«Тебе всего двадцать один год», а может быть, Мариус потому и способен видеть правду, что не успел еще ничем поступиться. Англичане унижают его... вот в чем отгадка. Они унижают его самим своим существованием. Великим и сильным можно стать, только если велик и силен твой народ. Но что может сделать его народ, если англичане не дают ему вздохнуть! Что могут французы, одни против целого континента? Только рожать детей и надеяться.
Он опять вернулся к бревну, сел, выбил трубку и снова набил ее табаком. Отец любит говорить, что среди простых квебекских фермеров нет националистов, что фермеры Квебека — самые мирные, самые порядочные земледельцы в мире. Но Мариус ведь не рядовой фермер. Пусть невежественные люди не замечают истину, он-то ее видит. А истина в том, что при англичанах никто из франко-канадцев не может выдвинуться. Надо во всем подражать англичанам, иначе они и не посмотрят в твою сторону. Надо делать все, как делают они. Если не будешь походить на них, они, не задумываясь, причислят тебя ко второму сорту. Если не хочешь того, что хотят они, тебя назовут отсталым. И американцы такие же. Англичане к тому же только и смотрят, как бы прибрать к рукам все, что им нравится. Они захватили все крупные предприятия. В их руках армия, железные дороги, банки — все принадлежит им! Значит, таким, как Мариус, остаются только церковь, медицина, юриспруденция. Отец Арно в семинарии сказал, что Мариус не сможет стать хорошим священником, слишком он тщеславен. Мариус сжал зубы. Ничего, отец Арно еще увидит... Ну а сейчас остается одно, придется идти в юристы, ведь он сам знает, что врач из него не выйдет, он слишком нетерпелив. Хотя, правда, юристов в Квебеке пруд пруди! "
Мариус снова вытряхнул трубку и долго смотрел вниз, потом вернулся в сахароварню. Ноздри щекотал аромат сухих бревен и застарелый запах дыма. На полу светился лунный квадрат, перечеркнутый крест-накрест тенью от рамы в единственном окошке. Мариус зажег свечу, снял башмаки, пиджак и со вздохом забрался в спальный мешок. Набрав воздуху так, что раздулись щеки, он дунул на свечу. Язычок пламени заколебался, он дунул еще раз, и свеча погасла.
Мариус спал, когда английский сержант и француз в штатском осветили его электрическими фонариками. Он попытался вскочить и спрятаться в темноту. Один фонарик погас, но другой, словно внимательный глаз, метнулся за ним; Мариус запутался ногами в спальном мешке и понял, что все пропало. Он высунулся из мешка и, полулежа, оперся на локти.
Голос из темноты проговорил по-английски:
— Так и есть, он самый!
Мариус втянул в себя воздух и снова попробовал убрать голову в тень. Фонарь слепил его, он ничего не видел. Луч двинулся за ним, и Мариус прикрыл глаза рукой.
Голос скомандовал:
— Вставай!
Пришлось подчиниться. Мариус вылез из мешка, молча поднялся, сел на скамейку и надел башмаки. В полосе света появилась рука, протягивающая ему пиджак: — И пиджак забери! Пригодится! Тебя ждет небольшая прогулка.
Мариус взял пиджак. Наконец луч фонаря немного отклонился в сторону, и когда расширенные зрачки юноши привыкли к полутьме, он различил силуэты двух мужчин. Тот, что был в форме, казался большим и крутым на расправу. Он-то и светил на Мариуса. Сейчас этот человек прислонился к двери и поигрывал фонариком, так что луч света медленно плясал по стенам.
Мариус выпрямился и надел шляпу.
— Сколько времени?— спросил он.
Никто не ответил. Мариус оглянулся и увидел Ла-беля, который стоял в квадрате лунного света, падающего из окошка.
— Не вздумай дурить, и тебя не тронут,— сказал Лабель по-французски.
Мариус смотрел на него во все глаза. Вот оно, последнее унижение. Один из арестовавших его — француз! Когда Мариус поравнялся с дверью, сержант схватил его за руку, и не успел Мариус сообразить, что происходит, как на его запястье защелкнулись наручники.
— Будь, ты проклят, негодяй,— выругался Мариус.
Он рванулся ударить сержанта, но их руки поднялись вместе. Потом медленно и без усилия сержант заставил Мариуса опустить руку. С другого бока подошел Лабель и тоже взял Мариуса за локоть, а сам распахнул дверь. Сержант и француз вытолкнули Мариуса наружу, и всех троих залил лунный свет.
Они стояли на открытом месте посреди кленовой рощи, и Мариус, закованный в наручники, зажатый с двух сторон, старался дышать ровно и бесшумно, хотя его грудь распирало от бешенства. Враги его двинулись вперед и так рванули Мариуса, что он споткнулся и чуть не упал.
