Вслед за ними маршировали двое караибов, держа на татуированных
ладонях абордажные сабли, а позади шли мужчины и женщины всех возможных
рас и народов, потрясая тыквенными бутылями с костями, шаркая босыми
ногами по земле. Я видел, как некоторые из них наступали на острые камни,
все еще горевшие головешки, разбросанные костром, но, казалось, они этого
не замечали. Когда они проходили, от толпы отделились новые люди, а
остальные подхватили песнопение и стали раскачиваться ему в такт, широко
раскидывая руки, перекатывая головы из стороны в сторону. Все еще
распевая, они кружили вокруг пламени, а потом остановились перед
камнями-алтарями.
Монотонное пение оборвалось внезапно, я не заметил, чтобы кто-то
подал сигнал. Вся процессия как один опустилась вниз, толпа обмякла, как
повисшая парусина. И Волки, и люди скорчились, подняв руки над головой. И
только один остался стоять позади собравшихся - тот, кого, как я
совершенно точно знал, еще минуту назад там не было. Неторопливыми
ритуальными движениями фигура в одеянии с капюшоном скользнула вперед по
спинам своих распростертых последователей и мягко ступила на плоский,
обезображенный пламенем камень. Барабаны застучали и взвизгнули, руки
протянулись вперед, и капюшон был откинут. Как луна, выглядывавшая из-за
черной тучи, на его последователей смотрело лицо Дона Педро.
Я видел его очень отчетливо - на его лице все еще играла полуулыбка.
Наступившее молчание, когда все затаили дыхание, было нарушено внезапным
криком животного, низким протестующим мычанием, за которым последовала
какофония других криков. Пищали цыплята, кто-то блеял - то ли овцы, то ли
козы; лаяли по меньшей мере две собаки. И это вовсе не выглядело глупым,
напротив, это страшно пугало. Если они были тем, о чем я думал...
Дон Педро распростер руки и один раз громко щелкнул пальцами. Шедший
впереди Волк с развевающимися одеяниями взобрался на алтарь к Дону Педро,
а за ним последовали остальные: карибы, белые и черные - почти все они
возвышались над маленькой фигурой Дона Педро. Однако в свете костра
выделялся только он, он казался единственной заметной точкой, а все прочие
- бесплотными, как собственные тени на камне, скорчившиеся и дрожащие. Дон
Педро запел своим шепелявым голосом:
Cote solei' leve?
Li leve lans l'est!
Cotee solei' couche?
Li couche Lans Guinee!
И тем не менее, ответный экстатический шепот толпы прозвучал еще
более хрипло, мощнее, чем удар грома.
Li nans Guinee,
Grands, ouvri'chemin pour moins!
Затем, сначала медленно, в особом пульсирующем ритме, они стали
хлопать в ладони, и этот звук нарастал, ускорялся, пока не заглушил
барабаны.
- Это называется batterie maconnicue, - тихонько пробормотал Ле
Стриж. - Стук в Дверь.
- Вечеринка начинается, а? - напряженно сказал Джип.
Дон Педро на мгновение закрыл глаза, словно в ожидании чего-то. Затем
взял кувшин из рук одного из аколитов и, повернувшись сначала лицом
вперед, затем к кострам и, наконец, к скалам, находившимся позади него, он
поднял кувшин и слегка потряс им, словно в приветственном жесте - как мне
показалось, во всех направлениях по компасу. Потом он коротко что-то
прокричал и выплеснул струю содержимого кувшина на белый камень. Жидкость
напоминала кровь - она была красно-бурой, но затем, небрежно наклонившись
прямо над костром, Дон Педро направил струю в левый костер, а потом
развернулся и плеснул ею в правый. Перед алтарем с шипением взметнулась
дуга синего пламени. Он поднял кувшин, направив его в нашу сторону, и
швырнул его, разбрызгивая жидкость, сквозь пламя. Мы отшатнулись, когда
кувшин упал и вдребезги разбился между нами, разбрызгав, как хвост кометы,
ряд капель, которые сверкали и жгли. Толпа взревела, барабаны празднично
застучали, а крики перепуганных животных зазвучали с новой силой. Воздух
наполнился тошнотворным запахом - то, что сжег Дон Педро, было ромом, и
довольно-таки крепким.
