«Вот наживу состояние, и она увидит, что я прав! Я им всем еще докажу!»
И при мысли, что он ни разу не встречал человека, искренне презирающего деньги, Атанас испытал чуть отдающее горечью удовлетворение от того, что сможет хоть чем-то возместить свою ущербность.
В этот вечер Атанас пытался сразиться с капитаном Ярдли в шахматы, но игра не клеилась: в первые же пять минут он потерял ферзя и сдался. Они вышли на веранду и долго сидели там молча. Вечер был теплый, и в полях громко стрекотали последние кузнечики. Полная, как всегда в пору уборки урожая, луна освещала равнину, а далеко на реке чернел на лунной дорожке пароход, вышедший из Монреаля перед заходом солнца.
И вдруг Атанас услышал пение. Оно доносилось с дороги, но темнота и деревья скрывали певца. А голос раздавался громко — раскатистый баритон со знакомой лирической ноткой. Атанас вскинул подбородок, покосился на Ярдли и отвел глаза распевал не кто ИНОЙ, как Френетт. Ублаготворенный стаканчиком-другим, он брел домой после партии в шашки. Он-то выводил первую песню, какая пришла ему в голову, но и слова
«Шалый соловей» (фр.).
ее, и мотив значили куда больше, чем мог предположить Френетт,— это была песня с родины их предков. Ведь над Св. Лаврентием никогда не раздавались трели соловьев, а вот в рощах над Орном * и Сеной и сейчас, как столетия назад, заливаются соловьи. И в Квебеке о них помнят.
1 О р н — река, впадающая в залив Сены (Франция).
27
Прошло полгода, как кончилась война, и вот первые батальоны канадских солдат возвращались домой.
Среди них были те, кому пришлось пережить первую газовую атаку на Ипре и три дня подряд сражаться с немцами, зажав рот и нос тряпками, пропитанными собственной мочой. Среди них были те, кто, неделями не вылезая из подвалов Ланса, подобно крысам, прогрызал одну стену за другой, чтобы под землей пробиться через город, и в каждом новом подвале их встречали рвущиеся гранаты и вспарывающие плоть штыки. Среди них были те, кто своими глазами видел, как взметнулась в небо и расцвела там черным огненным цветком вершина Мессинского хребта, увлекая за собой изувеченные тела целой дивизии немцев и тысячи тонн грязи. Были те, кому выпало на долю, одолев склоны Вими, напороться на прусскую гвардию, хотя, судя по донесениям, она уже считалась уничтоженной, и, вступив в бой с пруссаками, драться весь день под дождем, а дождь замерзал на лету, и на рассвете следующего дня обнаружилось, что шлемы у всех покрыты грязной коркой льда. Были те, кто, стоя по шею в ледяной воде, смешанной с кровью и испражнениями, часами ждал, когда можно будет еще на несколько ярдов подползти к Пассендале. Были такие, что укрылись от бомбежки в первой попавшейся дыре и очутились в подземной часовне, а когда, упившись церковным вином, вышли наверх, то узнали, что вторглись в деревню, за которую уже три месяца велись бои. Были и такие, кому после прорыва 8 августа 1918 года пришлось восточнее Амьена, словно змеям, ползти сквозь колосящуюся пшеницу. И такие, у кого в последний день войны перед угольными складами Монса падали и умирали на глазах товарищи, а они перешагивали через их тела и спешили дальше, чтобы штыками выпустить кишки из уцелевших немецких снайперов. Были те, кому удалось парадным шагом пройти по мостам Рейна и вступить в чистенькие, не оскверненные войной немецкие города. Кто-то получил медали, а кто-то — сифилис, триппер, шрамы, непроходящую после стояния в окопах боль в ногах, рубцы от ожогов и галлюцинации, преследующие по ночам. Иные обрели на войне своеобразный покой, ибо познали до конца, на что способны. И теперь все они, с честью выполнив солдатский долг, возвращались к прежней жизни, к жизни среднего сословия, на фермы, в леса, на железнодорожные станции и в города: в мрачные каменные мешки, такие, как Торонто, и в раскинувшиеся на просторе, продуваемые всеми ветрами, такие, как Виннипег. Они возвращались домой, в страну, которая все еще оставалась чуть ли не краем света и где большинство жителей воспринимало все попросту: черное было черным, белое — белым, а понятие «безнравственность» связывали только с делами любовными.
