Что я свободна. Я клялась, что не дам ей тебя обижать. Но...— Хетер осеклась и закончила просто:— Мне показалось, она умирает.
Некоторое время Поль молчал.
— А часто так бывало раньше?— спросил он наконец.
— Мама никогда не отличалась выносливостью. Бедняга, очень уж у нее была несчастная жизнь. Поль, почему ты не ругаешь меня за то, что я такая беспомощная дура?
— Ты и правда считаешь, что ее жизнь была несчастливой?
Хетер снова взяла Поля за руку. Он крепко сжал ее пальцы. Хетер сказала: — Мать всю жизнь старалась быть не самой собой, а кем-то другим.
— Как и многие.— Поль вдруг взглянул Хетер в глаза.— Я хочу поговорить с врачом. Не возражаешь?
— Конечно, нет. В это время он обычно играет в бридж. А сегодня, наверно, там, где и все,— сидит у приемника.
Поль направился к гостинице.
— Пошли,— сказал он.— Давай найдем его.
Войдя в холл, они сразу услышали радио, комментатор сообщал об эвакуации детей из Лондона. Хетер все еще держала Поля за руку/
— Вон тот старик. Сейчас приведу его.
Поль остановился у дверей и смотрел, как Хетер идет через гостиную. Ее яркое легкое льняное платье еще сильней подчеркивало мрачность царившего здесь настроения. Мужчины и женщины, сидя у приемника, с серьезными лицами слушали диктора и переговаривались шепотом, как в церкви. Несколько бывших тут американцев, казалось, чувствовали себя не в своей тарелке. Вероятно, они, как и канадцы, были удручены тем, что происходит в Лондоне, и Гитлера ненавидели так же сильно, но эта война пока еще не стала их войной. Хетер возвратилась с доктором. Он шел медленно, слегка приволакивая ногу и склонив голову. Левой рукой он держался за лацкан пиджака, и Поль заметил на его пальцах коричневые пятна — свидетельство старости, из них торчали жидкие пучки волос. Хетер познакомила их.
— Вы не возражаете, если мы поговорим на веранде?— предложил Поль.
Доктор с подозрением посмотрел на него и опустил глаза.
— Как угодно.
Они отошли в дальний конец веранды, где не было слышно радио. Сюда долетал соленый ветер с моря, приносивший с собой шум волн. Хетер немного отстала и смотрела на обоих со стороны. Поль напряжен, лицо бледное, усталое, а взгляд острый, внимательный, он слегка покачивается на носках, как бегун перед стартом. Рядом с ним доктор — серая кожа, подстриженные седые усы, серебряные волосы — чистенький, как птичка, а глаза погасшие, растерянные. Хетер подумала, сколько же войн он видел? Интересно, какого цвета были у него волосы, когда взлетел первый в мире аэроплан? Поль сказал:
— Я хочу, чтобы вы откровенно объяснили мне, что с миссис Метьюн.
Кадык у доктора дернулся.
— Видите ли, женщина она довольно слабая. Лежит уже две недели. Я захожу к ней каждый день,— он постарался улыбнуться.— Мисс Метьюн очень ей помогает.
Поль пристально смотрел на старого врача.
— Я слышал, она хочет встать, послушать радио. Вы считаете, ей можно спуститься?
Хетер вдруг показалось, что доктор настолько стар, что даже усталость чувствовать разучился. Она почуяла в нем какую-то враждебность, необъяснимую, еле уловимую, словно движение в тумане. Старые глаза вглядывались в напряженное лицо Поля, на старческом лице появилась настороженность, как будто он боялся чего-то и сам не знал чего.
— Мисс Метьюн,— откашлялся доктор,— я как раз хотел сказать вашей матери, что она может спуститься, как только пожелает. Но забыл... Вы бы не могли пойти и передать ей?
Хетер перевела взгляд с врача на Поля, повернулась и ушла.
Доктор, стараясь избежать внимательного взгляда Поля, стал медленно прохаживаться по веранде, словно пересчитывал трещины в полу.
— Вот что я вам скажу, мистер Таллар. Такие женщины, как миссис Метьюн... натуры крайне возбудимые. И когда они впадают в такое состояние, вывести их из него невозможно. А вчера — пожалуйста, стоило ей услышать о войне, и она сразу почувствовала себя гораздо лучше.
Доктор подошел к дверям и, войдя в гостиную, помедлил.
— Вы хотите сказать, что она здорова?— спросил Поль, направляясь следом за ним.
Доктор медленно обернулся, лицо его выражало усталость и равнодушие, глаза смотрели мимо Поля на искрящееся море, птичий облик был исполнен достоинства.
— Вот именно,— ответил он,— совершенно здорова,— и, не оглядываясь, медленно пошел через гостиную к приемнику.
