Ноздри резко втянулись, темные глаза сузились до
щелочек, синеватые губы перекосились; кровь прилила к выступающим скулам,
затем стремительно отхлынула от пергаментной кожи. Кожа втянулась внутрь,
словно ее засосали, плоско прилипла к костям, жесткая и морщинистая, зубы
оскалились в жуткой усмешке, мышцы ослабли, а сухожилия проступили, как
канаты. Остались лишь глаза под пергаментными веками, но их блеск погас,
как высыхающие чернила.
Проведите факелом около сухого склепа или катакомб, и такое лицо
выпрыгнет на вас из темноты, или, как это было со мной, в одном из
неаполитанских музеев с гробами, обрамленными стеклянными панелями я видел
руки с ногтями, которые когда-то продолжали расти, пожелтели, сморщились и
скрутились: и хотя его руки не коснулись меня, я почувствовал, как они
вцепились в мое лицо и провели по нему - от уха до уха. Все еще кипя, он
снова поклонился - натянуто, очень натянуто.
- Я в отчаянии, что мне приходится противоречить сеньору, но ни за
что на свете я не позволил бы этим вашим друзьям упустить такое событие. В
действительности, их отсутствие серьезно нарушило бы всю процедуру!
Стриж разразился жутким, злорадным каркающим смехом, и его дыхание
обдало меня как вонью из клоаки:
- И ты именуешь себя тем, кто сгибает Бессмертных, да? А сам не
можешь даже выбросить из этого пустого разума его друзей! Ты - ха! Я
встречал таких, как ты, раньше - пауков на потолке! Кто из людей смеет
держать Их род в рабстве?
Дон Педро еще раз отвесил низкий поклон, и когда выпрямился, его лицо
было ясным и собранным, как прежде.
- Я склоняюсь перед коллегой редких выдающихся качеств; мне жаль, что
он должен разделить судьбу тех, кто стоит ниже его. Это правда, ни один
человек не мог бы подвергнуть Их такому унижению. Однако прошло много лет,
как я перестал быть всего лишь человеком.
Стриж издал булькающий звук и сплюнул:
- Это весьма распространенная ошибка - а лекарство от нее быстро и
фатально! Кто ты, как не мелкий Калигула, обучившийся чуть-чуть самым азам
колдовства? Наслаждайся своими маниакальными идеями, пока можешь, человек;
они просто насмехаются над тобой, ожидая времени, когда Они освободят тебя
от твоей мании! Да, и от всего прочего тоже!
- Калигула? - Казалось, темного человека это позабавило. - Едва ли,
ибо он был лишь смертным, что вообразил себя богом. В то время, как я... -
Он снова взглянул на меня. - Сначала, уверяю вас, у меня не было таких
мыслей. Я стремился лишь украсить существование, ставшее для меня
обременительным, найти... удовлетворение, выходящее за рамки условностей.
- Он издал негромкий смешок, как человек, вспоминающий наивные детские
мечты. - С благосостоянием, составленным мне моими существами, я
приобретал все больше и больше и изобретал изощренные развлечения.
Некоторых я умертвил смертью быстрой и болезненной. Других оставил в живых
- идти по узкой тропе, понемногу ослабляя их связи с жизнью, наблюдая, как
они цепляются все крепче за шаткие, обманчивые обрывки, оставшиеся от нее.
Из той смерти при жизни, что я им устраивал, я научился извлекать новую
жизнь, освежавшую меня, и это было много; однако и это приелось. Один раз
в жизни я держал племя рабов на своей ладони и, как хозяин и БОКОР, держал
в руках не только их жалкие тела, но их мысли, мечты, сердца - а потом
сила, которую я извлекал из их мук, стала слабеть. Но даже тогда я уже
стал зависеть от нее, чтобы поддерживать само мое существование. Даже
тогда кровь была вином, что я пил, муки - воздухом, которым я дышал. Мне
необходимо было найти какой-то новый источник. Но тогда у меня еще не
хватало смелости и предвидения, чтобы искать Абсолюта. Итак, хотя мои силы
были еще тогда ограничены, я обратился - как и положено человеку, не так
ли? - к людям моего собственного...
Валет улыбнулся.
