— кричала Хетер.— Как по-твоему, мама?
— Это голубая цапля,— сказала Дафна, стоя в стороне от Поля, Хетер и собаки.— У нас есть такая в школе.
До Дженит едва доходили их слова. Она глядела поверх детских голов и ничего не видела. И Хетер спросила:
— Что случилось, мама?
— Ничего. А что могло случиться?
— Ну, я не знаю.
— От папы нет письма?— спросила Дафна.— Если нет, значит, скоро будет.
Дженит почувствовала, что ее шатает, земля уплывает из-под ног, колени стали ватными.
— Ну, бегите, играйте,— сказала она.— Только, пожалуйста, не на болоте.
— Почему, мама?— возмутилась Хетер.— Там так интересно!
— Там грязно, Хетер. А ты вечно вся перемажешься. Почему ты не берешь пример с Дафны?
—- Ну мама!
Дженит уже снова шла по дороге. Дети бежали за ней.
— Почему нет письма от папы?— спрашивала Дафна.
Они уже дошли до калитки Ярдли, и Дженит услышала, как Дафна объяснила Полю:
— Наш папа майор. Он во Франции.
— Я знаю,— ответил Поль.— Вот, наверно, здорово быть майором!
Войдя в калитку, Дженит увидела, что у отца гости. Ярдли сидел на крыльце в кресле, закинув деревянную ногу на здоровую, а рядом расположились Атанас и миссис Таллар. Дженит повернулась к детям.
— Бегите скорей играть.
— Ну почему нам нельзя опять пойти на болото?— настаивала Хетер.
— Ох, идите, куда хотите! Отправляйтесь! Наполеон с отчаянным лаем, задрав хвост и прижав
уши, погнался по дороге за белкой. Белка стремглав взлетела на дерево, а пес прыгал внизу и безостановочно лаял. Поль бросил птицу и устремился к нему. Хетер, испустив вопль, поспешила следом, а Дафна обернулась к матери:
— Хетер ужасно шумная, правда, мамочка? Дженит провела рукой по лбу.
— Будь умницей, иди и поиграй с ними,— сказала она.
Пока Дженит шла к дому, перед глазами у нее все плыло. Она неясно, как сквозь туман, увидела, что Атанас поднялся со стула, когда она подошла к ступенькам, и услышала свой собственный голос — она просила его не беспокоиться. Нет, почты сегодня не было, никому ничего. Нет, не беспокойтесь, ради бога, она поднимется к себе, ей надо написать письма.
Дженит открыла дверь в дом, и ее разгоряченную кожу обдало прохладой, она осторожно поднялась по лестнице, задумываясь на каждой ступеньке, куда поставить ногу, и, дойдя до своей комнаты, совершенно запыхалась. Она с облегчением опустилась на кровать, и по мере того, как напряжение ее ослабевало, начала различать обрывки разговора на веранде, отчетливо звучащие в неподвижном воздухе. Раза два весело расхохоталась Кэтлин, посмеивался Таллар, а отец своим гнусавым голосом излагал одну из историй, которых в запасе у капитана было множество.
— Так вот, этого самого жеребца звали Окей, и редко, когда кличка так подходила к лошади. Плодился он, как кролик, и скорость никогда не сбавлял, так что парень, его хозяин, сколотил с его помощью кругленькую сумму, тем более дело было в Новой Шотландии. Звали парня Кальвин Слип, и был он баптист, да такой рьяный, каких даже в долине Аннаполис 1 не встретишь, а там уж всем баптистам баптисты. Кальвин служил ветеринаром и хитрец был отчаянный; если сесть с ним в субботу за покер, так останешься в чем мать родила. Каждый год он возил Окея по ярмаркам и выставлял в Приморских провинциях, только потом нажил себе геморрой, и сам не смог на нем ездить, пришлось нанять человека...
У себя в комнате, наверху, Дженит, сама того не желая, прислушивалась к его словам, замирая от ужаса. Как часто своими рассказами отец вгонял ее в краску! Она презирала себя за то, что осуждает отца, ведь он с ней всегда так добр и ласков, и она сама любит его! Но вот он опять взялся за свои россказни, а там еще эта невозможная жена Таллара, а у самой Дженит вся жизнь разбита вдребезги, и при мысли о будущем на нее волна за волной накатывает отчаяние. Она повернулась на бок и, стиснув зубы, прошептала: «Боже, дай мне силы! Помоги мне, о Господи!» Как ей сказать детям, что их отец погиб? Ее прелестным, чудным детям...
А в открытое окно вплывал голос отца, ведущего нескончаемый монолог.
— В том же самом городе жил еще один баптист по имени Лютер Спрей, так он, пожалуй, был еще похлеще Кальвина, во всяком случае, он его обставил, стал дьяконом в церкви. Лютер тоже обожал скачки, он держал на окраине города платную конюшню, и у него была кобыла по кличке Мадемуазель. Она на свой лад ничуть не уступала Окею, и парни, ясное дело, мечтали повязать их. Ведь от этой парочки мог получиться чемпион мира! Но вся загвоздка была в том, что Кальвин терпеть не мог Лютера, а уж с тех
1 Долина Аннаполис — долина реки Аннаполис в Новой Шотландии. Среди населения много баптистов.
