Корабль доставил его прямехонько в Галифакс, я даже порадовался, как удобно для них все получилось.
— Хетер настаивает, чтобы он пообедал с нами сегодня. Я, конечно, только рада. Гораздо лучше самой убедиться, что он собой представляет, чем теряться в догадках.
— Так,— голос у Ярдли стал усталый,— и чего же ты тогда беспокоишься?
— Ты прекрасно знаешь, чего я беспокоюсь. Он хмыкнул.
— Послушай, Дженит, если Хетер не дура, она выйдет за него замуж.
— Ах, нет, нет, отец! Как ты можешь так говорить? Ужас!— Лицо Дженит выражало крайнее возмущение.
Всегда она так, сначала расскажет, что ее беспокоит, и, если другие подтвердят то, в чем она сама не сомневается, тут же впадает в безутешное отчаяние. Ярдли гораздо тяжелее было выносить сдерживаемый ею гнев, пусть бы лучше она дала волю своим чувствам. Ее напряженность словно заполнила комнату, и Ярдли сразу ощутил усталость, ему стало не по себе. Теперь, когда он болен, выносить напряженность ему было трудней всего.
— Постарайся быть серьезным, отец. Ты отлично знаешь, что это немыслимо.
— Ну, как сказать.— Ярдли взглянул на руку дочери. За двадцать лет ее привычки ничуть не изменились. Она по-прежнему держала руки на коленях и стискивала их так, что белели косточки. Ярдли подумал, как это несправедливо, что раздражение и сцены она приберегает для своих близких. С незнакомыми людьми Дженит умеет быть обворожительной.
— Харви оставил мне детей как надежду,— проговорила она,— как святую надежду.
— Все дети — чья-то надежда, Дженит,— заметил капитан и, взглянув в окно, добавил:-— Ты ведь не больно слушаешься моих советов, какая тебе разница, что я считаю?
— По-твоему, это справедливо?
— Не будем ссориться, дочка. Лицо ее смягчилось.
— Попробуй, отец, поставь себя на мое место. Мы остались одни. Только Хетер и я... ну, еще Дафна, конечно.— Наверно, у Дженит мелькнула какая-то тревожная мысль насчет Дафны, потому что ее лицо снова затуманилось.— И все же мы по-прежнему семья. Сыновей у меня нет, но забывать о семье я не могу.
— Да о какой семье?— спросил Ярдли с недоумением.— О сестрах, братьях и тетках всех Метьюнов? Что тебе важнее, Дженит, счастье Хетер или то, о чем бормочут Метьюны за чашкой чая?
— То, о чем говорят Метьюны за чашкой чая, имеет прямое отношение к счастью Хетер. Ты никогда даже не пытался понять, что значит такая семья, как у них.
— Хорошо, Дженит, раз ты начала этот разговор, я расскажу тебе о Поле то, чего ты не знаешь. Между прочим, в те времена, когда предки твоих Метьюнов имели только пару штанов, копали землю где-то в Англии, бегали на посылках у деревенских лавочников да развозили в Глазго по докам водку на битюгах, и, может, даже к этому их не допускали, предки Талларов уже давно держали лошадей, жили в замках и дрались за короля Франции. Теперь посмотрим с другой стороны.— Дженит сделала негодующий жест, хотела прервать отца, но Ярдли продолжал говорить.— Когда-нибудь наша страна еще будет гордиться этим мальчиком. Хетер повезло, и если ты спрашиваешь меня, то я скажу, что и ему повезло, и он это заслужил. Ты хотела знать мое мнение — я тебе сказал.
Дженит опустила глаза на стиснутые пальцы и снова поджала губы.
— Право, отец, не стоит так волноваться. Ты себе только повредишь.
Ярдли провел рукой по лбу. Он уже повредил себе.
— То, что ты говоришь о Метьюнах,— продолжала дочь упрямо,— конечно, просто смешно. Дед генерала Метьюна был офицером при осаде Бадахоса *.
— Вот в осаде они себя, поди, и проявили, на это они мастера,— фыркнул Ярдли.
Дженит строго посмотрела на него.
— Отец, не можешь ли ты хоть минуту побыть серьезным?
— Могу, могу.
— Ты, видимо, забыл, в чем самое сложное? Возможно, этот Поль вполне приличный молодой человек. Наверно, так и есть. Но генерал Метьюн всегда считал крайне нежелательными браки между французами и англичанами. У него у самого были хорошие друзья французы. Он, кстати, их очень любил. Но всегда говорил, что сами французы возражают против смешанных браков еще решительнее, чем он.
— Ну и что?— спросил Ярдли.
— Это только одна сторона. К тому же этот Поль совершенно не подходит Хетер. Работал в гаражах, был профессиональным хоккеистом. Только вообрази! И потом, он ведь плавал простым матросом!
— Я тоже. Дженит покраснела.
— Тогда было совсем другое время. Этот молодой человек за всю свою жизнь не имел настоящей работы. Ему двадцать девять или тридцать, а может, и больше, точно не помню. Он и сейчас без работы. Интересно, что сказал бы Хантли Макквин о человеке такого возраста, не имеющем приличного места!
