это ведь часть процессов,
происходящих в природе, правильно? Скажите это черепашке.
Приближающийся баркас оставил в неподвижной воде след холодного огня.
Фосфоресцирующий свет капал с весел, кружился вокруг наших ног, пока мы
втаскивали баркас в бухту. Молл выпрыгнула на берег, и, когда она
проходила мимо меня, я коснулся ее руки:
- Послушай... извини, если я тебя обидел! Мне правда очень жаль!
Но... пусть все думают, что это была просто грубая шутка, Молл. Для меня
это что-то значило. Для тебя тоже.
Она тут же вскипела и быстро отошла от остальных:
- Так пусть "что-то" означает "ничего", ибо более ничего не будет!
Ступай, не смей следовать за мной, ступай похвастайся своей
мужественностью перед собратьями-мужчинами! Теперь в ней никто не
усомнится! Но прошу тебя, выбери себе кого-нибудь другого для упражнений!
Теперь настала моя очередь почувствовать себя уязвленным:
- Это же несправедливо, черт возьми! Скажи на милость, что дает тебе
право думать, что я стал бы так выставляться? Я бы не стал этого делать,
так же, как и ты! Ты мне нравишься! Я восхищаюсь тобой - я тебе обязан
жизнью! Я даже немножко люблю тебя - по-твоему, это невозможно?
Молл тяжело осела в песок.
- Пять веков! - хрипло произнесла она и тихонько засмеялась. У меня
по коже побежали мурашки - настолько этот смех показался мне
нечеловеческим. - И я все еще тяну эту лямку! Ах, какая ирония - быть
любимой тем, кому не решишься дать отпор, чтобы не убить те обрывки
чувства, что он себе оставил. - Я хотел протянуть руку; сам я этого не
осознал, зато Молл поняла: - Нет, не смей меня больше лапать! Я редко
пользуюсь услугами жеребцов! - Затем, слегка оттаяв, неловко потерла рукой
мое колено. - Даже таких горячих. Ну, будет тебе, господин хороший! -
мягко прибавила она. - Я с тобой не лягу, но проживи я еще тысячу лет, я
тебя не забуду. - Большим и указательным пальцами она ущипнула
чувствительный нерв на моей ноге с такой силой, что я с визгом вскочил на
ноги. - Совсем. Довольно тебе этого?
- Проклятие! Это очень много, - смиренно согласился я.
- Не проклятие! - очень серьезно воскликнула она. - Благословение,
мой друг! Благословение!
В тени ветвей джунгли казались зловещим местом, где возникало
ощущение клаустрофобии. Воздух здесь был жарче, тяжелее, невероятно
влажный, как тяжелый выдох, притом из скверно пахнущего рта, потому что
был наполнен зловонием. Он пульсировал металлическим стрекотом цикад и
отвратительным кваканьем древесных лягушек. Несколько наших фонарей мало
что могли здесь сделать, разве что привлекали внимание разнообразной
ночной фауны, слепо натыкавшейся на них. Мой ранец, казалось, застревал в
каждой веточке, мимо которой мы проходили. Я начинал разделять точку
зрения Ле Стрижа насчет юга, а мы ведь еще не прошли через заросли.
Абордажные сабли рассекали спутанную массу, здесь их короткие тяжелые
клинки были более эффективны, чем мечи. Мы не соблюдали осторожности,
оставляя за собой след; даже напротив. Пока мы прорубали себе путь,
отовсюду с испуганным чириканьем взлетали маленькие птички.
- Наверное, бананки, - ухмыльнулся Джип. - Яркие штучки. Только жаль,
что так громко верещат.
Я знал, что он имеет в виду. Не было смысла давать Волкам услышать
наше приближение. Или увидеть нас; как только мы вышли из зарослей, фонари
один за другим были погашены. Тропа была узкой, и Волки намеренно не стали
ее сильно расчищать. Она вела нас меж высокими папоротниками, под петлями
висячих лиан, невидимых в темноте, зато всегда готовых нас подвесить, в
мрачную тень королевских пальм и манговых деревьев, где почва была
осклизлой от их перезрелых плодов. Нас окружал веселый говорок маленьких
ручейков. Довольно часто один из ручейков пересекал нашу тропу, и мы
скользили, с плеском и бранью идя по грязи, разгоняя во все стороны
маленьких лягушек. Когда луна поднялась достаточно высоко, чтобы ее свет
стал проникать сквозь деревья, казалось, стало полегче, но при этом она
отбрасывала странные тени, испещренные пятнами, двусмысленные, наполовину
живые, и мы не могли удержаться, чтобы не протыкать их по пути мечами.
Время шло, а с ним и мы с трудом продвигались вперед, исходя потом,
стирая ноги. Воздух стал чище, наполнился сладкими пьянящими ароматами.