пор, как тот его обошел и сделался дьяконом, подавно. Вот Кальвин и объявил, что близко не подпустит своего Окея к Мадемуазель. Пусть ее спаривают хоть с ломовым битюгом. Тут-то парни и надумали... Дженит заставила себя встать с постели, прошла в ванную и посмотрела в зеркало. Лицо ее ничуть не изменилось. Она закрыла глаза пальцами и сильно надавила на веки, пока боль не стала нестерпимой. Потом умылась холодной водой. Но это не помогло, все ее чувства были парализованы. Этот миг, самый страшный в ее жизни, длился и длился, не хотел проходить, ей было все так же плохо, но поверить в случившееся она не могла. Дженит долго смотрела на себя в зеркало, думая, уж не сошла ли она с ума, раз ничего не чувствует. Вытерев лицо, Дженит вернулась в спальню.
— И вот, значит,— снова услышала она голос отца,— только луна поднялась, Лютер с парнями пробрались к Кальвину на задний двор и Мадемуазель на поводу привели. Ночь была октябрьская, красивая такая, как бывает в наших краях, когда осень хорошая. Листья с деревьев уже почти все слетели и шуршали под ногами, а сквозь голые ветки светила луна, и тени на земле лежали. Мадемуазель начала тихонько ржать... И Окей, как учуял ее, стал бушевать у себя в конюшне, лягался, бил копытами, а по соседству, в баптистской церкви, что есть силы играл орган и собравшиеся в молельне во весь голос распевали «Боже, спаси погибающих». Парни лопались со смеху, они ведь знали, что Кальвин сейчас там и тоже тянет гимн. Вот открыли они, значит, двери конюшни...
Дженит высунулась из окна спальни, но крытая дранкой крыша заслоняла от нее сидящих на веранде. Все равно она так и видела их перед собой — отец посередине, деревянная нога закинута на здоровую, Кэтлин, наверно, склонилась к нему с тем доверительным видом, от которого Дженит передергивало, а мистер Таллар улыбается своей иронической улыбкой, всегда сбивающей Дженит с толку.
— Ну и накинулся Окей на эту кобылу. Любо-дорого было смотреть! А на следующее утро, когда Кальвин пришел в конюшню...
И вдруг Дженит взвизгнула. Ее голос пронзил густой воздух, и у всех, кто его слышал, мороз пробежал по коже.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135
— Это голубая цапля,— сказала Дафна, стоя в стороне от Поля, Хетер и собаки.— У нас есть такая в школе.
До Дженит едва доходили их слова. Она глядела поверх детских голов и ничего не видела. И Хетер спросила:
— Что случилось, мама?
— Ничего. А что могло случиться?
— Ну, я не знаю.
— От папы нет письма?— спросила Дафна.— Если нет, значит, скоро будет.
Дженит почувствовала, что ее шатает, земля уплывает из-под ног, колени стали ватными.
— Ну, бегите, играйте,— сказала она.— Только, пожалуйста, не на болоте.
— Почему, мама?— возмутилась Хетер.— Там так интересно!
— Там грязно, Хетер. А ты вечно вся перемажешься. Почему ты не берешь пример с Дафны?
—- Ну мама!
Дженит уже снова шла по дороге. Дети бежали за ней.
— Почему нет письма от папы?— спрашивала Дафна.
Они уже дошли до калитки Ярдли, и Дженит услышала, как Дафна объяснила Полю:
— Наш папа майор. Он во Франции.
— Я знаю,— ответил Поль.— Вот, наверно, здорово быть майором!
Войдя в калитку, Дженит увидела, что у отца гости. Ярдли сидел на крыльце в кресле, закинув деревянную ногу на здоровую, а рядом расположились Атанас и миссис Таллар. Дженит повернулась к детям.
— Бегите скорей играть.
— Ну почему нам нельзя опять пойти на болото?— настаивала Хетер.
— Ох, идите, куда хотите! Отправляйтесь! Наполеон с отчаянным лаем, задрав хвост и прижав
уши, погнался по дороге за белкой. Белка стремглав взлетела на дерево, а пес прыгал внизу и безостановочно лаял. Поль бросил птицу и устремился к нему. Хетер, испустив вопль, поспешила следом, а Дафна обернулась к матери:
— Хетер ужасно шумная, правда, мамочка? Дженит провела рукой по лбу.
— Будь умницей, иди и поиграй с ними,— сказала она.
Пока Дженит шла к дому, перед глазами у нее все плыло. Она неясно, как сквозь туман, увидела, что Атанас поднялся со стула, когда она подошла к ступенькам, и услышала свой собственный голос — она просила его не беспокоиться. Нет, почты сегодня не было, никому ничего. Нет, не беспокойтесь, ради бога, она поднимется к себе, ей надо написать письма.
