном свете снежные кристаллы.
Поль заставил себя вернуться к урокам, но, прочитав несколько страниц, перевернул книгу вверх ногами и уставился в потолок. Губы его задвигались, обнажая зубы, он повторял пятое латинское склонение. Учитель поднял глаза: — Не так громко, Таллар!
— Но я заучиваю, сэр!
По привычке Поль ответил звонким голосом. Мальчишки всегда напускали на себя бравый вид, когда им делали замечание. Учитель вернулся к своим тетрадям, а Поль продолжал как ни в чем не бывало:
Он и так прекрасно знает это склонение, мог бы его не повторять. Оно самое легкое и нравится ему больше всех, ведь оно последнее и дальше никаких склонений учить уже не нужно. Полистав учебник латыни, Поль нашел в конце изображения знаменитых римских и греческих храмов. Он стал рассматривать Парфенон. Один из молодых преподавателей был в Афинах во время войны, когда служил во флоте, и так интересно рассказывал о Парфеноне, что Поль хорошо представлял себе, какой он, какие у него белые колонны со странными ржавыми пятнами наверху, как за Саламисом и Эгалеями садится солнце и на Афинскую равнину ложится сиреневая тень от горных хребтов, лиловое сияние, подобно короне, венчает гребни Парнаса, Пентеликона и Гиметт, а Парфенон, словно некое чудо, парит в воздухе, как бы опираясь на лучи, струящиеся над погруженной в глубокую тень равниной.
Когда-нибудь Поль увидит все это своими глазами. Он вспоминал «Одиссею»: море, темное, как вино, на берег в тумане накатывают волны, гребцы плывут на узких суденышках, носы которых украшены клювами. Поль снова взглянул на Парфенон, и на рисунке он показался ему ничем не примечательным, даже уродливым, как Монреальский банк. Интересно, почему это здание выглядит так красиво в Европе, а его точная копия здесь кажется безобразной? Правда, в Афинах Парфенон обрамлен тем, что находится вокруг, он свободно высится под открытым небом, его освещает солнце, он доступен взгляду. Так объяснял им учитель. Поль нахмурился, силясь понять, в чем тут дело.
Дверь в класс отворилась, и показалась голова директора. Мальчики прервали занятия и обернулись к дверям. Директор заулыбался, кивнул учителю, глаза заскользили по ученикам и остановились на Поле.
— Таллар, выйди,— сказал директор.— Мне нужно с тобой поговорить.
Поль встал, вышел из-за парты, и мальчишки с любопытством проводили его глазами, силясь догадаться, не порка ли его ждет. Поль и сам пытался припомнить, что он натворил. Утром опоздал на построение, но главный сержант Кроучер уже произвел его в капралы, а больше ничего в голову не приходило. Он вышел за директором в коридор.
— Пойдем ко мне в кабинет,—- распорядился директор.
По его тону Поль понял, что порки не будет. Они подошли к кабинету, и директор открыл дверь.
— Входи, Таллар,— сказал он.— Я сейчас вернусь. Поль увидел, что в кресле возле директорского
стола кто-то сидит, и узнал капитана Ярдли.
— Здравствуй, Поль!
— Здравствуйте, сэр!— Поль радостно улыбнулся, показав выступающие вперед зубы.
Ярдли* встал, стараясь не потерять равновесия, его знакомое загорелое лицо, как всегда, лучилось добротой. Волосы поседели, он их так же коротко стриг, и уши торчали по-прежнему. Поль старался не выдать удивления, что капитан оказался здесь, и вдруг заметил, что Ярдли не улыбается.
— Что-нибудь случилось, сэр? Ярдли положил ему руку на плечо.
— Я приехал повидаться с тобой, Поль. Поезд, понимаешь, опоздал. Ну и ну, как ты вырос, сразу не узнать!
Поль согнул правую руку.
— Смотрите, какие у меня мускулы, сэр! Ярдли пощупал его бицепсы и мышцы на спине.
