Доме с привидениями. Привидение в машине; но не то
привидение, и не те руки им управляют...
- Да, - сказала Молл, когда я позволил себе обронить несколько слов о
том, что я чувствовал. Она брызгала коричневатой водой в свои
разгоряченные щеки. - Это так. Одержимость - это самая могучая вещь в
любой магии, в добро или во зло. Будь то заклинание Финляндии или ОБЕЙЯ
Бермуд, либо просто чернокнижие, но дух в теле не принадлежит ему, и это
ужасно - столь неестественное смешение, выпускающее на свободу великие
силы. И коль скоро злым заклинанием дух закрепляется в чуждом теле, что ж,
тогда он может ходить среди людей неузнанным и обратить эти силы во всякое
зло. Что до этих существ, то Стриж едва ли решится выпустить их из виду. И
все же они несовершенны: одно - животное, другое - живой труп, и ни один
из них не может долго прожить среди людей, чтобы его не разгадали. А лишь
разгадают - тут есть быстрое и верное средство от них избавиться. Так
бойся их, да, но не придавай им большого значения, они не причинят тебе
вреда.
Как мне было объяснить, что вовсе не их я боялся? Это была просто
сама мысль - так некоторые люди боятся пауков, кошек, скрежета ножа по
тарелке, просто абстрактных ужасов. Меня это пугало безотносительно к
тому, имело это ко мне отношение или нет, пугало само ужасное сознание
полной уязвимости. И мысль, что это могло... или с Клэр... Это было почти
что выше моих сил. А фобии тоже принимают живые формы за пределами
Сердцевины? Спрашивать я не мог. Я просто поблагодарил Молл; и когда Джип
подал сигнал, я пошел.
Здесь, выше водопада деревья снова менялись, становились все выше и
толще; сначала какие-то карликовые сосны, ароматные эвкалипты, а затем
высокие огпеа - гаитянские вязы и пахучие кедры. В их тени идти было
легче, но полумрак заставлял меня настораживаться.
Джип, похоже, тоже это почувствовал:
- Теперь уже, должно быть, совсем близко к замку, - пробормотал он,
избегая встречаться со мной взглядом.
- Правильно! И к тому времени они уже будут там, правда? И что они
будут делать с...
- Проклятие, Стив, я не знаю. Послушай, что бы они там ни делали, эти
их церемонии - они ведь всегда проводятся ночью, верно? А мы придем туда
до того.
Только-только Джип не сказал этого вслух, но слова повисли в воздухе,
как пылинки в солнечных лучах, косо стоявших между стволами. Теперь лучи
стелились низко, и с запада набегали темные тучи. У нас было мало времени,
а я еще даже не видел проклятого замка.
Во всяком случае, так я думал. Но оказалось, что я уже некоторое
время смотрел на него. На этом крутом склоне само поместье было скрыто
стеной самой дальней террасы, так сильно заросшей, что, если смотреть
снизу, она смешивалась с качавшейся позади зеленью. Мы продрались сквозь
ненастоящему гнусную чащу шипастого сизаля, и замок неожиданно появился
перед нами. Прямо перед нами были стены террасы, возвышался фасад замка,
он появился так неожиданно, что мы стали как вкопанные и столкнулись друг
с другом, как провинившиеся дети. Руки сжались, прозвучали невнятные
приглушенные проклятия. Прохладный бриз коснулся наших лиц. Наступившее
молчание было опустошающим. Если когда-либо где-то и устраивались засады,
то именно здесь.
Мы могли теперь ясно видеть замок, высокий и непреклонный под быстро
накатывавшими темными тучами. Зрелище нисколько не ободряло; замок
выглядел так, словно ОН мог нас видеть. В этих высоких окнах с поднятыми
вверх архитравами, похожими на дьявольские брови, было что-то безглазое,
разверстое, и казалось, что темнота за ними - это не просто пустота, но
находится в каком-то маслянистом движении. От этого у замка был не менее
покинутый вид. Тропики не слишком добры к трудам людей. Наружная
штукатурка была вся в пятнах и крошилась, камень раскололся у основания и
износился под дождем, зловещие амбразуры рушились, а жестокие завитушки на
внутренних стенах наполовину лишились зубцов от ржавчины. Балконы из
литого чугуна провисли, как чахлые усы; с полуоторванных петель свисали
обломки ставень, а с крыши в дюжине мест осыпалась штукатурка и зияли
дыры. Не было ни звука, ни признака жизни.