Ярдли сжал ручки кресла. Он не терпел, когда люди злились, возмущался собой, если давал волю гневу. Вспылить сейчас было для него просто опасно. Сделав над собой огромное усилие, он сказал:
— Какое право имеет Макквин попрекать человека тем, что у него нет работы? Все равно что украсть мо-
1 Осада Бадахоса — осада в период общеевропейской войны за Испанское наследство (1701—1714).
локо у котенка и обвинить кошку в том, что он голоден.
— Ну пожалуйста, отец, я не выношу, когда ты рассуждаешь, как эти друзья Хетер — социалисты.
— А тогда не приплетай сюда Макквина. Он за всю жизнь ни разу никому не помог. Но Дженит стояла на своем.
— Ты забыл одну вещь, отец, а я, как мать Хетер, не могу этого забыть.
— Чего еще?
—- Поль, несомненно, католик.
— Ага,— сказал Ярдли,— вот, значит, в чем все дело.
— Да, дело в этом, и даже ты должен согласиться, что это обстоятельство решающее.
— Знаешь, а по мне, пусть он будет хоть буддист. Я когда-то на Востоке знал парня, уж какой был истовый методист, а женился на буддистке, красотка была, слов нет, а фигура такая, что все англичанки в Шанхае возненавидели ее люто. Три года эта парочка прожила в Китае, он нашел себе методистскую часовню, а она, по-моему, в свой храм ходила. Жили душа в душу, пока ему не пришла пора ехать домой. И тогда он просто бросил ее, то ли развелся, то ли позабыл о ней, а только когда я видел его в последний раз, он жил с какой-то старухой, физиономия у нее была поросячья, глазки маленькие, красные, а нос как у хорька, все время она что-то вынюхивала.
— Отец!
— Ладно, ладно.
— Этот брак немыслим с любой точки зрения. Но предположим, случится худшее. Каково будет Хетер, если ее дети станут католиками? Ведь католики всегда требуют, чтобы дети исповедовали их веру, сам знаешь. Когда дело касается детей, их ничем не убедишь.
Глаза Ярдли сверкнули, но он взял себя в руки.
— Послушай, Дженит, самая большая несправедливость, которую мы творим у нас в стране, это возня с религиозными вопросами. Да каких только религий не навязывали этому мальчику! Он и католиком был, и протестантом, и снова католиком, его перекидывали из религии в религию, как мячик, будто в футбол играли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135
— Хетер настаивает, чтобы он пообедал с нами сегодня. Я, конечно, только рада. Гораздо лучше самой убедиться, что он собой представляет, чем теряться в догадках.
— Так,— голос у Ярдли стал усталый,— и чего же ты тогда беспокоишься?
— Ты прекрасно знаешь, чего я беспокоюсь. Он хмыкнул.
— Послушай, Дженит, если Хетер не дура, она выйдет за него замуж.
— Ах, нет, нет, отец! Как ты можешь так говорить? Ужас!— Лицо Дженит выражало крайнее возмущение.
Всегда она так, сначала расскажет, что ее беспокоит, и, если другие подтвердят то, в чем она сама не сомневается, тут же впадает в безутешное отчаяние. Ярдли гораздо тяжелее было выносить сдерживаемый ею гнев, пусть бы лучше она дала волю своим чувствам. Ее напряженность словно заполнила комнату, и Ярдли сразу ощутил усталость, ему стало не по себе. Теперь, когда он болен, выносить напряженность ему было трудней всего.
— Постарайся быть серьезным, отец. Ты отлично знаешь, что это немыслимо.
— Ну, как сказать.— Ярдли взглянул на руку дочери. За двадцать лет ее привычки ничуть не изменились. Она по-прежнему держала руки на коленях и стискивала их так, что белели косточки. Ярдли подумал, как это несправедливо, что раздражение и сцены она приберегает для своих близких. С незнакомыми людьми Дженит умеет быть обворожительной.
— Харви оставил мне детей как надежду,— проговорила она,— как святую надежду.
— Все дети — чья-то надежда, Дженит,— заметил капитан и, взглянув в окно, добавил:-— Ты ведь не больно слушаешься моих советов, какая тебе разница, что я считаю?
— По-твоему, это справедливо?
— Не будем ссориться, дочка. Лицо ее смягчилось.
— Попробуй, отец, поставь себя на мое место. Мы остались одни. Только Хетер и я... ну, еще Дафна, конечно.— Наверно, у Дженит мелькнула какая-то тревожная мысль насчет Дафны, потому что ее лицо снова затуманилось.— И все же мы по-прежнему семья. Сыновей у меня нет, но забывать о семье я не могу.
— Да о какой семье?— спросил Ярдли с недоумением.— О сестрах, братьях и тетках всех Метьюнов? Что тебе важнее, Дженит, счастье Хетер или то, о чем бормочут Метьюны за чашкой чая?