Солдаты возвращались к прежней жизни, и она казалась им благом, потому что была знакома. Подплывая на кораблях к Галифаксу, они чуяли запах родины задолго до того, как она открывалась их глазам на горизонте; раздувая ноздри, они втягивали в себя целительный аромат смолы, который ветер нес над морем из вечнозеленых лесов, покрывающих почти всю Новую Шотландию, словно лохматая шкура. А в поездах, которые везли солдат через Приморские провинции, они вдыхали знакомый запах сидячих вагонов, здесь пахло лизолом, апельсиновыми корками, немытыми плевательницами и углем. Они глядели в окна, распахнув воротники грубых гимнастерок, и от них, как всегда бывает там, где собирается много солдат, шел терпкий, звериный запах пота. Будто впервые увидев свою страну, они дивились, какая она безлюдная, какая примолкшая. С удивлением они смотрели на города, которые казались им скопищем серых и коричневых деревянных ящиков, брошенных чьей-то небрежной рукой на свободные от леса участки земли, удивлялись грязным улицам, полоскам асфальта возле почтовых зданий из кирпича или песчаника. Удивлялись, как похожи один на другой красно-кирпичные или деревянные вокзалы в Труро, Спрингхилле, Амхерсте, Сакзилле, Монктоне, Ньюкасле, Камбелтоне, Матапидии 1. Солдаты ехали мимо весело журчащих по янтарно-желтым камням речушек Новой Шотландии, где водится форель; вдоль широкой, отсвечивающей сталью реки Мирамиши, которая, покинув хвойные леса, плавно извивается по равнине, А проснувшись на следующий день, они увидели воды реки Св. Лаврентия, спокойные и темные, как морской пролив. И вот уже поезд загрохотал по мосту, промчался мимо фабрик и остановился на вокзале Бонавантюр в Монреале. В тот же день батальоны маршем прошли через город, а с трибуны, сооруженной на улице Шербрук, их приветствовали генералы с красными лампасами и красными физиономиями заправских вояк и политические деятели с серыми лицами и в серых шелковых цилиндрах. Они принимали парад, стоя под английским флагом «Юнион Джек» 2, ибо своего флага у страны не было. Солдаты шли строевым шагом мимо толпы, запрудившей тротуары, и только глаза их выдавали, где они были и что им пришлось пережить. Державшее их в боях напряжение теперь ослабло, почти совсем истаяло. Солдаты возвращались к человеческой жизни, их уже обволакивали иллюзии, присущие среднему сословию. Теперь, когда они вернулись домой, последние впечатления от войны тускнели. Война становилась такой, какой им хотелось сохранить ее в памяти. Забывались страшные минуты, когда, обламывая ногти, зарываешься в землю, а потом, поднявшись из укрытия, оказываешься в смертельном одиночестве, и земля липнет к ногам, не отпускает, диктует свою волю мозгу, и каждый шаг вперед — подвиг.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135
И при мысли, что он ни разу не встречал человека, искренне презирающего деньги, Атанас испытал чуть отдающее горечью удовлетворение от того, что сможет хоть чем-то возместить свою ущербность.
В этот вечер Атанас пытался сразиться с капитаном Ярдли в шахматы, но игра не клеилась: в первые же пять минут он потерял ферзя и сдался. Они вышли на веранду и долго сидели там молча. Вечер был теплый, и в полях громко стрекотали последние кузнечики. Полная, как всегда в пору уборки урожая, луна освещала равнину, а далеко на реке чернел на лунной дорожке пароход, вышедший из Монреаля перед заходом солнца.
И вдруг Атанас услышал пение. Оно доносилось с дороги, но темнота и деревья скрывали певца. А голос раздавался громко — раскатистый баритон со знакомой лирической ноткой. Атанас вскинул подбородок, покосился на Ярдли и отвел глаза распевал не кто ИНОЙ, как Френетт. Ублаготворенный стаканчиком-другим, он брел домой после партии в шашки. Он-то выводил первую песню, какая пришла ему в голову, но и слова
«Шалый соловей» (фр.).
ее, и мотив значили куда больше, чем мог предположить Френетт,— это была песня с родины их предков. Ведь над Св. Лаврентием никогда не раздавались трели соловьев, а вот в рощах над Орном * и Сеной и сейчас, как столетия назад, заливаются соловьи. И в Квебеке о них помнят.
1 О р н — река, впадающая в залив Сены (Франция).
27
Прошло полгода, как кончилась война, и вот первые батальоны канадских солдат возвращались домой.