То есть до тех пор, пока что-то не застучало. Воздух прорезал
медленный, полный муки скрип и перешел в быструю дребезжащую дробь. В этом
месте, под накатывавшимися черными тучами это был кошмарный звук. Меня он
навел на мысль о каком-то призрачном галеоне, качавшемся на якоре над
рябью верхушек деревьев, или о костях, танцующих на избитой ветрами
виселице.
Молл, замыкавшая наше шествие, разбила чары:
- Дураки! Кретины! Что это еще может быть, как не тростник?
Так оно и оказалось: огромные заросли желто-зеленого тростника
деревянно покачивались на ветру на самом верху стены, и их стебельки
сталкивались в музыкальном перезвоне. Но нервный смех замер у нас в горле,
ибо за зарослью, на самом верху террасы, стояло зловещее видение. То
самое, которое я, по крайней мере, видел раньше - пугало с кладбища Вье
Карре, но гораздо выше, черное и застывшее, как облетевшее дерево перед
надвигающимся штормом. Его сюртук с высоким воротником свисал с
перекрещенных перекладин-плеч на высоте моей головы, его потертая шляпа
наклонилась вперед, словно оно было погружено в свои мысли среди сухого
стучащего тростника.
- Барон следит за своим костяным двором! - ядовито сказал Джип. Но
пока он говорил, ветер, казалось, подхватил шляпу, потому что она
перекатилась на плечо и поднялась, словно глядя на море. Все как один, мы
пригнулись и проползли мимо, как мыши под пристальным взглядом наблюдающей
совы. Если хотите, можете назвать нас сумасшедшими.
У основания стены мы обнаружили ворота с массивными колоннами по
бокам; сами створки, когда-то затворявшие их, исчезли, дверные петли
проржавели на корню. Витиеватая резная перемычка - там был изображен
религиозный сюжет - похоже на Св.Петра перед рассветом - лежала на боку,
разбитая на куски и наполовину похороненная в земле. За ней длинная узкая
лестница вела на террасу; ее балюстрада заросла и была в руинах, ступеньки
- все в трещинах и покосились, но, кажется, это был единственный путь
наверх. Быстро, пригнувшись, мы проскочили через ворота, нервно поглядывая
наверх; трудно было найти место, где мы были бы более уязвимы. Наверху
Джип подал мне знак выйти вперед, и мы вдвоем осторожно заглянули через
край. Перед нами до внутренней стены простирались растрескавшиеся плиты
террасы, они были совершенно пусты, если не считать групп кустов и
тростника;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115
привидение, и не те руки им управляют...
- Да, - сказала Молл, когда я позволил себе обронить несколько слов о
том, что я чувствовал. Она брызгала коричневатой водой в свои
разгоряченные щеки. - Это так. Одержимость - это самая могучая вещь в
любой магии, в добро или во зло. Будь то заклинание Финляндии или ОБЕЙЯ
Бермуд, либо просто чернокнижие, но дух в теле не принадлежит ему, и это
ужасно - столь неестественное смешение, выпускающее на свободу великие
силы. И коль скоро злым заклинанием дух закрепляется в чуждом теле, что ж,
тогда он может ходить среди людей неузнанным и обратить эти силы во всякое
зло. Что до этих существ, то Стриж едва ли решится выпустить их из виду. И
все же они несовершенны: одно - животное, другое - живой труп, и ни один
из них не может долго прожить среди людей, чтобы его не разгадали. А лишь
разгадают - тут есть быстрое и верное средство от них избавиться. Так
бойся их, да, но не придавай им большого значения, они не причинят тебе
вреда.
Как мне было объяснить, что вовсе не их я боялся? Это была просто
сама мысль - так некоторые люди боятся пауков, кошек, скрежета ножа по
тарелке, просто абстрактных ужасов. Меня это пугало безотносительно к
тому, имело это ко мне отношение или нет, пугало само ужасное сознание
полной уязвимости. И мысль, что это могло... или с Клэр... Это было почти
что выше моих сил. А фобии тоже принимают живые формы за пределами
Сердцевины? Спрашивать я не мог. Я просто поблагодарил Молл; и когда Джип
подал сигнал, я пошел.
Здесь, выше водопада деревья снова менялись, становились все выше и
толще; сначала какие-то карликовые сосны, ароматные эвкалипты, а затем
высокие огпеа - гаитянские вязы и пахучие кедры. В их тени идти было
легче, но полумрак заставлял меня настораживаться.
Джип, похоже, тоже это почувствовал:
- Теперь уже, должно быть, совсем близко к замку, - пробормотал он,
избегая встречаться со мной взглядом.
- Правильно! И к тому времени они уже будут там, правда? И что они
будут делать с...
- Проклятие, Стив, я не знаю. Послушай, что бы они там ни делали, эти
их церемонии - они ведь всегда проводятся ночью, верно? А мы придем туда
до того.