- Не скажу, чтобы это вовсе не приносило мне удовлетворения. Бедные
глупцы! Их жестокость была почти такой же, как моя, однако они творили
зверства просто так, без всякой цели. Остров кипел под ними, и однако они
беззаботно кружились в вихре своих маскарадов, завтраков и пустых
празднеств. На них я наслал чуму, оспу, бесчисленные раздоры и заполнил их
кладбища. А потом я пробуждал некоторых из их числа - тех, кто оскорблял
меня больше всех, и самых красивых женщин. И им я устроил множество раутов
моего собственного изобретения. - Он покачал головой с ностальгической
снисходительностью. - Говорят, память о некоторых из них все еще хранится
в стенах моего старого дома - возможно, вы видели их? Так оно и есть. Это,
разумеется, приносило удовлетворение. Однако мне казалось, что необходим
некий артистический мазок, чтобы шутка приобрела завершенность. И я
завладел рабами и сделал эту власть гораздо более сильным хлыстом, чем их
хозяева. Культ крови и мести - с ритуалами столь чудовищными, что у их
участников не оставалось после них ни сдерживающих центров, ни страха, ибо
они уже проделали все самое худшее. Я стал как бы богом среди них, почти,
одним из Невидимых; и я толкал их к дикости и безжалостному мятежу.
Тройная ирония!
Он негромко хихикнул.
- Чтобы я, их мучитель, помогал им получить свободу! Хотя я,
разумеется, следил за тем, чтобы последствия были достаточно кровавыми,
чтобы они годами не знали покоя. И в том еще большая ирония, что они своим
поклонением помогли моим спотыкающимся ногам встать на тропу власти.
За это время никто не произнес ни слова; нетрудно догадаться, почему.
Однако при его последних словах резко поднялась чья-то голова, и голос
хрипло произнес:
- Твоим? Самого зверского из своих мучителей они почитали как своего
освободителя? Ритуалы Петро, живой дух мести рабов - культ гнева, кровавых
жертвоприношений - это все ТВОЕ?
К моему изумлению - и, судя по виду этого человека, к его тоже - это
была Молл, она нашла в себе силы заговорить. Измученная, окровавленная,
бледная, но живая и в полном сознании. Мое сердце буквально подпрыгнуло
при виде ее. Человек, которого она назвала Доном Педро, казалось,
испытывал по этому поводу совершенно иные чувства. Его темные глаза
метнули в нее взгляд, похожий на язык змеи, и он поклонился, в этот раз
напряженно, почти осторожно.
- Сеньорита права, - сказал он. - Мое, все мое. Толпа обнимает того,
кто проливает перед нею кровь, не замечая, что кровь - ее собственная.
Разве не так всегда бывало с освободителями?
Молл больше ничего не прибавила, лишь изо всех сил старалась не
отводить от него взгляда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115
щелочек, синеватые губы перекосились; кровь прилила к выступающим скулам,
затем стремительно отхлынула от пергаментной кожи. Кожа втянулась внутрь,
словно ее засосали, плоско прилипла к костям, жесткая и морщинистая, зубы
оскалились в жуткой усмешке, мышцы ослабли, а сухожилия проступили, как
канаты. Остались лишь глаза под пергаментными веками, но их блеск погас,
как высыхающие чернила.
Проведите факелом около сухого склепа или катакомб, и такое лицо
выпрыгнет на вас из темноты, или, как это было со мной, в одном из
неаполитанских музеев с гробами, обрамленными стеклянными панелями я видел
руки с ногтями, которые когда-то продолжали расти, пожелтели, сморщились и
скрутились: и хотя его руки не коснулись меня, я почувствовал, как они
вцепились в мое лицо и провели по нему - от уха до уха. Все еще кипя, он
снова поклонился - натянуто, очень натянуто.
- Я в отчаянии, что мне приходится противоречить сеньору, но ни за
что на свете я не позволил бы этим вашим друзьям упустить такое событие. В
действительности, их отсутствие серьезно нарушило бы всю процедуру!
Стриж разразился жутким, злорадным каркающим смехом, и его дыхание
обдало меня как вонью из клоаки:
- И ты именуешь себя тем, кто сгибает Бессмертных, да? А сам не
можешь даже выбросить из этого пустого разума его друзей! Ты - ха! Я
встречал таких, как ты, раньше - пауков на потолке! Кто из людей смеет
держать Их род в рабстве?
Дон Педро еще раз отвесил низкий поклон, и когда выпрямился, его лицо
было ясным и собранным, как прежде.
- Я склоняюсь перед коллегой редких выдающихся качеств; мне жаль, что
он должен разделить судьбу тех, кто стоит ниже его. Это правда, ни один
человек не мог бы подвергнуть Их такому унижению. Однако прошло много лет,
как я перестал быть всего лишь человеком.
Стриж издал булькающий звук и сплюнул:
- Это весьма распространенная ошибка - а лекарство от нее быстро и
фатально! Кто ты, как не мелкий Калигула, обучившийся чуть-чуть самым азам
колдовства? Наслаждайся своими маниакальными идеями, пока можешь, человек;
они просто насмехаются над тобой, ожидая времени, когда Они освободят тебя
от твоей мании! Да, и от всего прочего тоже!