Барабанный бой участился. На алтаре вокруг фигуры своего бога прыгали
и подскакивали, совершая возлияния ромом и какой-то жидкостью,
напоминавшей вино. Толпа подалась вперед, вытягивая руки, изображая мольбы
о символической пище, медленно двигаясь и топчась, изгибаясь то в одну
сторону, то в другую, как змеи под дудочку фокусника. В толпе завизжала
какая-то женщина, жутким рвущимся звуком, означавшим нечто большее, чем
протест, она рванулась и оказалась прямо перед алтарем, кружась,
подпрыгивая в такт барабанам, путаясь в сплетении своих одеяний, и в конце
концов она уже казалась не человеческим существом, а какой-то несомой
ветром птицей. Неожиданно какой-то чернокожий стал плясать, бросаясь на
камень у ног Дона Педро. Позади него, как лоза, неуклюже, словно у него
вообще не было костей, с развевающимися длинными прямыми волосами,
раскачивался белый мужчина низенького роста. Волки завывали своими жуткими
голосами и присоединились к танцу, сотрясая землю своими тяжелыми
башмаками; и когда все они слились в единую толпу, она забурлила, как
закипающий котел. Только наши стражи-караибы стояли в стороне, у самого
края площадки, переступая ногами и кружась в собственном круге, тряся
головами и стуча по земле копьями. Но когда танец промчался мимо, один из
стражей пронзительно вскрикнул, пригнулся и бросился вперед, расставив
татуированные ноги, выставив копье концом вперед в угрожающей позе.
Барабаны привели его в состояние экстаза, он стал прыгать и бить копьем, а
его собратья-караибы дрожали, дергались и тряслись, как все остальные. В
руках танцоров поблескивали бутыли, они взлетали, переходили из рук в
руки, все равно в чьи, и почти опустошенные, со звоном разбивались о
камни. Аколитам приходилось от них увертываться, но Дон Педро только
улыбался и продолжал стоять, раскинув руки, как священник, дарующий
благословение, - или как кукольник, водящий марионетки на веревочках.
Затем он сделал жест - описал странный круг и полоснул поперек его
раз, другой. Толпа отступила, все еще танцуя. Один из аколитов спрыгнул
вниз и стал сыпать на землю перед камнем кукурузную муку из мешка; и пока
он посыпал землю, его ноги вытаптывали тот же рисунок - круг, разделенный
на четыре части двумя линиями.
Мужчины и женщины бросились вперед из толпы, потрясая чем-то
трепещущим - цыплятами, которых они держали за ноги, а те беспомощно
свисали вниз. Они протянули птиц по направлению к камню, потрясая ими в
такт музыке, и внезапно в худой желтой руке Дона Педро блеснуло длинное
лезвие, в котором отразилось пламя костра.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115
ладонях абордажные сабли, а позади шли мужчины и женщины всех возможных
рас и народов, потрясая тыквенными бутылями с костями, шаркая босыми
ногами по земле. Я видел, как некоторые из них наступали на острые камни,
все еще горевшие головешки, разбросанные костром, но, казалось, они этого
не замечали. Когда они проходили, от толпы отделились новые люди, а
остальные подхватили песнопение и стали раскачиваться ему в такт, широко
раскидывая руки, перекатывая головы из стороны в сторону. Все еще
распевая, они кружили вокруг пламени, а потом остановились перед
камнями-алтарями.
Монотонное пение оборвалось внезапно, я не заметил, чтобы кто-то
подал сигнал. Вся процессия как один опустилась вниз, толпа обмякла, как
повисшая парусина. И Волки, и люди скорчились, подняв руки над головой. И
только один остался стоять позади собравшихся - тот, кого, как я
совершенно точно знал, еще минуту назад там не было. Неторопливыми
ритуальными движениями фигура в одеянии с капюшоном скользнула вперед по
спинам своих распростертых последователей и мягко ступила на плоский,
обезображенный пламенем камень. Барабаны застучали и взвизгнули, руки
протянулись вперед, и капюшон был откинут. Как луна, выглядывавшая из-за
черной тучи, на его последователей смотрело лицо Дона Педро.
Я видел его очень отчетливо - на его лице все еще играла полуулыбка.
Наступившее молчание, когда все затаили дыхание, было нарушено внезапным
криком животного, низким протестующим мычанием, за которым последовала
какофония других криков. Пищали цыплята, кто-то блеял - то ли овцы, то ли
козы; лаяли по меньшей мере две собаки. И это вовсе не выглядело глупым,
напротив, это страшно пугало. Если они были тем, о чем я думал...
Дон Педро распростер руки и один раз громко щелкнул пальцами. Шедший
впереди Волк с развевающимися одеяниями взобрался на алтарь к Дону Педро,
а за ним последовали остальные: карибы, белые и черные - почти все они
возвышались над маленькой фигурой Дона Педро. Однако в свете костра
выделялся только он, он казался единственной заметной точкой, а все прочие
- бесплотными, как собственные тени на камне, скорчившиеся и дрожащие. Дон
Педро запел своим шепелявым голосом:
Cote solei' leve?