Только-только Джип не сказал этого вслух, но слова повисли в воздухе,
как пылинки в солнечных лучах, косо стоявших между стволами. Теперь лучи
стелились низко, и с запада набегали темные тучи. У нас было мало времени,
а я еще даже не видел проклятого замка.
Во всяком случае, так я думал. Но оказалось, что я уже некоторое
время смотрел на него. На этом крутом склоне само поместье было скрыто
стеной самой дальней террасы, так сильно заросшей, что, если смотреть
снизу, она смешивалась с качавшейся позади зеленью. Мы продрались сквозь
ненастоящему гнусную чащу шипастого сизаля, и замок неожиданно появился
перед нами. Прямо перед нами были стены террасы, возвышался фасад замка,
он появился так неожиданно, что мы стали как вкопанные и столкнулись друг
с другом, как провинившиеся дети. Руки сжались, прозвучали невнятные
приглушенные проклятия. Прохладный бриз коснулся наших лиц. Наступившее
молчание было опустошающим. Если когда-либо где-то и устраивались засады,
то именно здесь.
Мы могли теперь ясно видеть замок, высокий и непреклонный под быстро
накатывавшими темными тучами. Зрелище нисколько не ободряло; замок
выглядел так, словно ОН мог нас видеть. В этих высоких окнах с поднятыми
вверх архитравами, похожими на дьявольские брови, было что-то безглазое,
разверстое, и казалось, что темнота за ними - это не просто пустота, но
находится в каком-то маслянистом движении. От этого у замка был не менее
покинутый вид. Тропики не слишком добры к трудам людей. Наружная
штукатурка была вся в пятнах и крошилась, камень раскололся у основания и
износился под дождем, зловещие амбразуры рушились, а жестокие завитушки на
внутренних стенах наполовину лишились зубцов от ржавчины. Балконы из
литого чугуна провисли, как чахлые усы; с полуоторванных петель свисали
обломки ставень, а с крыши в дюжине мест осыпалась штукатурка и зияли
дыры. Не было ни звука, ни признака жизни.
То есть до тех пор, пока что-то не застучало. Воздух прорезал
медленный, полный муки скрип и перешел в быструю дребезжащую дробь. В этом
месте, под накатывавшимися черными тучами это был кошмарный звук. Меня он
навел на мысль о каком-то призрачном галеоне, качавшемся на якоре над
рябью верхушек деревьев, или о костях, танцующих на избитой ветрами
виселице.
Молл, замыкавшая наше шествие, разбила чары:
- Дураки! Кретины! Что это еще может быть, как не тростник?
Так оно и оказалось: огромные заросли желто-зеленого тростника
деревянно покачивались на ветру на самом верху стены, и их стебельки
сталкивались в музыкальном перезвоне. Но нервный смех замер у нас в горле,
ибо за зарослью, на самом верху террасы, стояло зловещее видение. То
самое, которое я, по крайней мере, видел раньше - пугало с кладбища Вье
Карре, но гораздо выше, черное и застывшее, как облетевшее дерево перед
надвигающимся штормом. Его сюртук с высоким воротником свисал с
перекрещенных перекладин-плеч на высоте моей головы, его потертая шляпа
наклонилась вперед, словно оно было погружено в свои мысли среди сухого
стучащего тростника.
- Барон следит за своим костяным двором! - ядовито сказал Джип. Но
пока он говорил, ветер, казалось, подхватил шляпу, потому что она
перекатилась на плечо и поднялась, словно глядя на море. Все как один, мы
пригнулись и проползли мимо, как мыши под пристальным взглядом наблюдающей
совы. Если хотите, можете назвать нас сумасшедшими.
У основания стены мы обнаружили ворота с массивными колоннами по
бокам; сами створки, когда-то затворявшие их, исчезли, дверные петли
проржавели на корню. Витиеватая резная перемычка - там был изображен
религиозный сюжет - похоже на Св.Петра перед рассветом - лежала на боку,
разбитая на куски и наполовину похороненная в земле. За ней длинная узкая
лестница вела на террасу; ее балюстрада заросла и была в руинах, ступеньки
- все в трещинах и покосились, но, кажется, это был единственный путь
наверх. Быстро, пригнувшись, мы проскочили через ворота, нервно поглядывая
наверх; трудно было найти место, где мы были бы более уязвимы. Наверху
Джип подал мне знак выйти вперед, и мы вдвоем осторожно заглянули через
край. Перед нами до внутренней стены простирались растрескавшиеся плиты
террасы, они были совершенно пусты, если не считать групп кустов и
тростника;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115