Джип исчез
в тенях, а те вдруг ожили, всюду теснились какие-то силуэты, стучали ноги.
Чьи-то руки попытались схватить меня, но только скользнули по телу,
отбросив меня назад и ударив о дверь. Это спасло меня, ибо перед моим
лицом взвился новый язык металла.
Я был на свободе. Я нырнул вниз и схватил меч, о который
споткнулся...
Я даже не думал о таком. Я вообще ни о чем не думал. Наверное, я
закричал: я помню крик, но других голосов не было слышно. Но вот что
действительно сделал - это бросился в сторону, к полоске света,
пробивавшемся из-под двери, - и за дверь, захлопнув ее за секунду до того,
как на нее навалились тяжелые тела. А потом, споткнувшись о ступеньку, я
помчался прочь...
Просто бросился бежать со всех ног. Это была не слепая паника, если
такое вообще бывает; я знал, что делал - это был эгоистичный и позорный
поступок. Я бежал не за помощью - ничего подобного, я просто удирал в
смертельном страхе. Это напоминало попытку измерить ускользающую,
осыпающуюся под ногами яму. Эти руки, цеплявшиеся за меня в темноте,
напрочь лишили меня какого бы то ни было самообладания и обнажили чисто
животные инстинкты. Я бежал, чтобы спасти СЕБЯ. И в силу какой-то безумной
превратности я помчался не в том направлении, прочь от машины, в сторону
прятавшихся в тенях доков и лежавшего за ними ночного океана.
На бегу я услышал, как распахнулась дверь. Я оглянулся, и потом мне
было уже не до того, чтобы останавливаться. Три фигуры, огромные и
долговязые, громко стуча ногами, выскочили на туманно освещенную фонарем
улицу. Их длинные кафтаны развевались; через секунду они бросились за
мной. И в руке у каждого сверкал не просто нож, но громадный меч с широким
лезвием, отбрасывая тусклые блики.
Вот тут-то я точно заорал и помчался еще быстрее. Но мне казалось,
тени отступили, они не доходили до меня, отказывались прятать, а мои
преследователи на своих длинных ногах бежали за мной по пятам. Я вылетел
из улочки, грудь моя разрывалась. Я повернул направо только потому, что
так было ближе, на улочку, оказавшуюся всего лишь проулком, - налево она
обрывалась в сверкающее открытое море. Я выскочил прямо на причал. Но то,
что я увидел в воде, заставило меня остановиться и замереть, как ничто
другое, и я замер, дрожа от страха более сильного, чем тот, что нагоняли
на меня преследовавшие меня фигуры. В эту ужасную минуту я совершенно
позабыл о них.
Вода была видна только из-за освещавшего ее звездного света - черная
лужа, внезапно превратившаяся в зеркало из черного стекла, слегка
рябившее. Но именно изображение в этом зеркало приковало меня к месту:
паутина черных линий, гуща лишенных листьев стволов. В полном изумлении,
забыв про все на свете, я поднял глаза, уже зная, что скрывалось от меня
за тенями и что я должен увидеть.
Я знал и все же был к этому не готов. Чащоба была лесом - лесом
высоких мачт, переплетенного такелажа и рангоута на корме, рассекавшего
ночь. Они простирались во все стороны, насколько хватало глаза, четко
выделяясь на фоне неба, высокие и величественные. Доки, которые я видел
пустыми и заброшенными всего несколько часов назад, теперь были заполнены
множеством высоких кораблей, пришвартованных группами и совсем близко. Их
было так много, и стояли они так высоко, что почти закрывали море и небо.
Лужа, которую я видел, сверкала между натянутым бушпритом и высоким
транцем кормы. Может, я и слышал топот ног за своей спиной, но не обращал
на него внимания. Я столкнулся с чудом, которое было выше моего понимания,
я словно заглянул в бесконечность, и это ошеломило меня. Словно ветер,
дувший с океана, оно сотрясло меня, обдало холодом, показало, как ничтожен
я сам и все мои тревоги. Я слишком хорошо понимал, что это не иллюзия,
если кто и чувствовал себя здесь нереальным, - это я. Там, где могло
случиться такое, страх казался неуместным.
До последней секунды, когда топот башмаков стал слишком громким,
чтобы можно было не обращать на него внимания, пока я не услышал пыхтения
моих преследователей. Тогда, в ужасе от сознания собственной глупости, я
повернулся, чтобы снова бежать. Но было слишком поздно. Чья-то рука
ухватила меня за рукав. Я споткнулся о камень, развернулся и повалился
навзничь. Тяжелые башмаки больно придавили мне руки. Беспомощный, едва
переводя дыхание, я ловил ртом воздух. Их длинные физиономии склонились
надо мной, безмолвные, бесстрастные, свинцово-серые в неясном свете.