Дженит открыла дверь в дом, и ее разгоряченную кожу обдало прохладой, она осторожно поднялась по лестнице, задумываясь на каждой ступеньке, куда поставить ногу, и, дойдя до своей комнаты, совершенно запыхалась. Она с облегчением опустилась на кровать, и по мере того, как напряжение ее ослабевало, начала различать обрывки разговора на веранде, отчетливо звучащие в неподвижном воздухе. Раза два весело расхохоталась Кэтлин, посмеивался Таллар, а отец своим гнусавым голосом излагал одну из историй, которых в запасе у капитана было множество.
— Так вот, этого самого жеребца звали Окей, и редко, когда кличка так подходила к лошади. Плодился он, как кролик, и скорость никогда не сбавлял, так что парень, его хозяин, сколотил с его помощью кругленькую сумму, тем более дело было в Новой Шотландии. Звали парня Кальвин Слип, и был он баптист, да такой рьяный, каких даже в долине Аннаполис 1 не встретишь, а там уж всем баптистам баптисты. Кальвин служил ветеринаром и хитрец был отчаянный; если сесть с ним в субботу за покер, так останешься в чем мать родила. Каждый год он возил Окея по ярмаркам и выставлял в Приморских провинциях, только потом нажил себе геморрой, и сам не смог на нем ездить, пришлось нанять человека...
У себя в комнате, наверху, Дженит, сама того не желая, прислушивалась к его словам, замирая от ужаса. Как часто своими рассказами отец вгонял ее в краску! Она презирала себя за то, что осуждает отца, ведь он с ней всегда так добр и ласков, и она сама любит его! Но вот он опять взялся за свои россказни, а там еще эта невозможная жена Таллара, а у самой Дженит вся жизнь разбита вдребезги, и при мысли о будущем на нее волна за волной накатывает отчаяние. Она повернулась на бок и, стиснув зубы, прошептала: «Боже, дай мне силы! Помоги мне, о Господи!» Как ей сказать детям, что их отец погиб? Ее прелестным, чудным детям...
А в открытое окно вплывал голос отца, ведущего нескончаемый монолог.
— В том же самом городе жил еще один баптист по имени Лютер Спрей, так он, пожалуй, был еще похлеще Кальвина, во всяком случае, он его обставил, стал дьяконом в церкви. Лютер тоже обожал скачки, он держал на окраине города платную конюшню, и у него была кобыла по кличке Мадемуазель. Она на свой лад ничуть не уступала Окею, и парни, ясное дело, мечтали повязать их. Ведь от этой парочки мог получиться чемпион мира! Но вся загвоздка была в том, что Кальвин терпеть не мог Лютера, а уж с тех
1 Долина Аннаполис — долина реки Аннаполис в Новой Шотландии. Среди населения много баптистов.
пор, как тот его обошел и сделался дьяконом, подавно. Вот Кальвин и объявил, что близко не подпустит своего Окея к Мадемуазель. Пусть ее спаривают хоть с ломовым битюгом. Тут-то парни и надумали... Дженит заставила себя встать с постели, прошла в ванную и посмотрела в зеркало. Лицо ее ничуть не изменилось. Она закрыла глаза пальцами и сильно надавила на веки, пока боль не стала нестерпимой. Потом умылась холодной водой. Но это не помогло, все ее чувства были парализованы. Этот миг, самый страшный в ее жизни, длился и длился, не хотел проходить, ей было все так же плохо, но поверить в случившееся она не могла. Дженит долго смотрела на себя в зеркало, думая, уж не сошла ли она с ума, раз ничего не чувствует. Вытерев лицо, Дженит вернулась в спальню.
— И вот, значит,— снова услышала она голос отца,— только луна поднялась, Лютер с парнями пробрались к Кальвину на задний двор и Мадемуазель на поводу привели. Ночь была октябрьская, красивая такая, как бывает в наших краях, когда осень хорошая. Листья с деревьев уже почти все слетели и шуршали под ногами, а сквозь голые ветки светила луна, и тени на земле лежали. Мадемуазель начала тихонько ржать... И Окей, как учуял ее, стал бушевать у себя в конюшне, лягался, бил копытами, а по соседству, в баптистской церкви, что есть силы играл орган и собравшиеся в молельне во весь голос распевали «Боже, спаси погибающих». Парни лопались со смеху, они ведь знали, что Кальвин сейчас там и тоже тянет гимн. Вот открыли они, значит, двери конюшни...
Дженит высунулась из окна спальни, но крытая дранкой крыша заслоняла от нее сидящих на веранде. Все равно она так и видела их перед собой — отец посередине, деревянная нога закинута на здоровую, Кэтлин, наверно, склонилась к нему с тем доверительным видом, от которого Дженит передергивало, а мистер Таллар улыбается своей иронической улыбкой, всегда сбивающей Дженит с толку.
— Ну и накинулся Окей на эту кобылу. Любо-дорого было смотреть! А на следующее утро, когда Кальвин пришел в конюшню...
И вдруг Дженит взвизгнула. Ее голос пронзил густой воздух, и у всех, кто его слышал, мороз пробежал по коже.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135