Благодатный бриз, примчавшийся с прибоем, освежил влажный шепот леса. Там
и тут раздавались крики сов, больше похожие на уханье, чем те, что мне
когда-либо доводилось слышать дома. А некоторые другие звуки, доносившиеся
до нашего слуха, пугали нас до смерти - пронзительные вопли и дикий
невнятный хохот. Однако меня гораздо больше беспокоили молчаливые
препятствия, которые было невозможно обойти. Тропа была крутой, и когда
подо мной начинал крошиться и осыпаться мягкий суглинок, я ловил себя на
мысли, что завидую когтистым лапам Волков. На верхних склонах заросли
стали реже, зато более цепкими: в основном, сизаль и другие украшенные
шипами ужасы. Матросы шли, как автоматы, у которых не было возраста, но
что до меня, то я начинал уставать все сильнее и сильнее. Наконец, Джип
приказал остановиться, и я налетел на него раньше, чем приказ дошел до
моего сознания. Краснеющая, разбухшая луна висела на одном уровне с нами -
впереди, за кивающими кронами пальм. Мы поднялись на первый склон. Оставив
остальных перекусить сухим печеньем и выпить тепловатой воды, мы на животе
поползли вперед, чтобы заглянуть за край склона.
- Ничего пейзаж, а? - негромко выдохнул Джип.
- Первый класс, - согласился я, соображая, что там подо мной ползало
и есть ли у них тут змеи или какие-нибудь скорпионы. - Ты что-нибудь
видишь?
- Нет. Правда, это не значит, что их там нет.
Пейзаж был действительно потрясающим. Перед нами широко расстилалась
долина, обрамленная деревьями, чьи верхушки касались слабого призрачного
тумана, висевшего под луной. В разрывах тумана я заметил дрожащую
серебряную ленту и услышал шум воды, рокотавший громче прибоя. Вода
спускалась с дальней стены, с крутой "вершины" она прыгала вниз по
извилистым ступенькам скал и, наконец, падала каскадом, завесой в тенистый
пруд. Из него клубами поднимался сияющий пар и раздавался глубокий
настойчивый голос, а между клубами пара, флиртуя, рваные тени охотившихся
летучих мышей. Над водопадом поднимался холм, прямой, крутой и густо
заросший лесом, таким высоким, что и холм казался вдвое выше; верхушки
деревьев касались выступающей террасы замка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115
происходящих в природе, правильно? Скажите это черепашке.
Приближающийся баркас оставил в неподвижной воде след холодного огня.
Фосфоресцирующий свет капал с весел, кружился вокруг наших ног, пока мы
втаскивали баркас в бухту. Молл выпрыгнула на берег, и, когда она
проходила мимо меня, я коснулся ее руки:
- Послушай... извини, если я тебя обидел! Мне правда очень жаль!
Но... пусть все думают, что это была просто грубая шутка, Молл. Для меня
это что-то значило. Для тебя тоже.
Она тут же вскипела и быстро отошла от остальных:
- Так пусть "что-то" означает "ничего", ибо более ничего не будет!
Ступай, не смей следовать за мной, ступай похвастайся своей
мужественностью перед собратьями-мужчинами! Теперь в ней никто не
усомнится! Но прошу тебя, выбери себе кого-нибудь другого для упражнений!
Теперь настала моя очередь почувствовать себя уязвленным:
- Это же несправедливо, черт возьми! Скажи на милость, что дает тебе
право думать, что я стал бы так выставляться? Я бы не стал этого делать,
так же, как и ты! Ты мне нравишься! Я восхищаюсь тобой - я тебе обязан
жизнью! Я даже немножко люблю тебя - по-твоему, это невозможно?
Молл тяжело осела в песок.
- Пять веков! - хрипло произнесла она и тихонько засмеялась. У меня
по коже побежали мурашки - настолько этот смех показался мне
нечеловеческим. - И я все еще тяну эту лямку! Ах, какая ирония - быть
любимой тем, кому не решишься дать отпор, чтобы не убить те обрывки
чувства, что он себе оставил. - Я хотел протянуть руку; сам я этого не
осознал, зато Молл поняла: - Нет, не смей меня больше лапать! Я редко
пользуюсь услугами жеребцов! - Затем, слегка оттаяв, неловко потерла рукой
мое колено. - Даже таких горячих. Ну, будет тебе, господин хороший! -
мягко прибавила она. - Я с тобой не лягу, но проживи я еще тысячу лет, я
тебя не забуду. - Большим и указательным пальцами она ущипнула
чувствительный нерв на моей ноге с такой силой, что я с визгом вскочил на
ноги. - Совсем. Довольно тебе этого?
- Проклятие! Это очень много, - смиренно согласился я.