Блеснуло острие меча - широкой абордажной сабли, показавшееся мне ржавым,
зазубренным и не очень острым. Она лениво покачивалась взад-вперед перед
моими глазами, так близко, что задевала ресницы, затем стала подниматься,
чтобы нанести сокрушительный удар. Во мне снова проснулся животный
инстинкт. Отчаянно, со всхлипом, я набрал воздуха в легкие и изо всех
позвал на помощь.
Меч не опустился. Я почувствовал, как напряглись придавившие меня к
земле ноги. На нас сетью упал луч пронзительно желтого света, и всякое
движение замерло. Кто-то отозвался на мой крик, и со стороны моря
прозвучал резкий голос - чистый и вызывающий. Глухо, как угрожающий гонг,
застучали шаги по дереву. Я изловчился повернуть голову и заморгал. По
спущенному трапу одного из стоявших поблизости судов сбежала новая фигура,
высокая и гибкая. Широкие плечи и обнаженные руки, мускулистые и длинные,
заливала растрепанная грива волос, сиявших золотом в свете палубного
фонаря.
- Ну, что, щенки? - снова прозвучал голос, жизнерадостный и дерзкий.
- Что сегодня тявкаем? А ну, оставьте его и брысь в свою конуру! Или мне
лично отправить вас туда кнутом? Я не позволю, чтобы какие-то собачонки
шлялись у этого причала!
Наполовину окаменевшему, в полуобморочном состоянии, мне послышалось
в этом голосе что-то странное, и дело было не только в слегка картавом
произношении. Но тут впервые заговорил один из моих преследователей, и я
поразился - невозможно было представить себе голоса более странного, чем у
него. Он был похож на бульканье, рычание, скрип шагов по морозному гравию,
от его звука в моих жилах застыла кровь - это был ужасающий, совершенно
нечеловеческий голос:
- ТЕБЕ ЖАЛЬ ДЛЯ ВОЛКОВ ИХ ЧЕСТНО ЗАРАБОТАННОГО МЯСА? ИЗЫДИ ПРОЧЬ В
СВОИ НЕДРА, СУКА, И НЕ СУЙСЯ КУДА НЕ СЛЕД!
Сука?
Ответом им был звонкий беспечный смех. Глаза мои привыкли к темноте,
и я во все глаза уставился на вновь прибывшую. Поверх облегающей черной
куртки и бриджей, очень похожих на костюм Джипа, был надет пояс из золотых
пластинок, и с него свисал длинный меч.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115
в тенях, а те вдруг ожили, всюду теснились какие-то силуэты, стучали ноги.
Чьи-то руки попытались схватить меня, но только скользнули по телу,
отбросив меня назад и ударив о дверь. Это спасло меня, ибо перед моим
лицом взвился новый язык металла.
Я был на свободе. Я нырнул вниз и схватил меч, о который
споткнулся...
Я даже не думал о таком. Я вообще ни о чем не думал. Наверное, я
закричал: я помню крик, но других голосов не было слышно. Но вот что
действительно сделал - это бросился в сторону, к полоске света,
пробивавшемся из-под двери, - и за дверь, захлопнув ее за секунду до того,
как на нее навалились тяжелые тела. А потом, споткнувшись о ступеньку, я
помчался прочь...
Просто бросился бежать со всех ног. Это была не слепая паника, если
такое вообще бывает; я знал, что делал - это был эгоистичный и позорный
поступок. Я бежал не за помощью - ничего подобного, я просто удирал в
смертельном страхе. Это напоминало попытку измерить ускользающую,
осыпающуюся под ногами яму. Эти руки, цеплявшиеся за меня в темноте,
напрочь лишили меня какого бы то ни было самообладания и обнажили чисто
животные инстинкты. Я бежал, чтобы спасти СЕБЯ. И в силу какой-то безумной
превратности я помчался не в том направлении, прочь от машины, в сторону
прятавшихся в тенях доков и лежавшего за ними ночного океана.
На бегу я услышал, как распахнулась дверь. Я оглянулся, и потом мне
было уже не до того, чтобы останавливаться. Три фигуры, огромные и
долговязые, громко стуча ногами, выскочили на туманно освещенную фонарем
улицу. Их длинные кафтаны развевались; через секунду они бросились за
мной. И в руке у каждого сверкал не просто нож, но громадный меч с широким
лезвием, отбрасывая тусклые блики.
Вот тут-то я точно заорал и помчался еще быстрее. Но мне казалось,
тени отступили, они не доходили до меня, отказывались прятать, а мои
преследователи на своих длинных ногах бежали за мной по пятам. Я вылетел
из улочки, грудь моя разрывалась. Я повернул направо только потому, что
так было ближе, на улочку, оказавшуюся всего лишь проулком, - налево она
обрывалась в сверкающее открытое море. Я выскочил прямо на причал. Но то,
что я увидел в воде, заставило меня остановиться и замереть, как ничто
другое, и я замер, дрожа от страха более сильного, чем тот, что нагоняли
на меня преследовавшие меня фигуры. В эту ужасную минуту я совершенно
позабыл о них.
