Часто у него бывает несчастный вид, как у бездомной собаки, а уж в таких вещах Эмили разбирается. Она ему нужна.
— Хорошо, если твой отец не рассердится, что ты так поздно вернешься,— сказал Мариус— Я не ожидал, что мы задержимся.
— Да ничего страшного. Папа не рассердится. Эмили не стала объяснять Мариусу, что мнение ее отца уже давно никого не интересует. Она это понимала, но отчего так случилось, не могла бы сказать. Раньше отец ее был фермером, обрабатывал клочок худосочной земли в низовьях Св. Лаврентия, а зимой уходил в леса за озером Сен-Жен на лесозаготовки. Его вечно мучили нарывы от неизменной свинины с бобами, которой кормили лесорубов, а несколько лет назад у него стало плохо с легкими. Ферму пришлось продать за долги, и теперь он подметал пол на заводе боеприпасов в Монреале, теперь он — человек без положения. Всю жизнь отец Эмили прожил в маленькой деревне, всех там знал, и семья его, пусть бедная, но признавалась семьей, а в городе он стал неизвестно кем. Каждую неделю отец удивлялся, как много денег они здесь зарабатывают. Но деньги не приносили ему радости. Они тут же тратились — городские товары стоили дорого. Каждое воскресенье семья ходила к мессе, и каждый клал на тарелку для пожертвований десятую часть заработанного, уповая, что Бог наградит их за это. Каждую неделю отец опускал в копилку на кухне несколько монет и подсчитывал, сколько они накопили. Потом качал головой: если и дальше так пойдет, ему придется жить до ста лет, чтобы снова купить землю. Эта мысль медленно его подтачивала.
Эмили нашла работу в маленьком ресторанчике в конце улицы Сент-Катарин, здесь она и познакомилась с Мариусом. Кто-то из клиентов сделал заказ по-английски. Она ничего не поняла, и Мариус, увидев ее смятение, перевел ей. Когда посетитель, говоривший по-английски, ушел, Мариус предложил ей встретиться в тот же вечер после работы.
Сначала Эмили держалась с ним настороженно и подозрительно, но Мариус даже не пытался поцеловать ее. И она понемногу доверилась ему. Эмили тряслась над своей девственностью. Как все бедные девушки, у которых девственность — единственное достояние, она твердо усвоила, что потерять это достояние можно только один раз. Обычно она мало говорила, когда они бывали вместе, но слушала внимательно, пыталась все понять и постепенно очень хорошо изучила Мариуса, хотя он об этом даже не догадывался. Эмили пугалась только, когда он заводил разговор о своем отце. Ее ужасало, что можно так ненавидеть собственных родителей, каковы бы они ни были. Мариус рассказал ей, что Атанас член парламента, но неискушенная Эмили не обратила на это особого внимания.
Мариус все еще говорил о себе, когда они подошли к дому, где жила Эмили. Это было ободранное трехэтажное здание с крохотными лавчонками в первом этаже. Задние окна выходили на засыпанную золой площадку, обклеенную плакатами и афишами. С одного из плакатов лорд Китченер, указуя на прохожего перстом, провозглашал по-английски: «Ты мне нужен!», с афиши рядом грустный мужчина спрашивал.
В сумраке подъезда Мариус, жестикулируя, поспешно досказывал:
— А потом они похваляются, как дешево им обходится наш труд.
Эмили была уверена, что он не прав, ей хотелось предостеречь его от ошибок, но она не могла подыскать слов, чтобы выразить свои мысли.
1 Китченер, граф (1850—1916) — военный министр Англии в начале первой мировой войны.
2 «У вас тоже омертвела кожа?» (фр.).
— Зато на фабрике нашлось место для отца, верно? А иначе мы бы с голоду умерли. И мастер у него, он говорит, француз.
— Мастер, конечно, француз,— перебил ее Мариус.— Так они нас и используют: одних — как дешевую рабочую силу, других — как подушки, чтобы самим мягче падать.
— Ну не знаю. Хозяин-англичанин на прошлой неделе разговаривал с отцом. Папа его хвалит.
— А сколько он ему платит? Он ведь не спросил у твоего отца, где он живет? И твой отец не спросил, где живет этот хозяин.
— Не знаю, чего ты так злишься. Мы ведь не жалуемся. А скоро еще лучше устроимся. Может, даже новую ферму купим.
Тупость Эмили коробила Мариуса, но, слушая ее, он еще раз убеждался, чему должен посвятить будущее. Сколько его соотечественников не понимают того, что для него очевидно? Сколько англичан и франко-канадцев работают вместе в магазинах и на фабриках и отлично ладят друг с другом! Это никуда не годится, он научит своих сородичей ненавидеть англичан, как ненавидит их сам. Ему ни разу не пришло в голову, что, кроме своей мачехи, он ни с кем из англо-канадцев не знаком.