— Идем, идем,— сказал Лабель.— Смотри не дури!
Мариус неуклюже поднялся, глаза его горели от злости. Через темную от теней рощу они прошли к спуску с холма и зашагали вниз по тропе, бегущей вдоль полей. На фоне просторного, залитого лунным светом склона три фигуры казались маленькими черными точками.
23
На следующее утро об аресте Мариуса знал весь приход. Икадам Друэн среди ночи проснулась, разбуженная шумом автомобиля перед лавкой, она встала и подошла к окну посмотреть, что происходит. В отъезжающем «форде» сидели сержант и Лабель, а между ними какой-то человек, в котором по надвинутой шляпе лавочница узнала Мариуса. Видел Мариуса и один из Бержеронов. Он допоздна играл у Друэна в шашки и ушел, когда лавку уже закрывали. До Сент-Жюстина его подбросил Франсуа-Ксавье Латюлип. В Сент-Жюстине Бержерон навестил знакомую девушку, работающую в привокзальной гостинице, и когда уходил через черный ход, увидел, что к гостинице подкатил «форд», а из него сержант и Лабель вытащили Мариуса. Мариус был в наручниках, и на ночь его заперли в одном из номеров.
Все утро в лавку Друэна спешили посетители с новыми вестями. Одна женщина будто бы слышала ночью выстрел и утверждала, что Мариус убит. Когда ей сказали, что он жив, она продолжала настаивать, что, значит, он ранен, так как на дороге возле своего дома она видела пятна крови. Друэн говорил, что он, конечно, ничего не знает, но думает, что без топографов тут не обошлось. Их прислало правительство, а если правительство за что берется, добра не жди. Потом пришел Френетт и сообщил, что разговаривал с отцом Бобьеном. Священник сказал ему, что знает, кто донес полиции, где прячется Мариус.
Когда почти в полдень в лавку зашел за почтой Атанас, все начали переглядываться, но заговорил с ним один Друэн. Атанас сразу догадался, что стряслось, и лицо его заострилось от гнева, он взял письма, повернулся и вышел. Сев в коляску, он стегнул лошадь и двинулся домой. Но тут заметил, что со своего крыльца спускается ему навстречу отец Бобьен.
Атанас придержал лошадь и оглянулся. Он увидел, что все высыпали из лавки и, стоя у бензоколонки, наблюдают за ним.
Лицо священника было сурово.
— Вам лучше пройти ко мне, господин Таллар. Атанас по-прежнему натягивал вожжи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135
Он опять вернулся к бревну, сел, выбил трубку и снова набил ее табаком. Отец любит говорить, что среди простых квебекских фермеров нет националистов, что фермеры Квебека — самые мирные, самые порядочные земледельцы в мире. Но Мариус ведь не рядовой фермер. Пусть невежественные люди не замечают истину, он-то ее видит. А истина в том, что при англичанах никто из франко-канадцев не может выдвинуться. Надо во всем подражать англичанам, иначе они и не посмотрят в твою сторону. Надо делать все, как делают они. Если не будешь походить на них, они, не задумываясь, причислят тебя ко второму сорту. Если не хочешь того, что хотят они, тебя назовут отсталым. И американцы такие же. Англичане к тому же только и смотрят, как бы прибрать к рукам все, что им нравится. Они захватили все крупные предприятия. В их руках армия, железные дороги, банки — все принадлежит им! Значит, таким, как Мариус, остаются только церковь, медицина, юриспруденция. Отец Арно в семинарии сказал, что Мариус не сможет стать хорошим священником, слишком он тщеславен. Мариус сжал зубы. Ничего, отец Арно еще увидит... Ну а сейчас остается одно, придется идти в юристы, ведь он сам знает, что врач из него не выйдет, он слишком нетерпелив. Хотя, правда, юристов в Квебеке пруд пруди! "
Мариус снова вытряхнул трубку и долго смотрел вниз, потом вернулся в сахароварню. Ноздри щекотал аромат сухих бревен и застарелый запах дыма. На полу светился лунный квадрат, перечеркнутый крест-накрест тенью от рамы в единственном окошке. Мариус зажег свечу, снял башмаки, пиджак и со вздохом забрался в спальный мешок. Набрав воздуху так, что раздулись щеки, он дунул на свечу. Язычок пламени заколебался, он дунул еще раз, и свеча погасла.
Мариус спал, когда английский сержант и француз в штатском осветили его электрическими фонариками. Он попытался вскочить и спрятаться в темноту. Один фонарик погас, но другой, словно внимательный глаз, метнулся за ним; Мариус запутался ногами в спальном мешке и понял, что все пропало. Он высунулся из мешка и, полулежа, оперся на локти.