Вода была видна только из-за освещавшего ее звездного света - черная
лужа, внезапно превратившаяся в зеркало из черного стекла, слегка
рябившее. Но именно изображение в этом зеркало приковало меня к месту:
паутина черных линий, гуща лишенных листьев стволов. В полном изумлении,
забыв про все на свете, я поднял глаза, уже зная, что скрывалось от меня
за тенями и что я должен увидеть.
Я знал и все же был к этому не готов. Чащоба была лесом - лесом
высоких мачт, переплетенного такелажа и рангоута на корме, рассекавшего
ночь. Они простирались во все стороны, насколько хватало глаза, четко
выделяясь на фоне неба, высокие и величественные. Доки, которые я видел
пустыми и заброшенными всего несколько часов назад, теперь были заполнены
множеством высоких кораблей, пришвартованных группами и совсем близко. Их
было так много, и стояли они так высоко, что почти закрывали море и небо.
Лужа, которую я видел, сверкала между натянутым бушпритом и высоким
транцем кормы. Может, я и слышал топот ног за своей спиной, но не обращал
на него внимания. Я столкнулся с чудом, которое было выше моего понимания,
я словно заглянул в бесконечность, и это ошеломило меня. Словно ветер,
дувший с океана, оно сотрясло меня, обдало холодом, показало, как ничтожен
я сам и все мои тревоги. Я слишком хорошо понимал, что это не иллюзия,
если кто и чувствовал себя здесь нереальным, - это я. Там, где могло
случиться такое, страх казался неуместным.
До последней секунды, когда топот башмаков стал слишком громким,
чтобы можно было не обращать на него внимания, пока я не услышал пыхтения
моих преследователей. Тогда, в ужасе от сознания собственной глупости, я
повернулся, чтобы снова бежать. Но было слишком поздно. Чья-то рука
ухватила меня за рукав. Я споткнулся о камень, развернулся и повалился
навзничь. Тяжелые башмаки больно придавили мне руки. Беспомощный, едва
переводя дыхание, я ловил ртом воздух. Их длинные физиономии склонились
надо мной, безмолвные, бесстрастные, свинцово-серые в неясном свете.
Блеснуло острие меча - широкой абордажной сабли, показавшееся мне ржавым,
зазубренным и не очень острым. Она лениво покачивалась взад-вперед перед
моими глазами, так близко, что задевала ресницы, затем стала подниматься,
чтобы нанести сокрушительный удар. Во мне снова проснулся животный
инстинкт. Отчаянно, со всхлипом, я набрал воздуха в легкие и изо всех
позвал на помощь.
Меч не опустился. Я почувствовал, как напряглись придавившие меня к
земле ноги. На нас сетью упал луч пронзительно желтого света, и всякое
движение замерло. Кто-то отозвался на мой крик, и со стороны моря
прозвучал резкий голос - чистый и вызывающий. Глухо, как угрожающий гонг,
застучали шаги по дереву. Я изловчился повернуть голову и заморгал. По
спущенному трапу одного из стоявших поблизости судов сбежала новая фигура,
высокая и гибкая. Широкие плечи и обнаженные руки, мускулистые и длинные,
заливала растрепанная грива волос, сиявших золотом в свете палубного
фонаря.
- Ну, что, щенки? - снова прозвучал голос, жизнерадостный и дерзкий.
- Что сегодня тявкаем? А ну, оставьте его и брысь в свою конуру! Или мне
лично отправить вас туда кнутом? Я не позволю, чтобы какие-то собачонки
шлялись у этого причала!
Наполовину окаменевшему, в полуобморочном состоянии, мне послышалось
в этом голосе что-то странное, и дело было не только в слегка картавом
произношении. Но тут впервые заговорил один из моих преследователей, и я
поразился - невозможно было представить себе голоса более странного, чем у
него. Он был похож на бульканье, рычание, скрип шагов по морозному гравию,
от его звука в моих жилах застыла кровь - это был ужасающий, совершенно
нечеловеческий голос:
- ТЕБЕ ЖАЛЬ ДЛЯ ВОЛКОВ ИХ ЧЕСТНО ЗАРАБОТАННОГО МЯСА? ИЗЫДИ ПРОЧЬ В
СВОИ НЕДРА, СУКА, И НЕ СУЙСЯ КУДА НЕ СЛЕД!
Сука?
Ответом им был звонкий беспечный смех. Глаза мои привыкли к темноте,
и я во все глаза уставился на вновь прибывшую. Поверх облегающей черной
куртки и бриджей, очень похожих на костюм Джипа, был надет пояс из золотых
пластинок, и с него свисал длинный меч.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115