По радио все еще говорили об эвакуации детей, войну уже начали препарировать, переключая всеобщее внимание на простые будничные подробности, играя на интересе людей к привычным мелочам. Поль прошел к конторке и справился, какой номер занимает миссис Метьюн. Потом поднялся наверх и отыскал ее комнату. Он постучал, дверь открыла Хетер. И Поль увидел их рядом — мать и дочь. На бледном, постаревшем лице Дженит лихорадочно блестели беспокойные темные глаза.
— Ты ведь знакома с Полем, мамочка? Дженит едва заметно кивнула.
— Я иду вниз,— объявила она.
Хетер ускользнула подальше к окну. Она сидела там, притихнув, жили, казалось, только ее глаза, неотступно следившие за матерью и Полем. Она отмечала каждое движение их рук, каждый взмах ресниц, будто видела все в замедленном фильме. Дженит, плотно сжав губы, держалась прямо и чопорно. На ней было черное платье, черные чулки, неизменные черные бусы. На голове — широкополая черная шляпа. Глаза ее скользили по одежде Поля, словно она приценивалась к тому, что на нем. Хетер замерла на подоконнике, ей было мучительно стыдно не только за мать, но и за себя. В эту минуту она поняла, что мать вовсе не больна и больна не была. Интуиция подсказывала Хетер, что какая-то, ей самой непонятная, часть ее души была рада подчиниться воле матери; не будь этого, она бы давным-давно уехала, пусть бы даже Дженит, прикованная к постели, лежала без сознания. Хетер зажмурилась, вдруг ясно вспомнив, словно это было вчера, как мать клала руку ей на лоб, когда она была ребенком. Она плоть от плоти своей матери. Плоть от плоти.
Сцена, которая разыгрывалась сейчас перед ней, коробила Хетер своей недостойностью. Началась война, целые нации, а быть может, и цивилизации, на пороге самоубийства. И сама она, и Поль, и мать — они тоже часть этой беды. Хетер услышала голос матери.
— Надеюсь, вы меня извините. Я должна послушать, что скажет нам мистер Чемберлен.
Дженит, как деревянная, двинулась к дверям и прошла мимо Поля так, будто он был кем-то из служащих гостиницы. Хетер открыла глаза, увидела прямую спину матери и отвела взгляд. И тут раздался голос Поля. Обычный его голос, спокойный, как всегда. Но в присутствии матери он показался Хетер совсем другим, поразил ее несоответствием происходящему, и слышать его было радостно.
— Я могу заранее сказать вам, что сообщит Чем-берлен, миссис Метьюн. Нет нужды идти вниз, чтобы его слушать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135
Некоторое время Поль молчал.
— А часто так бывало раньше?— спросил он наконец.
— Мама никогда не отличалась выносливостью. Бедняга, очень уж у нее была несчастная жизнь. Поль, почему ты не ругаешь меня за то, что я такая беспомощная дура?
— Ты и правда считаешь, что ее жизнь была несчастливой?
Хетер снова взяла Поля за руку. Он крепко сжал ее пальцы. Хетер сказала: — Мать всю жизнь старалась быть не самой собой, а кем-то другим.
— Как и многие.— Поль вдруг взглянул Хетер в глаза.— Я хочу поговорить с врачом. Не возражаешь?
— Конечно, нет. В это время он обычно играет в бридж. А сегодня, наверно, там, где и все,— сидит у приемника.
Поль направился к гостинице.
— Пошли,— сказал он.— Давай найдем его.
Войдя в холл, они сразу услышали радио, комментатор сообщал об эвакуации детей из Лондона. Хетер все еще держала Поля за руку/
— Вон тот старик. Сейчас приведу его.
Поль остановился у дверей и смотрел, как Хетер идет через гостиную. Ее яркое легкое льняное платье еще сильней подчеркивало мрачность царившего здесь настроения. Мужчины и женщины, сидя у приемника, с серьезными лицами слушали диктора и переговаривались шепотом, как в церкви. Несколько бывших тут американцев, казалось, чувствовали себя не в своей тарелке. Вероятно, они, как и канадцы, были удручены тем, что происходит в Лондоне, и Гитлера ненавидели так же сильно, но эта война пока еще не стала их войной. Хетер возвратилась с доктором. Он шел медленно, слегка приволакивая ногу и склонив голову. Левой рукой он держался за лацкан пиджака, и Поль заметил на его пальцах коричневые пятна — свидетельство старости, из них торчали жидкие пучки волос. Хетер познакомила их.
— Вы не возражаете, если мы поговорим на веранде?— предложил Поль.
Доктор с подозрением посмотрел на него и опустил глаза.
— Как угодно.