Эмили молча стояла в темной парадной рядом с ним. Мариус притянул ее к себе и поцеловал. Она не противилась. Он быстро провел рукой по ее округлым бедрам, потом обнял за талию и прижал к себе. Когда она обвила руками его шею, Мариус почувствовал, как плотно приникло к нему ее коренастое тело крестьянки, Эмили была очень сильная. Внезапно его охватила страсть, и он начал исступленно целовать ее, но потом резко отстранился.
— Спокойной ночи, Эмили,— сказал он.— Увидимся через день-два.
Мариус повернулся и, не оглядываясь, пошел тем же путем, которым они пришли. Оказавшись один на грязной улице, он почувствовал облегчение и воспрял духом. Он посмотрел на небо. Высоко над темными крышами сквозь хаос перистых облаков плыла почти полная луна. Даже в городе воздух был напоен весной. Мариус поймал себя на том, что вспоминает, как выглядит в такую ночь Сен-Марк, если смотреть на него с холмов за приходом.
На углу он остановился подождать трамвая. И увидел того солдата, который подходил к нему после митинга. Солдат выследил его и теперь стоял и ждал. Мариус отвернулся, но солдат подошел и встал рядом. Мариус быстро посмотрел по сторонам, на улице не было ни души. Фонарь над его головой бросал голубоватое пятно света на тротуар, а на другой стороне улицы еще один фонарь освещал полосы на рекламном шесте перед парикмахерской.
Солдат придвинулся к Мариусу вплотную.
— Слушай ты, молокосос паршивый, уж больно ты много болтаешь. Вот я тебя и выследил. Пора заткнуть твою вонючую глотку.
Мариус задрожал. Перед физической силой он был беззащитен.
— Не понимаю, о чем ты,— по-английски сказал он.
— Не понимаешь? Сейчас объясню.— Солдат не спеша подошел еще ближе, от него пахнуло перегаром.— Я был во Франции. Ясно? Там идет война. В моей части полно французских парней из здешних мест. Они делают дело. А такие сволочи, как ты, отсиживаются дома да еще пинают их в задницу. Проклятые трусы, окопались тут и треплете своими погаными языками!
Мариус обернулся и посмотрел прямо в лицо солдату. В этом лице он прочел все, что было ненавистно ему в англичанах. Холодность и жестокость, готовность оскорбить любого, воспользоваться чужой слабостью, но себя при этом не дать в обиду.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135
— Хорошо, если твой отец не рассердится, что ты так поздно вернешься,— сказал Мариус— Я не ожидал, что мы задержимся.
— Да ничего страшного. Папа не рассердится. Эмили не стала объяснять Мариусу, что мнение ее отца уже давно никого не интересует. Она это понимала, но отчего так случилось, не могла бы сказать. Раньше отец ее был фермером, обрабатывал клочок худосочной земли в низовьях Св. Лаврентия, а зимой уходил в леса за озером Сен-Жен на лесозаготовки. Его вечно мучили нарывы от неизменной свинины с бобами, которой кормили лесорубов, а несколько лет назад у него стало плохо с легкими. Ферму пришлось продать за долги, и теперь он подметал пол на заводе боеприпасов в Монреале, теперь он — человек без положения. Всю жизнь отец Эмили прожил в маленькой деревне, всех там знал, и семья его, пусть бедная, но признавалась семьей, а в городе он стал неизвестно кем. Каждую неделю отец удивлялся, как много денег они здесь зарабатывают. Но деньги не приносили ему радости. Они тут же тратились — городские товары стоили дорого. Каждое воскресенье семья ходила к мессе, и каждый клал на тарелку для пожертвований десятую часть заработанного, уповая, что Бог наградит их за это. Каждую неделю отец опускал в копилку на кухне несколько монет и подсчитывал, сколько они накопили. Потом качал головой: если и дальше так пойдет, ему придется жить до ста лет, чтобы снова купить землю. Эта мысль медленно его подтачивала.
Эмили нашла работу в маленьком ресторанчике в конце улицы Сент-Катарин, здесь она и познакомилась с Мариусом. Кто-то из клиентов сделал заказ по-английски. Она ничего не поняла, и Мариус, увидев ее смятение, перевел ей. Когда посетитель, говоривший по-английски, ушел, Мариус предложил ей встретиться в тот же вечер после работы.
Сначала Эмили держалась с ним настороженно и подозрительно, но Мариус даже не пытался поцеловать ее. И она понемногу доверилась ему. Эмили тряслась над своей девственностью. Как все бедные девушки, у которых девственность — единственное достояние, она твердо усвоила, что потерять это достояние можно только один раз. Обычно она мало говорила, когда они бывали вместе, но слушала внимательно, пыталась все понять и постепенно очень хорошо изучила Мариуса, хотя он об этом даже не догадывался. Эмили пугалась только, когда он заводил разговор о своем отце. Ее ужасало, что можно так ненавидеть собственных родителей, каковы бы они ни были. Мариус рассказал ей, что Атанас член парламента, но неискушенная Эмили не обратила на это особого внимания.