Голос из темноты проговорил по-английски:
— Так и есть, он самый!
Мариус втянул в себя воздух и снова попробовал убрать голову в тень. Фонарь слепил его, он ничего не видел. Луч двинулся за ним, и Мариус прикрыл глаза рукой.
Голос скомандовал:
— Вставай!
Пришлось подчиниться. Мариус вылез из мешка, молча поднялся, сел на скамейку и надел башмаки. В полосе света появилась рука, протягивающая ему пиджак: — И пиджак забери! Пригодится! Тебя ждет небольшая прогулка.
Мариус взял пиджак. Наконец луч фонаря немного отклонился в сторону, и когда расширенные зрачки юноши привыкли к полутьме, он различил силуэты двух мужчин. Тот, что был в форме, казался большим и крутым на расправу. Он-то и светил на Мариуса. Сейчас этот человек прислонился к двери и поигрывал фонариком, так что луч света медленно плясал по стенам.
Мариус выпрямился и надел шляпу.
— Сколько времени?— спросил он.
Никто не ответил. Мариус оглянулся и увидел Ла-беля, который стоял в квадрате лунного света, падающего из окошка.
— Не вздумай дурить, и тебя не тронут,— сказал Лабель по-французски.
Мариус смотрел на него во все глаза. Вот оно, последнее унижение. Один из арестовавших его — француз! Когда Мариус поравнялся с дверью, сержант схватил его за руку, и не успел Мариус сообразить, что происходит, как на его запястье защелкнулись наручники.
— Будь, ты проклят, негодяй,— выругался Мариус.
Он рванулся ударить сержанта, но их руки поднялись вместе. Потом медленно и без усилия сержант заставил Мариуса опустить руку. С другого бока подошел Лабель и тоже взял Мариуса за локоть, а сам распахнул дверь. Сержант и француз вытолкнули Мариуса наружу, и всех троих залил лунный свет.
Они стояли на открытом месте посреди кленовой рощи, и Мариус, закованный в наручники, зажатый с двух сторон, старался дышать ровно и бесшумно, хотя его грудь распирало от бешенства. Враги его двинулись вперед и так рванули Мариуса, что он споткнулся и чуть не упал.
— Идем, идем,— сказал Лабель.— Смотри не дури!
Мариус неуклюже поднялся, глаза его горели от злости. Через темную от теней рощу они прошли к спуску с холма и зашагали вниз по тропе, бегущей вдоль полей. На фоне просторного, залитого лунным светом склона три фигуры казались маленькими черными точками.
23
На следующее утро об аресте Мариуса знал весь приход. Икадам Друэн среди ночи проснулась, разбуженная шумом автомобиля перед лавкой, она встала и подошла к окну посмотреть, что происходит. В отъезжающем «форде» сидели сержант и Лабель, а между ними какой-то человек, в котором по надвинутой шляпе лавочница узнала Мариуса. Видел Мариуса и один из Бержеронов. Он допоздна играл у Друэна в шашки и ушел, когда лавку уже закрывали. До Сент-Жюстина его подбросил Франсуа-Ксавье Латюлип. В Сент-Жюстине Бержерон навестил знакомую девушку, работающую в привокзальной гостинице, и когда уходил через черный ход, увидел, что к гостинице подкатил «форд», а из него сержант и Лабель вытащили Мариуса. Мариус был в наручниках, и на ночь его заперли в одном из номеров.
Все утро в лавку Друэна спешили посетители с новыми вестями. Одна женщина будто бы слышала ночью выстрел и утверждала, что Мариус убит. Когда ей сказали, что он жив, она продолжала настаивать, что, значит, он ранен, так как на дороге возле своего дома она видела пятна крови. Друэн говорил, что он, конечно, ничего не знает, но думает, что без топографов тут не обошлось. Их прислало правительство, а если правительство за что берется, добра не жди. Потом пришел Френетт и сообщил, что разговаривал с отцом Бобьеном. Священник сказал ему, что знает, кто донес полиции, где прячется Мариус.
Когда почти в полдень в лавку зашел за почтой Атанас, все начали переглядываться, но заговорил с ним один Друэн. Атанас сразу догадался, что стряслось, и лицо его заострилось от гнева, он взял письма, повернулся и вышел. Сев в коляску, он стегнул лошадь и двинулся домой. Но тут заметил, что со своего крыльца спускается ему навстречу отец Бобьен.
Атанас придержал лошадь и оглянулся. Он увидел, что все высыпали из лавки и, стоя у бензоколонки, наблюдают за ним.
Лицо священника было сурово.
— Вам лучше пройти ко мне, господин Таллар. Атанас по-прежнему натягивал вожжи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135