Среди них были те, кому пришлось пережить первую газовую атаку на Ипре и три дня подряд сражаться с немцами, зажав рот и нос тряпками, пропитанными собственной мочой. Среди них были те, кто, неделями не вылезая из подвалов Ланса, подобно крысам, прогрызал одну стену за другой, чтобы под землей пробиться через город, и в каждом новом подвале их встречали рвущиеся гранаты и вспарывающие плоть штыки. Среди них были те, кто своими глазами видел, как взметнулась в небо и расцвела там черным огненным цветком вершина Мессинского хребта, увлекая за собой изувеченные тела целой дивизии немцев и тысячи тонн грязи. Были те, кому выпало на долю, одолев склоны Вими, напороться на прусскую гвардию, хотя, судя по донесениям, она уже считалась уничтоженной, и, вступив в бой с пруссаками, драться весь день под дождем, а дождь замерзал на лету, и на рассвете следующего дня обнаружилось, что шлемы у всех покрыты грязной коркой льда. Были те, кто, стоя по шею в ледяной воде, смешанной с кровью и испражнениями, часами ждал, когда можно будет еще на несколько ярдов подползти к Пассендале. Были такие, что укрылись от бомбежки в первой попавшейся дыре и очутились в подземной часовне, а когда, упившись церковным вином, вышли наверх, то узнали, что вторглись в деревню, за которую уже три месяца велись бои. Были и такие, кому после прорыва 8 августа 1918 года пришлось восточнее Амьена, словно змеям, ползти сквозь колосящуюся пшеницу. И такие, у кого в последний день войны перед угольными складами Монса падали и умирали на глазах товарищи, а они перешагивали через их тела и спешили дальше, чтобы штыками выпустить кишки из уцелевших немецких снайперов. Были те, кому удалось парадным шагом пройти по мостам Рейна и вступить в чистенькие, не оскверненные войной немецкие города. Кто-то получил медали, а кто-то — сифилис, триппер, шрамы, непроходящую после стояния в окопах боль в ногах, рубцы от ожогов и галлюцинации, преследующие по ночам. Иные обрели на войне своеобразный покой, ибо познали до конца, на что способны. И теперь все они, с честью выполнив солдатский долг, возвращались к прежней жизни, к жизни среднего сословия, на фермы, в леса, на железнодорожные станции и в города: в мрачные каменные мешки, такие, как Торонто, и в раскинувшиеся на просторе, продуваемые всеми ветрами, такие, как Виннипег. Они возвращались домой, в страну, которая все еще оставалась чуть ли не краем света и где большинство жителей воспринимало все попросту: черное было черным, белое — белым, а понятие «безнравственность» связывали только с делами любовными.
Солдаты возвращались к прежней жизни, и она казалась им благом, потому что была знакома. Подплывая на кораблях к Галифаксу, они чуяли запах родины задолго до того, как она открывалась их глазам на горизонте; раздувая ноздри, они втягивали в себя целительный аромат смолы, который ветер нес над морем из вечнозеленых лесов, покрывающих почти всю Новую Шотландию, словно лохматая шкура. А в поездах, которые везли солдат через Приморские провинции, они вдыхали знакомый запах сидячих вагонов, здесь пахло лизолом, апельсиновыми корками, немытыми плевательницами и углем. Они глядели в окна, распахнув воротники грубых гимнастерок, и от них, как всегда бывает там, где собирается много солдат, шел терпкий, звериный запах пота. Будто впервые увидев свою страну, они дивились, какая она безлюдная, какая примолкшая. С удивлением они смотрели на города, которые казались им скопищем серых и коричневых деревянных ящиков, брошенных чьей-то небрежной рукой на свободные от леса участки земли, удивлялись грязным улицам, полоскам асфальта возле почтовых зданий из кирпича или песчаника. Удивлялись, как похожи один на другой красно-кирпичные или деревянные вокзалы в Труро, Спрингхилле, Амхерсте, Сакзилле, Монктоне, Ньюкасле, Камбелтоне, Матапидии 1. Солдаты ехали мимо весело журчащих по янтарно-желтым камням речушек Новой Шотландии, где водится форель; вдоль широкой, отсвечивающей сталью реки Мирамиши, которая, покинув хвойные леса, плавно извивается по равнине, А проснувшись на следующий день, они увидели воды реки Св. Лаврентия, спокойные и темные, как морской пролив. И вот уже поезд загрохотал по мосту, промчался мимо фабрик и остановился на вокзале Бонавантюр в Монреале. В тот же день батальоны маршем прошли через город, а с трибуны, сооруженной на улице Шербрук, их приветствовали генералы с красными лампасами и красными физиономиями заправских вояк и политические деятели с серыми лицами и в серых шелковых цилиндрах. Они принимали парад, стоя под английским флагом «Юнион Джек» 2, ибо своего флага у страны не было. Солдаты шли строевым шагом мимо толпы, запрудившей тротуары, и только глаза их выдавали, где они были и что им пришлось пережить. Державшее их в боях напряжение теперь ослабло, почти совсем истаяло. Солдаты возвращались к человеческой жизни, их уже обволакивали иллюзии, присущие среднему сословию. Теперь, когда они вернулись домой, последние впечатления от войны тускнели. Война становилась такой, какой им хотелось сохранить ее в памяти. Забывались страшные минуты, когда, обламывая ногти, зарываешься в землю, а потом, поднявшись из укрытия, оказываешься в смертельном одиночестве, и земля липнет к ногам, не отпускает, диктует свою волю мозгу, и каждый шаг вперед — подвиг.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135