- Калигула? - Казалось, темного человека это позабавило. - Едва ли,
ибо он был лишь смертным, что вообразил себя богом. В то время, как я... -
Он снова взглянул на меня. - Сначала, уверяю вас, у меня не было таких
мыслей. Я стремился лишь украсить существование, ставшее для меня
обременительным, найти... удовлетворение, выходящее за рамки условностей.
- Он издал негромкий смешок, как человек, вспоминающий наивные детские
мечты. - С благосостоянием, составленным мне моими существами, я
приобретал все больше и больше и изобретал изощренные развлечения.
Некоторых я умертвил смертью быстрой и болезненной. Других оставил в живых
- идти по узкой тропе, понемногу ослабляя их связи с жизнью, наблюдая, как
они цепляются все крепче за шаткие, обманчивые обрывки, оставшиеся от нее.
Из той смерти при жизни, что я им устраивал, я научился извлекать новую
жизнь, освежавшую меня, и это было много; однако и это приелось. Один раз
в жизни я держал племя рабов на своей ладони и, как хозяин и БОКОР, держал
в руках не только их жалкие тела, но их мысли, мечты, сердца - а потом
сила, которую я извлекал из их мук, стала слабеть. Но даже тогда я уже
стал зависеть от нее, чтобы поддерживать само мое существование. Даже
тогда кровь была вином, что я пил, муки - воздухом, которым я дышал. Мне
необходимо было найти какой-то новый источник. Но тогда у меня еще не
хватало смелости и предвидения, чтобы искать Абсолюта. Итак, хотя мои силы
были еще тогда ограничены, я обратился - как и положено человеку, не так
ли? - к людям моего собственного...
Валет улыбнулся.
- Не скажу, чтобы это вовсе не приносило мне удовлетворения. Бедные
глупцы! Их жестокость была почти такой же, как моя, однако они творили
зверства просто так, без всякой цели. Остров кипел под ними, и однако они
беззаботно кружились в вихре своих маскарадов, завтраков и пустых
празднеств. На них я наслал чуму, оспу, бесчисленные раздоры и заполнил их
кладбища. А потом я пробуждал некоторых из их числа - тех, кто оскорблял
меня больше всех, и самых красивых женщин. И им я устроил множество раутов
моего собственного изобретения. - Он покачал головой с ностальгической
снисходительностью. - Говорят, память о некоторых из них все еще хранится
в стенах моего старого дома - возможно, вы видели их? Так оно и есть. Это,
разумеется, приносило удовлетворение. Однако мне казалось, что необходим
некий артистический мазок, чтобы шутка приобрела завершенность. И я
завладел рабами и сделал эту власть гораздо более сильным хлыстом, чем их
хозяева. Культ крови и мести - с ритуалами столь чудовищными, что у их
участников не оставалось после них ни сдерживающих центров, ни страха, ибо
они уже проделали все самое худшее. Я стал как бы богом среди них, почти,
одним из Невидимых; и я толкал их к дикости и безжалостному мятежу.
Тройная ирония!
Он негромко хихикнул.
- Чтобы я, их мучитель, помогал им получить свободу! Хотя я,
разумеется, следил за тем, чтобы последствия были достаточно кровавыми,
чтобы они годами не знали покоя. И в том еще большая ирония, что они своим
поклонением помогли моим спотыкающимся ногам встать на тропу власти.
За это время никто не произнес ни слова; нетрудно догадаться, почему.
Однако при его последних словах резко поднялась чья-то голова, и голос
хрипло произнес:
- Твоим? Самого зверского из своих мучителей они почитали как своего
освободителя? Ритуалы Петро, живой дух мести рабов - культ гнева, кровавых
жертвоприношений - это все ТВОЕ?
К моему изумлению - и, судя по виду этого человека, к его тоже - это
была Молл, она нашла в себе силы заговорить. Измученная, окровавленная,
бледная, но живая и в полном сознании. Мое сердце буквально подпрыгнуло
при виде ее. Человек, которого она назвала Доном Педро, казалось,
испытывал по этому поводу совершенно иные чувства. Его темные глаза
метнули в нее взгляд, похожий на язык змеи, и он поклонился, в этот раз
напряженно, почти осторожно.
- Сеньорита права, - сказал он. - Мое, все мое. Толпа обнимает того,
кто проливает перед нею кровь, не замечая, что кровь - ее собственная.
Разве не так всегда бывало с освободителями?
Молл больше ничего не прибавила, лишь изо всех сил старалась не
отводить от него взгляда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115