Старик старательно
запрятал плакат за дверь и осторожно уселся рядом со мной.
- Послушайте, - сказал я, - вы меня вытащили из такой передряги... я
ведь ничего не сделал, но... черт, просто не знаю, как вас благодарить...
И тут я понял, что знаю. Я порылся в кармане в поисках джиповых монет -
потом я с ним рассчитаюсь. Я положил две из них на ладонь старику, тот
кивнул и снова улыбнулся. - А теперь запомните, - предупредил я. - Это
золото. Вы не можете сразу их потратить, зато можете продать - они не
краденые, тут все в порядке. Отнесите их в приличный магазин старинных
монет, если сможете, а не просто в банк или к ювелиру или ростовщику. Они
должны стоить дороже, чем просто золото на вес.
Старик серьезно слушал:
- Спасибо, мой добрый друг. Это поистине христианская доброта. Как у
святого Иакова, тот лазарет назвали по его имени, а? Сен-Жак - так его
звали в настоящие старые времена - или Сантьяго...
Я усмехнулся:
- Ну, правильно, ведь этот город основали испанцы, да? Вы знаете свою
историю.
Старик засмеялся, довольный:
- Я-то? Да я просто много чего повидал на своем веку, только и всего.
Так много чего помню, что моя старая закоченелая спина гнется под ношей!
- Что ж, вы теперь сможете ее немного согреть - купите себе для
начала новое пальто.
Я не собирался говорить это покровительственным тоном, но так оно
прозвучало. Старик добродушно покачал головой:
- Сынок, спасибо тебе за добрый совет! Но я знаю совет получше. И вот
тебе он бесплатно - коли промерз до самых косточек, единственное спасение
- ром!
- Я это запомню, - серьезно пообещал я. - Еще раз спасибо. Но мне
лучше идти. Полиция может вернуться, а мне надо попасть назад, к реке - в
доки - э-э, а вы случайно не подскажете, как туда добраться?
Старик закудахтал и поднялся прежде, чем я успел предложить ему руку:
- В доки, а? - И снова стекла очков блеснули, глядя на меня странно,
всепроникающе. - Это легко сделать, сынок. Легче легкого. - Он небрежно
кивнул в сторону улицы. - Добрый христианский напев скоро приведет тебя
куда нужно!
И, прежде чем я успел вымолвить хоть слово, он прижал потрепанную
трубу к губам и заиграл мелодию, которую я узнал. "Евангельский корабль" -
песня евангелистов-"возрожденцев", совсем не похоже на джаз, но в его
исполнении она звучала. Труба теперь пела не скорбно, но резко, это было
как лезвие голубых нот, рассекавших темноту. Ее яркий колокольчик
неожиданно блеснул красноватым светом, стал отражаться, исказился паутиной
черных нитей. Изумленный, я обернулся через плечо и увидел, как край неба
между стенами ущелья побледнел, залился красным - словно приливная волна,
занимался рассвет. И на фоне этого поднимавшегося сияния, как ветви зимних
деревьев, встали силуэты похожих на шпили мачт. А в конце мрачной улицы
сияла единственная слабая полоска золота, огнем игравшая на танцующей
трубе.
Я на минуту застыл, широко раскрыв глаза от изумления и страха, а
потом, позабыв про все, бросился бежать по этой озаренной тропе. Мелодия
повсюду эхом отдавалась от мрачных стен, билась в слепые окна:
Я несу вам добрую весть,
И поэтому я пою,
Разделите со мной мою радость!
Я собрался в далекий путь
На "Евангельском корабле",
Поплыву надо всеми ветрами!
Наверное, так должны звучать трубы в День Страшного Суда.
Поплыву я в далекий путь
На "Евангельском корабле",
Поплыву вдаль за небеса,
Буду петь и петь до тех пор,
Пока колокол не зазвонит,
И пока не покину сей мир!
Я мчался вдоль безмолвного потока утреннего света, как ребенок,
разбрызгивая воду из луж. Потом я вспомнил, что не попрощался со стариком,
если его вообще можно было назвать человеком, и обернулся, чтобы помахать
ему рукой. Но он уже повернулся ко мне спиной и брел по направлению к
Декейтер-стрит или куда-то еще, все еще играя на трубе и крепко зажав
подмышкой свой плакат. Я все равно помахал ему, мне подумалось, что у него
есть много способов, чтобы видеть вещи. А потом со стороны доков я услышал
резкий свист буксира, и мое сердце на секунду остановилось. Среди леса
мачт что-то двигалось, скользя мимо них прочь в течение: у корабля были
высокие мачты, не дымовые трубы. Я, как сумасшедший, помчался к реке.
