- А что ж у нас теперь, чорт возьми? Разве это не конституция?
- Нет, это лишь пролог к военному положению.
- Что? Вздор. Это ваш газетный жаргон. Вы сами этому не верите.
Фантасмагория!
- Нет, чистейший реализм. Революция растет в силе и в дерзости. Посмотрите,
что делается на фабриках и на заводах, на улицах... Поглядите, наконец, на
этот лист бумаги, который висит на вашей стене. Две недели тому назад вы бы
его не повесили. А как они, в Петергофе, на это смотрят? - спрошу я вас
вашими же словами. Ведь они еще живут и хотят жить. И в их распоряжении еще
армия. Не надеетесь ли вы, что они без боя сдадут свои позиции? Нет-с,
прежде чем очистить место, они пустят в ход всю свою силу - до последнего
штыка.
- А манифест? А амнистия? Ведь это же факты.
- Манифест только объявление мимолетного перемирия, только передышка. А
амнистия?.. Из ваших окон вы видите днем шпиц Петропавловской крепости: она
стоит еще твердо. И "Кресты" тоже. И охранное отделение тоже... Вы
сомневаетесь в моей искренности, Николай Николаевич, а я вам вот что скажу:
я лично вполне подхожу под амнистию, однако, я не спешу легализоваться. Я
живу и буду жить до развязки по своему фальшивому паспорту. Манифест не
изменил ни моего правового положения, ни моей тактики.
- Может быть, в таком случае, господа, вам следовало бы держаться более
осторожной политики?..
- Например?
- ... не говорить о низвержении самодержавия.
- Значит, вы думаете, что если мы будем вежливее выражаться, в Петергофе
согласятся на республику и конфискацию земель?
- Гм... я думаю, что вы все-таки преувеличиваете...
- Поглядим... Прощайте: мне пора на заседание Совета. А как же со
вступлением в партию? Только прикажите, - и мы вас в две минуты запишем.
- Спасибо, спасибо... время еще терпит с этим... положение так
неопределенно... мы еще поговорим... Всего хорошего.
"1905".
МИНИСТЕРСТВО ВИТТЕ
17-го октября покрытое кровью и проклятиями столетий царское правительство
капитулировало перед стачечным восстанием рабочих масс. Никакие усилия
реставрации не вычеркнут этого факта из истории. На священной короне
царского абсолютизма неизгладимо запечатлен след пролетарского сапога.
Вестником царской капитуляции во внутренней войне, как и во внешней, явился
граф Витте. Плебей - parvenu (выскочка) среди родовитых рядов высшей
бюрократии, недоступный, как и вся она, влиянию общих идей, политических и
моральных принципов, Витте имел перед своими соперниками преимущества
выскочки, не связанного никакими придворно-дворянско-конюшенными
традициями. Это позволило ему развиться в идеальный тип бюрократа,
свободного не только от национальности, религии, совести и чести, но и от
сословных предрассудков. Это же делало его более отзывчивым на элементарные
запросы капиталистического развития. Среди наследственно тупых
егермейстеров он казался государственным гением.
Конституционная карьера гр. Витте целиком построена на революции. В течение
десяти лет бесконтрольный бухгалтер и кассир самодержавия, он был в 1902
году отставлен своим антагонистом Плеве на безвластный пост председателя
дореволюционного Комитета Министров. После того как сам Плеве был
"отставлен" бомбой террориста, Витте не без успеха начал выдвигать себя
через услужающих журналистов на роль спасителя России. Передавали со
значительной миной, что он поддерживает все либеральные шаги
Святополк-Мирского. По поводу поражений на Востоке он проницательно
покачивал головой. Накануне 9-го января он ответил перепуганным либералам:
"Вы знаете, что власть не у меня". Таким образом террористические удары,
японские победы и революционные события расчищали перед ним дорогу. Из
Портсмута, где он расчеркнулся под трактатом, предписанным мировой биржей и
ее политическими агентами, он возвращался, как триумфатор. Можно было
подумать, что не маршал Ойяма, а он, Витте, одержал все победы на азиатском
Востоке. На провиденциальном человеке концентрировалось внимание всего
буржуазного мира. Парижская газета "Matin" выставила в витрине кусок
промокательной бумаги, которую Витте приложил к своей портсмутской подписи.
У зевак общественного мнения отныне все вызывало интерес: его огромный
рост, даже его бесформенные брюки, даже полупровалившийся нос. Его
аудиенция у императора Вильгельма еще более закрепила за ним ореол
государственного человека высшего ранга. С другой стороны, его
конспиративная беседа с эмигрантом Струве свидетельствовала о том, что ему
удастся приручить крамольный либерализм. Банкиры были в восторге: этот
человек сумеет обеспечить им правильную уплату процентов. По возвращении в
Россию Витте с уверенным видом занял своей безвластный пост, произносил
либеральные речи в Комитете и, явно спекулируя на смуту, назвал депутацию
бастующих железнодорожников "лучшими силами страны". В своих расчетах он не
ошибся: октябрьская стачка возвела его на пост самодержавного министра
конституционной России.
Самую высокую либеральную ноту Витте взял в своем программном
"всеподданнейшем докладе". Здесь есть попытка подняться от
придворно-лакейской и фискально-канцелярской точки зрения на высоту
политических обобщений. Доклад признает, что волнение, охватившее страну,
не есть результат простого подстрекательства, что его причина - в
нарушенном равновесии между идейными стремлениями русского мыслящего
"общества" и внешними формами его жизни. Если, однако, отвлечься от
умственного уровня той среды, в которой и для которой доклад написан, если
взять его как программу "государственного человека", он поражает
ничтожеством мысли, трусливой уклончивостью формы и канцелярской
неприспособленностью языка. Заявления о публичных свободах сделаны в форме,
неопределенность которой подчеркивается энергией ограничительных
разъяснений. Отваживаясь взять на себя инициативу конституционного
преобразования, Витте не произносит слова "конституция". Он надеется
незаметно осуществить ее на практике, опираясь на тех, кто не выносит ее
имени. Но для этого ему необходимо спокойствие. Он заявляет, что отныне
аресты, конфискации и расстрелы будут производиться хотя и на основании
старых законов, но "в духе" манифеста 17-го октября. В своей плутоватой
наивности он надеялся, что революция немедленно капитулирует пред его
либерализмом, как день тому назад самодержавие капитулировало пред
революцией. Он грубо ошибался.
Если Витте получил власть благодаря победе или, точнее, благодаря
половинчатому характеру победы октябрьской стачки, то те же условия создали
для него заранее совершенно безвыходное положение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264 265 266 267 268 269 270 271 272 273 274 275 276 277 278 279 280 281 282 283 284 285 286 287 288 289 290 291 292 293 294 295 296 297 298 299 300 301 302 303 304 305 306 307 308 309 310 311 312 313 314 315 316 317 318 319 320 321 322 323 324 325 326 327 328 329 330 331 332 333 334 335 336 337 338 339 340 341 342 343 344 345 346 347 348 349 350 351 352 353 354 355 356 357 358 359 360 361 362 363 364 365 366 367 368 369 370 371 372 373 374 375 376 377 378 379 380 381 382 383 384 385 386 387 388 389 390 391 392 393 394 395 396 397 398 399 400 401 402 403 404 405 406 407 408 409 410