— От бицепсов толку мало,— сказал он.— Разве что похвастаться. А вот эти, на спине... если захочешь как следует поддать кому-нибудь, удар пойдет отсюда и от тех мышц, что в икрах. Только что еще за новости, чего ты величаешь меня «сэр»? Я этого не слышал, как с флота ушел. Это тебя англикашки здешние научили?
Поль засмеялся и сел на край директорского стола, чувствуя себя при этом ужасно дерзким.
— Не знаю,— ответил он. Но, заметив, что Ярдли по-прежнему не улыбается, перестал смеяться.
Капитан смотрел в пол и водил тростью по узору ковра.
— Поль,— наконец произнес он,— нам с тобой надо ехать в город.
— А что случилось?
— Лучше я скажу тебе сразу, Поль. Твой отец очень сильно заболел.
Поль отвел глаза и весь напрягся, не зная, что нужно сделать и что сказать. Потом он почувствовал руку Ярдли у себя на плече и повернулся к нему.
— Он умер?
Ярдли покачал головой.
— Просто он хочет повидать тебя. Я поговорил с директором, и он обещал, что ваша экономка соберет наверху твои вещи, так что мы сразу и двинемся.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135
Мальчики никогда не заговаривали с Полем о его происхождении. Да они об этом и не думали, для них он был свой. Возможно, они и ощущали смутно свое превосходство над франко-канадцами, но то немногое, что они знали об этом вопросе, они черпали из случайных разговоров, которые слышали дома. Школа находилась в самом центре франко-канадского пригородного района, но мальчики не видели в этом ничего особенного. Старый Батист Дуссет, к которому они ходили в деревню за конфетами или за имбирным лимонадом, считался у них интересным чудаком и неотъемлемой принадлежностью школы. Его кондитерская с незапамятных времен располагалась рядом со школьными владениями, он знал мальчишек по именам и говорил на живописном английском, придуманном, как казалось ученикам, специально, чтобы их позабавить. Школьников не волновали национальные проблемы, им было невдомек, что таковые существуют. Все они жили в английской части Монреаля и родиной своей считали не Канаду, а, как им постоянно внушали, Британскую Империю.
Мальчики сидели за партами в желтоватом свете свисавших с потолка ламп, а учитель с длинными зубами проверял тетради. Поль откинулся на спинку парты и посмотрел в окно. В небе видна была полная луна, сквозь оконные стекла она казалась совсем голубой. Поль чувствовал приятную усталость в ногах, плечи тоже приятно ныли после вечерней игры в хоккей, но он думал, как здорово было бы еще покататься на коньках, а не идти сразу спать. Скорее бы стать старшеклассником, тогда в такие вечера его после уроков будут снова отпускать на каток. Поль представлял себе, как выходит на морозный воздух, как скрипит у него под ногами снег, и вот уже коньки врезаются в лед и скользят по нему, и сквозь подошвы ботинок чувствуешь бугорки, которые образовались, когда заливали каток, и вода била струей, тут же замерзая; каток поблескивает синей сталью, сугробы вокруг то темные, укутанные тенью, то призрачно-белые, кое-где на них таинственно вспыхивают искры — это оживают в лунном свете снежные кристаллы.
Поль заставил себя вернуться к урокам, но, прочитав несколько страниц, перевернул книгу вверх ногами и уставился в потолок. Губы его задвигались, обнажая зубы, он повторял пятое латинское склонение. Учитель поднял глаза: — Не так громко, Таллар!
— Но я заучиваю, сэр!
По привычке Поль ответил звонким голосом. Мальчишки всегда напускали на себя бравый вид, когда им делали замечание. Учитель вернулся к своим тетрадям, а Поль продолжал как ни в чем не бывало:
Он и так прекрасно знает это склонение, мог бы его не повторять. Оно самое легкое и нравится ему больше всех, ведь оно последнее и дальше никаких склонений учить уже не нужно. Полистав учебник латыни, Поль нашел в конце изображения знаменитых римских и греческих храмов. Он стал рассматривать Парфенон. Один из молодых преподавателей был в Афинах во время войны, когда служил во флоте, и так интересно рассказывал о Парфеноне, что Поль хорошо представлял себе, какой он, какие у него белые колонны со странными ржавыми пятнами наверху, как за Саламисом и Эгалеями садится солнце и на Афинскую равнину ложится сиреневая тень от горных хребтов, лиловое сияние, подобно короне, венчает гребни Парнаса, Пентеликона и Гиметт, а Парфенон, словно некое чудо, парит в воздухе, как бы опираясь на лучи, струящиеся над погруженной в глубокую тень равниной.