Я никак не успевал добежать туда вовремя, но все равно продолжал
мчаться. Они могли еще не уйти на такое расстояние, чтобы не услышать
моего крика - или я мог сесть на какое-нибудь суденышко и последовать за
ними...
Добежав до причала, я поскользнулся на влажных от рассветной росы
булыжниках, удержал равновесие, схватившись за угол стены и почувствовал,
как краска на покоробившейся стене из дранки шелушится и трескается под
моими пальцами. Сердцевина отпустила меня, и я вернулся назад. Но я не
чувствовал возбуждения, одно изумление. Ибо у корабля, скользившего прочь
по позолоченным водам, как призрак ночи, пропадающий перед рассветом, были
три мачты, а не две, и его высокий транец возвышался на одном уровне с
верхушками дымовых труб буксира. Я озирался широко раскрытыми глазами,
оглядывая доки во все стороны, наугад прикинул путь и снова бросился
бежать.
Моя догадка оказалась правильной. Спустя всего двадцать минут я
взлетел вверх по сходному трапу и, тяжело дыша, повалился на палубу, снова
гладкую, источавшую густой запах смолы, льняного семени и сочной
древесины. С квартердека раздался топот: это Джип и остальные прямо-таки
скатились вниз по трапу, а за ними возбужденно ковылял старик Ле Стриж.
Женщина и мужчина из палубной вахты практически подняли меня на ноги и
посадили на крышку люка, запиравшую трюм, однако я так задыхался, что
почти не мог говорить.
- Они... здесь...
- Да, да, мы знаем! - успокаивающим тоном сказала Молл. - Придержи
язык, пока паруса не набрали воздуха. Кроме этого, ты не пострадал? Это
благословение, гораздо лучше, чем мы опасались.
- Это так, приятель, - заметил Джип, покачивая головой с лаконичным
облегчением. - Мы рады, что ты вернулся живым и здоровым, еще как рады.
Как только мы обнаружили, что ты пропал, мы пустили по твоему следу
старика Стрижа - и вот он является и говорит, на тебя что-то наслали и
увели, заманили обратно в Сердцевину - в ловушку - ну... Он сказал, что
послал зов от твоего имени, и это все, что он мог сделать! - Джип сплюнул
за поручни. - Черт, могли бы мы сообразить, что тут может случиться беда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115
запрятал плакат за дверь и осторожно уселся рядом со мной.
- Послушайте, - сказал я, - вы меня вытащили из такой передряги... я
ведь ничего не сделал, но... черт, просто не знаю, как вас благодарить...
И тут я понял, что знаю. Я порылся в кармане в поисках джиповых монет -
потом я с ним рассчитаюсь. Я положил две из них на ладонь старику, тот
кивнул и снова улыбнулся. - А теперь запомните, - предупредил я. - Это
золото. Вы не можете сразу их потратить, зато можете продать - они не
краденые, тут все в порядке. Отнесите их в приличный магазин старинных
монет, если сможете, а не просто в банк или к ювелиру или ростовщику. Они
должны стоить дороже, чем просто золото на вес.
Старик серьезно слушал:
- Спасибо, мой добрый друг. Это поистине христианская доброта. Как у
святого Иакова, тот лазарет назвали по его имени, а? Сен-Жак - так его
звали в настоящие старые времена - или Сантьяго...
Я усмехнулся:
- Ну, правильно, ведь этот город основали испанцы, да? Вы знаете свою
историю.
Старик засмеялся, довольный:
- Я-то? Да я просто много чего повидал на своем веку, только и всего.
Так много чего помню, что моя старая закоченелая спина гнется под ношей!
- Что ж, вы теперь сможете ее немного согреть - купите себе для
начала новое пальто.
Я не собирался говорить это покровительственным тоном, но так оно
прозвучало. Старик добродушно покачал головой:
- Сынок, спасибо тебе за добрый совет! Но я знаю совет получше. И вот
тебе он бесплатно - коли промерз до самых косточек, единственное спасение
- ром!
- Я это запомню, - серьезно пообещал я. - Еще раз спасибо. Но мне
лучше идти. Полиция может вернуться, а мне надо попасть назад, к реке - в
доки - э-э, а вы случайно не подскажете, как туда добраться?
Старик закудахтал и поднялся прежде, чем я успел предложить ему руку:
- В доки, а? - И снова стекла очков блеснули, глядя на меня странно,
всепроникающе. - Это легко сделать, сынок. Легче легкого. - Он небрежно
кивнул в сторону улицы. - Добрый христианский напев скоро приведет тебя
куда нужно!