Они отошли в дальний конец веранды, где не было слышно радио. Сюда долетал соленый ветер с моря, приносивший с собой шум волн. Хетер немного отстала и смотрела на обоих со стороны. Поль напряжен, лицо бледное, усталое, а взгляд острый, внимательный, он слегка покачивается на носках, как бегун перед стартом. Рядом с ним доктор — серая кожа, подстриженные седые усы, серебряные волосы — чистенький, как птичка, а глаза погасшие, растерянные. Хетер подумала, сколько же войн он видел? Интересно, какого цвета были у него волосы, когда взлетел первый в мире аэроплан? Поль сказал:
— Я хочу, чтобы вы откровенно объяснили мне, что с миссис Метьюн.
Кадык у доктора дернулся.
— Видите ли, женщина она довольно слабая. Лежит уже две недели. Я захожу к ней каждый день,— он постарался улыбнуться.— Мисс Метьюн очень ей помогает.
Поль пристально смотрел на старого врача.
— Я слышал, она хочет встать, послушать радио. Вы считаете, ей можно спуститься?
Хетер вдруг показалось, что доктор настолько стар, что даже усталость чувствовать разучился. Она почуяла в нем какую-то враждебность, необъяснимую, еле уловимую, словно движение в тумане. Старые глаза вглядывались в напряженное лицо Поля, на старческом лице появилась настороженность, как будто он боялся чего-то и сам не знал чего.
— Мисс Метьюн,— откашлялся доктор,— я как раз хотел сказать вашей матери, что она может спуститься, как только пожелает. Но забыл... Вы бы не могли пойти и передать ей?
Хетер перевела взгляд с врача на Поля, повернулась и ушла.
Доктор, стараясь избежать внимательного взгляда Поля, стал медленно прохаживаться по веранде, словно пересчитывал трещины в полу.
— Вот что я вам скажу, мистер Таллар. Такие женщины, как миссис Метьюн... натуры крайне возбудимые. И когда они впадают в такое состояние, вывести их из него невозможно. А вчера — пожалуйста, стоило ей услышать о войне, и она сразу почувствовала себя гораздо лучше.
Доктор подошел к дверям и, войдя в гостиную, помедлил.
— Вы хотите сказать, что она здорова?— спросил Поль, направляясь следом за ним.
Доктор медленно обернулся, лицо его выражало усталость и равнодушие, глаза смотрели мимо Поля на искрящееся море, птичий облик был исполнен достоинства.
— Вот именно,— ответил он,— совершенно здорова,— и, не оглядываясь, медленно пошел через гостиную к приемнику.
По радио все еще говорили об эвакуации детей, войну уже начали препарировать, переключая всеобщее внимание на простые будничные подробности, играя на интересе людей к привычным мелочам. Поль прошел к конторке и справился, какой номер занимает миссис Метьюн. Потом поднялся наверх и отыскал ее комнату. Он постучал, дверь открыла Хетер. И Поль увидел их рядом — мать и дочь. На бледном, постаревшем лице Дженит лихорадочно блестели беспокойные темные глаза.
— Ты ведь знакома с Полем, мамочка? Дженит едва заметно кивнула.
— Я иду вниз,— объявила она.
Хетер ускользнула подальше к окну. Она сидела там, притихнув, жили, казалось, только ее глаза, неотступно следившие за матерью и Полем. Она отмечала каждое движение их рук, каждый взмах ресниц, будто видела все в замедленном фильме. Дженит, плотно сжав губы, держалась прямо и чопорно. На ней было черное платье, черные чулки, неизменные черные бусы. На голове — широкополая черная шляпа. Глаза ее скользили по одежде Поля, словно она приценивалась к тому, что на нем. Хетер замерла на подоконнике, ей было мучительно стыдно не только за мать, но и за себя. В эту минуту она поняла, что мать вовсе не больна и больна не была. Интуиция подсказывала Хетер, что какая-то, ей самой непонятная, часть ее души была рада подчиниться воле матери; не будь этого, она бы давным-давно уехала, пусть бы даже Дженит, прикованная к постели, лежала без сознания. Хетер зажмурилась, вдруг ясно вспомнив, словно это было вчера, как мать клала руку ей на лоб, когда она была ребенком. Она плоть от плоти своей матери. Плоть от плоти.
Сцена, которая разыгрывалась сейчас перед ней, коробила Хетер своей недостойностью. Началась война, целые нации, а быть может, и цивилизации, на пороге самоубийства. И сама она, и Поль, и мать — они тоже часть этой беды. Хетер услышала голос матери.
— Надеюсь, вы меня извините. Я должна послушать, что скажет нам мистер Чемберлен.
Дженит, как деревянная, двинулась к дверям и прошла мимо Поля так, будто он был кем-то из служащих гостиницы. Хетер открыла глаза, увидела прямую спину матери и отвела взгляд. И тут раздался голос Поля. Обычный его голос, спокойный, как всегда. Но в присутствии матери он показался Хетер совсем другим, поразил ее несоответствием происходящему, и слышать его было радостно.
— Я могу заранее сказать вам, что сообщит Чем-берлен, миссис Метьюн. Нет нужды идти вниз, чтобы его слушать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135