Li leve lans l'est!
Cotee solei' couche?
Li couche Lans Guinee!
И тем не менее, ответный экстатический шепот толпы прозвучал еще
более хрипло, мощнее, чем удар грома.
Li nans Guinee,
Grands, ouvri'chemin pour moins!
Затем, сначала медленно, в особом пульсирующем ритме, они стали
хлопать в ладони, и этот звук нарастал, ускорялся, пока не заглушил
барабаны.
- Это называется batterie maconnicue, - тихонько пробормотал Ле
Стриж. - Стук в Дверь.
- Вечеринка начинается, а? - напряженно сказал Джип.
Дон Педро на мгновение закрыл глаза, словно в ожидании чего-то. Затем
взял кувшин из рук одного из аколитов и, повернувшись сначала лицом
вперед, затем к кострам и, наконец, к скалам, находившимся позади него, он
поднял кувшин и слегка потряс им, словно в приветственном жесте - как мне
показалось, во всех направлениях по компасу. Потом он коротко что-то
прокричал и выплеснул струю содержимого кувшина на белый камень. Жидкость
напоминала кровь - она была красно-бурой, но затем, небрежно наклонившись
прямо над костром, Дон Педро направил струю в левый костер, а потом
развернулся и плеснул ею в правый. Перед алтарем с шипением взметнулась
дуга синего пламени. Он поднял кувшин, направив его в нашу сторону, и
швырнул его, разбрызгивая жидкость, сквозь пламя. Мы отшатнулись, когда
кувшин упал и вдребезги разбился между нами, разбрызгав, как хвост кометы,
ряд капель, которые сверкали и жгли. Толпа взревела, барабаны празднично
застучали, а крики перепуганных животных зазвучали с новой силой. Воздух
наполнился тошнотворным запахом - то, что сжег Дон Педро, было ромом, и
довольно-таки крепким.
Барабанный бой участился. На алтаре вокруг фигуры своего бога прыгали
и подскакивали, совершая возлияния ромом и какой-то жидкостью,
напоминавшей вино. Толпа подалась вперед, вытягивая руки, изображая мольбы
о символической пище, медленно двигаясь и топчась, изгибаясь то в одну
сторону, то в другую, как змеи под дудочку фокусника. В толпе завизжала
какая-то женщина, жутким рвущимся звуком, означавшим нечто большее, чем
протест, она рванулась и оказалась прямо перед алтарем, кружась,
подпрыгивая в такт барабанам, путаясь в сплетении своих одеяний, и в конце
концов она уже казалась не человеческим существом, а какой-то несомой
ветром птицей. Неожиданно какой-то чернокожий стал плясать, бросаясь на
камень у ног Дона Педро. Позади него, как лоза, неуклюже, словно у него
вообще не было костей, с развевающимися длинными прямыми волосами,
раскачивался белый мужчина низенького роста. Волки завывали своими жуткими
голосами и присоединились к танцу, сотрясая землю своими тяжелыми
башмаками; и когда все они слились в единую толпу, она забурлила, как
закипающий котел. Только наши стражи-караибы стояли в стороне, у самого
края площадки, переступая ногами и кружась в собственном круге, тряся
головами и стуча по земле копьями. Но когда танец промчался мимо, один из
стражей пронзительно вскрикнул, пригнулся и бросился вперед, расставив
татуированные ноги, выставив копье концом вперед в угрожающей позе.
Барабаны привели его в состояние экстаза, он стал прыгать и бить копьем, а
его собратья-караибы дрожали, дергались и тряслись, как все остальные. В
руках танцоров поблескивали бутыли, они взлетали, переходили из рук в
руки, все равно в чьи, и почти опустошенные, со звоном разбивались о
камни. Аколитам приходилось от них увертываться, но Дон Педро только
улыбался и продолжал стоять, раскинув руки, как священник, дарующий
благословение, - или как кукольник, водящий марионетки на веревочках.
Затем он сделал жест - описал странный круг и полоснул поперек его
раз, другой. Толпа отступила, все еще танцуя. Один из аколитов спрыгнул
вниз и стал сыпать на землю перед камнем кукурузную муку из мешка; и пока
он посыпал землю, его ноги вытаптывали тот же рисунок - круг, разделенный
на четыре части двумя линиями.
Мужчины и женщины бросились вперед из толпы, потрясая чем-то
трепещущим - цыплятами, которых они держали за ноги, а те беспомощно
свисали вниз. Они протянули птиц по направлению к камню, потрясая ими в
такт музыке, и внезапно в худой желтой руке Дона Педро блеснуло длинное
лезвие, в котором отразилось пламя костра.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115