Когда-нибудь Поль увидит все это своими глазами. Он вспоминал «Одиссею»: море, темное, как вино, на берег в тумане накатывают волны, гребцы плывут на узких суденышках, носы которых украшены клювами. Поль снова взглянул на Парфенон, и на рисунке он показался ему ничем не примечательным, даже уродливым, как Монреальский банк. Интересно, почему это здание выглядит так красиво в Европе, а его точная копия здесь кажется безобразной? Правда, в Афинах Парфенон обрамлен тем, что находится вокруг, он свободно высится под открытым небом, его освещает солнце, он доступен взгляду. Так объяснял им учитель. Поль нахмурился, силясь понять, в чем тут дело.
Дверь в класс отворилась, и показалась голова директора. Мальчики прервали занятия и обернулись к дверям. Директор заулыбался, кивнул учителю, глаза заскользили по ученикам и остановились на Поле.
— Таллар, выйди,— сказал директор.— Мне нужно с тобой поговорить.
Поль встал, вышел из-за парты, и мальчишки с любопытством проводили его глазами, силясь догадаться, не порка ли его ждет. Поль и сам пытался припомнить, что он натворил. Утром опоздал на построение, но главный сержант Кроучер уже произвел его в капралы, а больше ничего в голову не приходило. Он вышел за директором в коридор.
— Пойдем ко мне в кабинет,—- распорядился директор.
По его тону Поль понял, что порки не будет. Они подошли к кабинету, и директор открыл дверь.
— Входи, Таллар,— сказал он.— Я сейчас вернусь. Поль увидел, что в кресле возле директорского
стола кто-то сидит, и узнал капитана Ярдли.
— Здравствуй, Поль!
— Здравствуйте, сэр!— Поль радостно улыбнулся, показав выступающие вперед зубы.
Ярдли* встал, стараясь не потерять равновесия, его знакомое загорелое лицо, как всегда, лучилось добротой. Волосы поседели, он их так же коротко стриг, и уши торчали по-прежнему. Поль старался не выдать удивления, что капитан оказался здесь, и вдруг заметил, что Ярдли не улыбается.
— Что-нибудь случилось, сэр? Ярдли положил ему руку на плечо.
— Я приехал повидаться с тобой, Поль. Поезд, понимаешь, опоздал. Ну и ну, как ты вырос, сразу не узнать!
Поль согнул правую руку.
— Смотрите, какие у меня мускулы, сэр! Ярдли пощупал его бицепсы и мышцы на спине.
— От бицепсов толку мало,— сказал он.— Разве что похвастаться. А вот эти, на спине... если захочешь как следует поддать кому-нибудь, удар пойдет отсюда и от тех мышц, что в икрах. Только что еще за новости, чего ты величаешь меня «сэр»? Я этого не слышал, как с флота ушел. Это тебя англикашки здешние научили?
Поль засмеялся и сел на край директорского стола, чувствуя себя при этом ужасно дерзким.
— Не знаю,— ответил он. Но, заметив, что Ярдли по-прежнему не улыбается, перестал смеяться.
Капитан смотрел в пол и водил тростью по узору ковра.
— Поль,— наконец произнес он,— нам с тобой надо ехать в город.
— А что случилось?
— Лучше я скажу тебе сразу, Поль. Твой отец очень сильно заболел.
Поль отвел глаза и весь напрягся, не зная, что нужно сделать и что сказать. Потом он почувствовал руку Ярдли у себя на плече и повернулся к нему.
— Он умер?
Ярдли покачал головой.
— Просто он хочет повидать тебя. Я поговорил с директором, и он обещал, что ваша экономка соберет наверху твои вещи, так что мы сразу и двинемся.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135