— Я хочу вам кое-что рассказать8-— заговорил отец Бобьен.— В тех местах, где я был священником после семинарии, все принадлежало английским боссам. Там были фабрики, но народ не имел ничего. Три месяца в году у них не было работы. Достойные люди становились жалкими, а потом и возсе портились. Они забывали Бога. Некоторые пробовали даже бросить церковь. Из-за бедности, из-за дурных примеров стало рождаться много незаконных детей,— священник смотрел прямо в глаза Атанасу.— А добрые католики, которые служили Богу верой и правдой, не получали там никакого поощрения. Они видели, как транжирят деньги англичане-управляющие, как растут цены и народ беднеет все больше. И люди роптали на священника за то, что он не в силах помочь им,— голос отца Бобьена звенел.— Повсюду одно и то же. Вы упрекаете меня за то, что я не люблю англичан. Я ничего не имею против них, но они не католики и приносят нам, французам, зло. Они используют нас как дешевые рабочие руки, а потом, когда мы им не нужны, вышвыривают вон. Я не позволю, господин Таллар, чтобы в Сен-Марке повторилась та же история. Я не допущу, чтобы из-за такого человека, как вы, погиб наш приход. Думаю, и епископ этого не допустит. Мариус мне многое о вас рассказал. Кое-что я уже и раньше знал, кое во что не мог поверить. И теперь я хочу спросить вас прямо: католик вы или нет? Нельзя безнаказанно противостоять церкви и священнику — наместнику Бога на земле. Если мне придется вступить в борьбу с таким человеком, как вы...
Гроза спустилась вниз по реке, но дождь все еще поливал окна. В комнате понемногу светлело. Атанас тоже смотрел на священника, но уже без иронии, а гневно и вызывающе.
— И что же вы собираетесь предпринять, чтобы остановить строительство?
Отец Бобьен не отвел взгляда.
— Вы думаете, здешние прихожане пойдут за вами, если узнают, какой вы? Если узнают, что вы еретик? Вы думаете, они уже забыли вашу первую жену?— эти неожиданные слова хлестнули по сердцу Атанаса.
Он смотрел на священника, не мигая, губы его приоткрылись, потом сомкнулись снова.
— Она была святой женщиной. Она невыносимо страдала из-за вас, из-за ваших грехов, из-за ваших порочных замыслов, из-за того, что вы насмехаетесь над Богом.
Атанас густо покраснел, краска проступила даже между корнями седых волос.
— Что рассказал вам Мариус?
— Вы помните, как умирала ваша жена?— беспощадно прозвучал голос священника.
Краска на лице Атанаса мгновенно сменилась бледностью. Руки затряслись то ли от ярости, то ли от страха, сказать было трудно. Он встал.
— Довольно!— проговорил он сдавленным голосом.
Отец Бобьен тоже встал, но продолжал смотреть на собеседника.
— Слышите? Довольно! Прошу вас уйти. Несколько долгих минут священник стоял, глядя
Атанасу в глаза. Потом произнес тихо и даже печально:
— Вернитесь, господин Таллар.
Но Атанас не двинулся, не подал виду, что понимает смысл этих слов; и священник повернулся и вышел. Оставшись один, Атанас без сил упал в кресло, закрыл глаза, и руки его безвольно свесились с подлокотников. До сих пор он всегда полагался на силу своего ума. Эта уверенность позволяла ему относиться к священнику с чувством превосходства. И вдруг отец Бобьен протянул руку и коснулся самого больного места в его душе, запрятанного в дальние тайники памяти. И это прикосновение выбило у Атанаса почву из-под ног.
Его мысли неумолимо возвращались к последним словам священника. Он чувствовал, как от сознания вины в нем поднимает голову все, что прививалось ему с детства, как ум стремится освободиться от этих пут. Он понимал, что, задержись священник минутой дольше, Атанас признал бы свое поражение. Можно ли объяснить аскету, что случилось в ночь смерти Мари-Адели? Можно ли объяснить это кому-нибудь? Можно ли после той ночи убедить самого себя, что в человеческой жизни есть логика?
Ее маленькое лицо монашки было белее подушек, на которых оно покоилось, верхняя челюсть ввалилась, на скулах горели лихорадочные пятна. Атанас стоял, крепко сжимая спинку кровати, а позади него на коленях молился и плакал Мариус. По другую сторону кровати стояли мать Мари-Адели и ее сестра монахиня-урсулинка. Тут же был исповедник, на столе — свечи, цветы и святая вода, у двери ждал доктор. Священник только что совершил последние обряды. Ата-нас смотрел на хрупкую девичью фигуру жены под простыней, на ее глаза — они пылали, будто рвались из глазниц, но были слепы: она уже, судя по всему, ничего не видела. Атанас держался за спинку кровати и вспоминал, какой никчемной, какой несчастливой была их совместная жизнь, и вдруг ему открылась вся тщетность человеческого существования, но это видение тут же рассыпалось, как рассыпались его мысли, и Атанасу почудилось, что он слышит запах смерти. Больше он не мог выдержать. Будто слепой, Атанас двинулся к двери, и доктор взял его за руку и вывел из комнаты.
— Теперь уже все,— услышал он голос доктора.
Атанас повернулся, прошел один по коридору и вышел* из больницы на улицу.
Бродя в ту ночь по Монреалю, он не ощущал холода, хотя было пятнадцать градусов мороза, и деревья потрескивали от стужи. Он ходил много часов. Отморозил мочку левого уха, но не заметил этого. В конце концов он вспомнил про Кэтлин и отправился ее разыскивать. Она пошла с ним, и они вместе вернулись в больницу.
Атанас снимал две комнаты на том же этаже, где лежала Мари-Адель. Одну для себя, другую для Ма-риуса. Вернувшись в больницу, Атанас вместе с Кэтлин заглянул в комнату, где спал сын. Мальчик лежал, не шевелясь. Атанас повернулся и вышел, тихо притворив за собой дверь. Потом они прошли в комнату Атанаса, и Кэтлин опустилась рядом с ним на кровать. Он посмотрел ей в глаза, и она не отвела взгляда. В ту ночь она отдала ему себя искренне и непосредственно, как ребенок. Он уснул в слезах, лежа в ее объятиях, а она бодрствовала, обвив его руками. Когда он проснулся утром, в комнате никого не было, над городскими крышами вставало солнце, начинался новый день, он смотрел, как блестят в солнечных лучах снежинки, и, глядя в окно, почувствовал, что сможет жить дальше. Прошедшей ночью он выплыл из глубин смерти. И Атанас подумал: Мари-Адель никогда не жила ради жизни, она всегда стремилась попасть в Царство небесное. И мысленно произнес: «Боже, упокой ее душу на небесах, ведь цель ее теперь достигнута, а я никогда не имел к этой цели никакого касательства». Теперь она обрела покой или обратилась в ничто. Но он жив и должен жить дальше, и тогда Атанас преисполнился великой благодарности к Кэтлин и понял: отныне он ее вечный должник за то, что она для него сделала.
Атанас тяжело дышал. Бродя взглядом по книгам на полках, он судорожно глотал воздух. Выходит, Ма-риус знал!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135