— То, о чем говорят Метьюны за чашкой чая, имеет прямое отношение к счастью Хетер. Ты никогда даже не пытался понять, что значит такая семья, как у них.
— Хорошо, Дженит, раз ты начала этот разговор, я расскажу тебе о Поле то, чего ты не знаешь. Между прочим, в те времена, когда предки твоих Метьюнов имели только пару штанов, копали землю где-то в Англии, бегали на посылках у деревенских лавочников да развозили в Глазго по докам водку на битюгах, и, может, даже к этому их не допускали, предки Талларов уже давно держали лошадей, жили в замках и дрались за короля Франции. Теперь посмотрим с другой стороны.— Дженит сделала негодующий жест, хотела прервать отца, но Ярдли продолжал говорить.— Когда-нибудь наша страна еще будет гордиться этим мальчиком. Хетер повезло, и если ты спрашиваешь меня, то я скажу, что и ему повезло, и он это заслужил. Ты хотела знать мое мнение — я тебе сказал.
Дженит опустила глаза на стиснутые пальцы и снова поджала губы.
— Право, отец, не стоит так волноваться. Ты себе только повредишь.
Ярдли провел рукой по лбу. Он уже повредил себе.
— То, что ты говоришь о Метьюнах,— продолжала дочь упрямо,— конечно, просто смешно. Дед генерала Метьюна был офицером при осаде Бадахоса *.
— Вот в осаде они себя, поди, и проявили, на это они мастера,— фыркнул Ярдли.
Дженит строго посмотрела на него.
— Отец, не можешь ли ты хоть минуту побыть серьезным?
— Могу, могу.
— Ты, видимо, забыл, в чем самое сложное? Возможно, этот Поль вполне приличный молодой человек. Наверно, так и есть. Но генерал Метьюн всегда считал крайне нежелательными браки между французами и англичанами. У него у самого были хорошие друзья французы. Он, кстати, их очень любил. Но всегда говорил, что сами французы возражают против смешанных браков еще решительнее, чем он.
— Ну и что?— спросил Ярдли.
— Это только одна сторона. К тому же этот Поль совершенно не подходит Хетер. Работал в гаражах, был профессиональным хоккеистом. Только вообрази! И потом, он ведь плавал простым матросом!
— Я тоже. Дженит покраснела.
— Тогда было совсем другое время. Этот молодой человек за всю свою жизнь не имел настоящей работы. Ему двадцать девять или тридцать, а может, и больше, точно не помню. Он и сейчас без работы. Интересно, что сказал бы Хантли Макквин о человеке такого возраста, не имеющем приличного места!
Ярдли сжал ручки кресла. Он не терпел, когда люди злились, возмущался собой, если давал волю гневу. Вспылить сейчас было для него просто опасно. Сделав над собой огромное усилие, он сказал:
— Какое право имеет Макквин попрекать человека тем, что у него нет работы? Все равно что украсть мо-
1 Осада Бадахоса — осада в период общеевропейской войны за Испанское наследство (1701—1714).
локо у котенка и обвинить кошку в том, что он голоден.
— Ну пожалуйста, отец, я не выношу, когда ты рассуждаешь, как эти друзья Хетер — социалисты.
— А тогда не приплетай сюда Макквина. Он за всю жизнь ни разу никому не помог. Но Дженит стояла на своем.
— Ты забыл одну вещь, отец, а я, как мать Хетер, не могу этого забыть.
— Чего еще?
—- Поль, несомненно, католик.
— Ага,— сказал Ярдли,— вот, значит, в чем все дело.
— Да, дело в этом, и даже ты должен согласиться, что это обстоятельство решающее.
— Знаешь, а по мне, пусть он будет хоть буддист. Я когда-то на Востоке знал парня, уж какой был истовый методист, а женился на буддистке, красотка была, слов нет, а фигура такая, что все англичанки в Шанхае возненавидели ее люто. Три года эта парочка прожила в Китае, он нашел себе методистскую часовню, а она, по-моему, в свой храм ходила. Жили душа в душу, пока ему не пришла пора ехать домой. И тогда он просто бросил ее, то ли развелся, то ли позабыл о ней, а только когда я видел его в последний раз, он жил с какой-то старухой, физиономия у нее была поросячья, глазки маленькие, красные, а нос как у хорька, все время она что-то вынюхивала.
— Отец!
— Ладно, ладно.
— Этот брак немыслим с любой точки зрения. Но предположим, случится худшее. Каково будет Хетер, если ее дети станут католиками? Ведь католики всегда требуют, чтобы дети исповедовали их веру, сам знаешь. Когда дело касается детей, их ничем не убедишь.
Глаза Ярдли сверкнули, но он взял себя в руки.
— Послушай, Дженит, самая большая несправедливость, которую мы творим у нас в стране, это возня с религиозными вопросами. Да каких только религий не навязывали этому мальчику! Он и католиком был, и протестантом, и снова католиком, его перекидывали из религии в религию, как мячик, будто в футбол играли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135