Все, что произошло после смерти Ярдли, как бы завершало прежнюю жизнь. Услышав о случившемся, из Монреаля тотчас прилетел Макквин, взял на себя все хлопоты, связанные с похоронами. Дженит была растроганна, она знала, что Макквин терпеть не может самолеты. После похорон он уехал в Монреаль поездом, забрав с собой Дженит, а Хетер осталась в Галифаксе и должна была вернуться домой на машине. Дженит сокрушалась, что вынуждена оставить дочь одну, но чувствовала, что ехать до Монреаля на машине не в состоянии. Она была совершенно без сил, а когда она уставала, в машине ее укачивало.
Много лет назад Хетер где-то прочитала, что наступает время, когда человек должен сказать свое слово, иначе он обречен на гибель. И такое время наступило. Дед все еще был очень близок ей; но, вспоминая его, она не испытывала скорби. Он умер так, как хотел бы умереть. Мать себя не помнила от горя, не сознавая, что горюет прежде всего о себе. Дженит понемногу теряла близких и оставалась лицом к лицу с жизнью, которую сама себе выбрала.
И вот, когда Хетер оказалась в Галифаксе одна, вдруг, словно по сигналу судьбы, начала складываться ее собственная жизнь. Мать и Хантли уехали, а на следующий день Поль и Хетер без колебаний и без лишних речей внезапно решили пожениться. Хетер читала по глазам Поля, как ему тяжко, что у него нет ни работы, ни денег, и впервые в жизни решилась сказать все, что думает, и сказала веско. Она идет на риск с открытыми глазами, зная, что не отступится. Она так любит Поля, что готова жить его жизнью. Мужчине этого не понять, у мужчин работа и неуемная, подстегивающая жажда деятельности.
Поль пошевелился во сне и всхрапнул. Хетер озадаченно поглядела на него. И тут же лицо ее расцвело озорной, счастливой улыбкой. Она приложила пальцы к его губам и сомкнула их, но рот его сразу же приоткрылся снова, снова раздался безмятежный храп, и в этом звуке было такое милое самодовольство, что все вокруг потеплело, повеселело, и Хетер почувствовала, что Поль стал ей еще ближе.
— Ах, милый,— прошептала она,— только подумать, что это ты себе позволяешь!
Поль зашевелился, открыл глаза и посмотрел на Хетер, как будто вовсе не спал. Она поддразнила его:
— А ты храпел.
— Ну да!
— Храпел, храпел, не отнекивайся! От своего храпа и проснулся.
— Я проснулся потому, что думал о тебе.
— Подумал обо мне и сразу захрапел.
Поль смотрел на нее серьезно, и Хетер прижалась щекой к его щеке. Она почувствовала, как сразу ожило его тело, когда он повернулся и обнял ее, почувствовала его руку у себя на спине. Чудесные руки, такие нежные, такие сильные.
— Ты правда думал обо мне?
— Да.
— Во сне?
От сна у Поля и следа не осталось. «Интересно, он всегда так сразу просыпается?»— подумала Хетер.
— Я проснулся оттого, что кое-что понял,— проговорил он.— И, пожалуй, стоит тебе это сказать.
— Что?
Он помолчал с минуту.
— Я тебя люблю.
Слова эти прозвучали странно. Будто они подтверждали очевидный факт и произнесены были тоном, каким Поль говорил только о том, в чем был бесспорно убежден. До сих пор он никогда не объяснялся Хетер в любви. Она понимала, что он ее любит, но ей приходилось гадать, сознает ли он это сам.
— Милый,— шепнула Хетер.
Тихонько лежа рядом с Полем, она ощутила, как сонно шевельнулись мышцы его рук, как они напряглись, когда он прижал ее к себе, ощутила, как тверды его грудь и бедра, услышала, как короткая дрожь, будто заряд энергии, пробежала по его телу, и почувствовала себя маленькой и хрупкой в его нежных объятиях. Он сказал, что кожа у нее как шелк, и слышать это было радостно — кто знает, может, так и есть? Ведь он никогда не льстит ей. Может быть, ему хорошо оттого, что рядом не какая-нибудь другая девушка, а именно она, упругая, с гладкой кожей? И Хетер лежала затаив дыхание.
— Навсегда,— произнес Поль медленно.— Я это понял, когда проснулся. Вот уж не думал, что так случится, но это так. Я знаю, я полюбил тебя навсегда, и теперь уже не я сам по себе, а мы вместе. И я подумал, что надо тебе об этом сказать.
После долгого молчания она прошептала:
— А ты не жалеешь?
— Чего же жалеть, раз это факт?
Хетер приникла губами к жилке, пульсирующей у него на шее. Поцелуй был долгим и медленным, а в мозгу у нее звенели только что сказанные им слова, каждое в отдельности. Подняв голову, ока хитро улыбнулась.
— Дорогой, я обожаю, когда ты говоришь мне такие вещи.
— Я говорю то, что есть.
— Ты любишь меня, потому что я факт.
— Я люблю тебя, потому что ты — это ты. Потому что ты такая красивая. Потому что...
— А вот Даффи говорит, что я коротышка. И что рот у меня чересчур большой.
— Дура твоя Даффи. Как раз это и красиво.
— Мне следовало бы подрасти для тебя хотя бы дюйма на четыре.
— А мне тогда на пять.
— Знаешь, милый, я подозреваю, что ты только и стремишься меня во всем превзойти. Ведь ты меня и ласкаешь так, будто хочешь доказать, что мне от тебя не вырваться.
— Ты себя недооцениваешь.
— И все-таки, разве я красивая? У меня глаза слишком широко расставлены.
— Не существует такой совершенной красоты, у которой не было бы какой-то необычности в пропорции 1;
— Где ты это вычитал? Мне нравится,— и вдруг она сказала серьезно:— А как бы мне хотелось, Поль, быть для тебя по-настоящему красивой.
— Но ведь так и есть! Я все в тебе люблю и открываю все новое и новое!
— Я так счастлива, прямо не знаю, как и выдержу, только ради бога, не люби меня потому, что я — факт.
— Ты — самый важный факт из всех, что мне известны.
— А ты — самый серьезный из тех, что знаю я. Поль... мне так хочется, чтобы ты отдохнул. Я...
— А* что я сейчас делаю? И все по твоей милости.
— Я хочу, чтобы тебе было весело. Чтобы ты валялся на спине, сколько вздумается, и смотрел на небо. Чтобы ты всегда делал то, что тебе хочется, и ни о чем не беспокоился. Нет, правда, я должна что-то сделать с этой твоей ужасной серьезностью.
— Хетер, помнишь вчера на берегу?
— А что?
— Я поговорил с рыбаками, повернулся и увидел, как ты сидишь на камне одна, ждешь меня. И вдруг я понял: теперь у меня есть дом.
Дразнящая улыбка сошла с ее лица. Глаза их встретились.
— Но это опасная иллюзия,— продолжал Поль спокойно.— Передо мной еще очень длинный путь.
— Знаешь, я, пожалуй, полюблю теперь запах сушеной трески,— сказала Хетер.— Сначала он показался мне отвратительным, а теперь нравится. А тебе?
Он прикрыл ее руку своей.
— Ты знаешь, у меня нет денег, нет даже работы. Ты уже вчиталась в мою рукопись и понимаешь, что вряд ли от нее можно чего-нибудь ждать. Я-то надеялся...
— Нет, Поль! Нет! То, о чем ты пишешь, замечательно!
Их снова что-то разделило, каждый это чувствовал и хотел сбросить это ощущение. Поль покачал головой.
— Я говорю то, что есть, Хетер.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135