- Не проклятие! - очень серьезно воскликнула она. - Благословение,
мой друг! Благословение!
В тени ветвей джунгли казались зловещим местом, где возникало
ощущение клаустрофобии. Воздух здесь был жарче, тяжелее, невероятно
влажный, как тяжелый выдох, притом из скверно пахнущего рта, потому что
был наполнен зловонием. Он пульсировал металлическим стрекотом цикад и
отвратительным кваканьем древесных лягушек. Несколько наших фонарей мало
что могли здесь сделать, разве что привлекали внимание разнообразной
ночной фауны, слепо натыкавшейся на них. Мой ранец, казалось, застревал в
каждой веточке, мимо которой мы проходили. Я начинал разделять точку
зрения Ле Стрижа насчет юга, а мы ведь еще не прошли через заросли.
Абордажные сабли рассекали спутанную массу, здесь их короткие тяжелые
клинки были более эффективны, чем мечи. Мы не соблюдали осторожности,
оставляя за собой след; даже напротив. Пока мы прорубали себе путь,
отовсюду с испуганным чириканьем взлетали маленькие птички.
- Наверное, бананки, - ухмыльнулся Джип. - Яркие штучки. Только жаль,
что так громко верещат.
Я знал, что он имеет в виду. Не было смысла давать Волкам услышать
наше приближение. Или увидеть нас; как только мы вышли из зарослей, фонари
один за другим были погашены. Тропа была узкой, и Волки намеренно не стали
ее сильно расчищать. Она вела нас меж высокими папоротниками, под петлями
висячих лиан, невидимых в темноте, зато всегда готовых нас подвесить, в
мрачную тень королевских пальм и манговых деревьев, где почва была
осклизлой от их перезрелых плодов. Нас окружал веселый говорок маленьких
ручейков. Довольно часто один из ручейков пересекал нашу тропу, и мы
скользили, с плеском и бранью идя по грязи, разгоняя во все стороны
маленьких лягушек. Когда луна поднялась достаточно высоко, чтобы ее свет
стал проникать сквозь деревья, казалось, стало полегче, но при этом она
отбрасывала странные тени, испещренные пятнами, двусмысленные, наполовину
живые, и мы не могли удержаться, чтобы не протыкать их по пути мечами.
Время шло, а с ним и мы с трудом продвигались вперед, исходя потом,
стирая ноги. Воздух стал чище, наполнился сладкими пьянящими ароматами.
Благодатный бриз, примчавшийся с прибоем, освежил влажный шепот леса. Там
и тут раздавались крики сов, больше похожие на уханье, чем те, что мне
когда-либо доводилось слышать дома. А некоторые другие звуки, доносившиеся
до нашего слуха, пугали нас до смерти - пронзительные вопли и дикий
невнятный хохот. Однако меня гораздо больше беспокоили молчаливые
препятствия, которые было невозможно обойти. Тропа была крутой, и когда
подо мной начинал крошиться и осыпаться мягкий суглинок, я ловил себя на
мысли, что завидую когтистым лапам Волков. На верхних склонах заросли
стали реже, зато более цепкими: в основном, сизаль и другие украшенные
шипами ужасы. Матросы шли, как автоматы, у которых не было возраста, но
что до меня, то я начинал уставать все сильнее и сильнее. Наконец, Джип
приказал остановиться, и я налетел на него раньше, чем приказ дошел до
моего сознания. Краснеющая, разбухшая луна висела на одном уровне с нами -
впереди, за кивающими кронами пальм. Мы поднялись на первый склон. Оставив
остальных перекусить сухим печеньем и выпить тепловатой воды, мы на животе
поползли вперед, чтобы заглянуть за край склона.
- Ничего пейзаж, а? - негромко выдохнул Джип.
- Первый класс, - согласился я, соображая, что там подо мной ползало
и есть ли у них тут змеи или какие-нибудь скорпионы. - Ты что-нибудь
видишь?
- Нет. Правда, это не значит, что их там нет.
Пейзаж был действительно потрясающим. Перед нами широко расстилалась
долина, обрамленная деревьями, чьи верхушки касались слабого призрачного
тумана, висевшего под луной. В разрывах тумана я заметил дрожащую
серебряную ленту и услышал шум воды, рокотавший громче прибоя. Вода
спускалась с дальней стены, с крутой "вершины" она прыгала вниз по
извилистым ступенькам скал и, наконец, падала каскадом, завесой в тенистый
пруд. Из него клубами поднимался сияющий пар и раздавался глубокий
настойчивый голос, а между клубами пара, флиртуя, рваные тени охотившихся
летучих мышей. Над водопадом поднимался холм, прямой, крутой и густо
заросший лесом, таким высоким, что и холм казался вдвое выше; верхушки
деревьев касались выступающей террасы замка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115