Мариус все еще говорил о себе, когда они подошли к дому, где жила Эмили. Это было ободранное трехэтажное здание с крохотными лавчонками в первом этаже. Задние окна выходили на засыпанную золой площадку, обклеенную плакатами и афишами. С одного из плакатов лорд Китченер, указуя на прохожего перстом, провозглашал по-английски: «Ты мне нужен!», с афиши рядом грустный мужчина спрашивал.
В сумраке подъезда Мариус, жестикулируя, поспешно досказывал:
— А потом они похваляются, как дешево им обходится наш труд.
Эмили была уверена, что он не прав, ей хотелось предостеречь его от ошибок, но она не могла подыскать слов, чтобы выразить свои мысли.
1 Китченер, граф (1850—1916) — военный министр Англии в начале первой мировой войны.
2 «У вас тоже омертвела кожа?» (фр.).
— Зато на фабрике нашлось место для отца, верно? А иначе мы бы с голоду умерли. И мастер у него, он говорит, француз.
— Мастер, конечно, француз,— перебил ее Мариус.— Так они нас и используют: одних — как дешевую рабочую силу, других — как подушки, чтобы самим мягче падать.
— Ну не знаю. Хозяин-англичанин на прошлой неделе разговаривал с отцом. Папа его хвалит.
— А сколько он ему платит? Он ведь не спросил у твоего отца, где он живет? И твой отец не спросил, где живет этот хозяин.
— Не знаю, чего ты так злишься. Мы ведь не жалуемся. А скоро еще лучше устроимся. Может, даже новую ферму купим.
Тупость Эмили коробила Мариуса, но, слушая ее, он еще раз убеждался, чему должен посвятить будущее. Сколько его соотечественников не понимают того, что для него очевидно? Сколько англичан и франко-канадцев работают вместе в магазинах и на фабриках и отлично ладят друг с другом! Это никуда не годится, он научит своих сородичей ненавидеть англичан, как ненавидит их сам. Ему ни разу не пришло в голову, что, кроме своей мачехи, он ни с кем из англо-канадцев не знаком.
Эмили молча стояла в темной парадной рядом с ним. Мариус притянул ее к себе и поцеловал. Она не противилась. Он быстро провел рукой по ее округлым бедрам, потом обнял за талию и прижал к себе. Когда она обвила руками его шею, Мариус почувствовал, как плотно приникло к нему ее коренастое тело крестьянки, Эмили была очень сильная. Внезапно его охватила страсть, и он начал исступленно целовать ее, но потом резко отстранился.
— Спокойной ночи, Эмили,— сказал он.— Увидимся через день-два.
Мариус повернулся и, не оглядываясь, пошел тем же путем, которым они пришли. Оказавшись один на грязной улице, он почувствовал облегчение и воспрял духом. Он посмотрел на небо. Высоко над темными крышами сквозь хаос перистых облаков плыла почти полная луна. Даже в городе воздух был напоен весной. Мариус поймал себя на том, что вспоминает, как выглядит в такую ночь Сен-Марк, если смотреть на него с холмов за приходом.
На углу он остановился подождать трамвая. И увидел того солдата, который подходил к нему после митинга. Солдат выследил его и теперь стоял и ждал. Мариус отвернулся, но солдат подошел и встал рядом. Мариус быстро посмотрел по сторонам, на улице не было ни души. Фонарь над его головой бросал голубоватое пятно света на тротуар, а на другой стороне улицы еще один фонарь освещал полосы на рекламном шесте перед парикмахерской.
Солдат придвинулся к Мариусу вплотную.
— Слушай ты, молокосос паршивый, уж больно ты много болтаешь. Вот я тебя и выследил. Пора заткнуть твою вонючую глотку.
Мариус задрожал. Перед физической силой он был беззащитен.
— Не понимаю, о чем ты,— по-английски сказал он.
— Не понимаешь? Сейчас объясню.— Солдат не спеша подошел еще ближе, от него пахнуло перегаром.— Я был во Франции. Ясно? Там идет война. В моей части полно французских парней из здешних мест. Они делают дело. А такие сволочи, как ты, отсиживаются дома да еще пинают их в задницу. Проклятые трусы, окопались тут и треплете своими погаными языками!
Мариус обернулся и посмотрел прямо в лицо солдату. В этом лице он прочел все, что было ненавистно ему в англичанах. Холодность и жестокость, готовность оскорбить любого, воспользоваться чужой слабостью, но себя при этом не дать в обиду.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135