И, прежде чем я успел вымолвить хоть слово, он прижал потрепанную
трубу к губам и заиграл мелодию, которую я узнал. "Евангельский корабль" -
песня евангелистов-"возрожденцев", совсем не похоже на джаз, но в его
исполнении она звучала. Труба теперь пела не скорбно, но резко, это было
как лезвие голубых нот, рассекавших темноту. Ее яркий колокольчик
неожиданно блеснул красноватым светом, стал отражаться, исказился паутиной
черных нитей. Изумленный, я обернулся через плечо и увидел, как край неба
между стенами ущелья побледнел, залился красным - словно приливная волна,
занимался рассвет. И на фоне этого поднимавшегося сияния, как ветви зимних
деревьев, встали силуэты похожих на шпили мачт. А в конце мрачной улицы
сияла единственная слабая полоска золота, огнем игравшая на танцующей
трубе.
Я на минуту застыл, широко раскрыв глаза от изумления и страха, а
потом, позабыв про все, бросился бежать по этой озаренной тропе. Мелодия
повсюду эхом отдавалась от мрачных стен, билась в слепые окна:
Я несу вам добрую весть,
И поэтому я пою,
Разделите со мной мою радость!
Я собрался в далекий путь
На "Евангельском корабле",
Поплыву надо всеми ветрами!
Наверное, так должны звучать трубы в День Страшного Суда.
Поплыву я в далекий путь
На "Евангельском корабле",
Поплыву вдаль за небеса,
Буду петь и петь до тех пор,
Пока колокол не зазвонит,
И пока не покину сей мир!
Я мчался вдоль безмолвного потока утреннего света, как ребенок,
разбрызгивая воду из луж. Потом я вспомнил, что не попрощался со стариком,
если его вообще можно было назвать человеком, и обернулся, чтобы помахать
ему рукой. Но он уже повернулся ко мне спиной и брел по направлению к
Декейтер-стрит или куда-то еще, все еще играя на трубе и крепко зажав
подмышкой свой плакат. Я все равно помахал ему, мне подумалось, что у него
есть много способов, чтобы видеть вещи. А потом со стороны доков я услышал
резкий свист буксира, и мое сердце на секунду остановилось. Среди леса
мачт что-то двигалось, скользя мимо них прочь в течение: у корабля были
высокие мачты, не дымовые трубы. Я, как сумасшедший, помчался к реке.
Я никак не успевал добежать туда вовремя, но все равно продолжал
мчаться. Они могли еще не уйти на такое расстояние, чтобы не услышать
моего крика - или я мог сесть на какое-нибудь суденышко и последовать за
ними...
Добежав до причала, я поскользнулся на влажных от рассветной росы
булыжниках, удержал равновесие, схватившись за угол стены и почувствовал,
как краска на покоробившейся стене из дранки шелушится и трескается под
моими пальцами. Сердцевина отпустила меня, и я вернулся назад. Но я не
чувствовал возбуждения, одно изумление. Ибо у корабля, скользившего прочь
по позолоченным водам, как призрак ночи, пропадающий перед рассветом, были
три мачты, а не две, и его высокий транец возвышался на одном уровне с
верхушками дымовых труб буксира. Я озирался широко раскрытыми глазами,
оглядывая доки во все стороны, наугад прикинул путь и снова бросился
бежать.
Моя догадка оказалась правильной. Спустя всего двадцать минут я
взлетел вверх по сходному трапу и, тяжело дыша, повалился на палубу, снова
гладкую, источавшую густой запах смолы, льняного семени и сочной
древесины. С квартердека раздался топот: это Джип и остальные прямо-таки
скатились вниз по трапу, а за ними возбужденно ковылял старик Ле Стриж.
Женщина и мужчина из палубной вахты практически подняли меня на ноги и
посадили на крышку люка, запиравшую трюм, однако я так задыхался, что
почти не мог говорить.
- Они... здесь...
- Да, да, мы знаем! - успокаивающим тоном сказала Молл. - Придержи
язык, пока паруса не набрали воздуха. Кроме этого, ты не пострадал? Это
благословение, гораздо лучше, чем мы опасались.
- Это так, приятель, - заметил Джип, покачивая головой с лаконичным
облегчением. - Мы рады, что ты вернулся живым и здоровым, еще как рады.
Как только мы обнаружили, что ты пропал, мы пустили по твоему следу
старика Стрижа - и вот он является и говорит, на тебя что-то наслали и
увели, заманили обратно в Сердцевину - в ловушку - ну... Он сказал, что
послал зов от твоего имени, и это все, что он мог сделать! - Джип сплюнул
за поручни. - Черт, могли бы мы сообразить, что тут может случиться беда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115