"На-ряду с этим кошмаром, - писал в те дни Немирович-Данченко, старый
писатель, бесконечно далекий от социализма и пролетариата, - с этой
вальпургиевой ночью умирающего чудовища, - посмотрите, с какою удивительной
стойкостью, порядком и дисциплиною развивалось величавое движение рабочих.
Они не запятнали себя ни убийствами, ни грабежами, - напротив, всюду они
являлись на помощь обществу и, разумеется, куда лучше полиции, казаков и
жандармов охраняли его от истребительного делириума захлебнувшихся кровью
Каинов. Боевые дружины рабочих бросались туда, где начинали неистовствовать
хулиганы. Новая выступающая на историческую арену сила показала себя
спокойной в сознании своего права, умеренной в торжестве идеалов свободы и
добра, организованной и повинующейся, как настоящее войско, знающее, что
его победа - победа всего, ради чего живет, мыслит и радуется, бьется и
мучится человечество".
* * *
В Петербурге погрома не произошло. Но открытая подготовка шла во-всю.
Еврейское население столицы находилось в состоянии постоянного трепета.
Начиная с 18-го, в разных частях города избивают студентов,
агитаторов-рабочих, евреев. Не только на окраинах, но на Невском нападают
отдельными бандами, с гиканьем и свистом, пуская в ход кистени, финские
ножи и нагайки. Было произведено несколько покушений на депутатов Совета,
которые деятельно обзаводятся револьверами. Полицейские агенты
подговаривают торговцев и приказчиков атаковать предполагавшееся траурное
шествие 23 октября... Если черной сотне пришлось, тем не менее,
удовлетвориться партизанскими действиями, то в этом не ее вина.
Рабочие деятельно готовились отстоять город. Некоторые заводы обязались
выступить на улицу целиком, как только телефон призовет их туда, где грозит
опасность. Оружейные магазины ведут лихорадочную торговлю браунингами,
минуя все полицейские ограничения. Но револьверы стоят дорого и мало
доступны широким массам - революционные партии и Совет едва успевают
вооружать свои боевые дружины. Между тем слухи о погроме становятся все
грознее. 29 октября могучий порыв охватывает пролетарские массы Петербурга:
они вооружаются, чем могут. Все заводы и мастерские, имеющие отношение к
железу или стали, выделывают, по собственной инициативе, холодное оружие.
Кинжалы, пики, проволочные плети и кастеты выковываются в несколько тысяч
молотков. Вечером на заседании Совета депутаты друг за другом всходят на
трибуну, демонстрируют клинки, поднимая их высоко над головой, и передают
клятвенное обещание своих избирателей подавить погром при первой его
вспышке. Уж одна эта демонстрация должна была парализовать у рядовых
погромщиков всякую инициативу. Но рабочие этим не ограничились. За Невской
заставой, в фабричных кварталах они организовали настоящую милицию с
правильными ночными дежурствами. Они несли, кроме того, специальную охрану
помещений революционной прессы. А это было необходимо в то напряженное
время, когда журналист писал, а наборщик набирал с револьвером в кармане...
Вооружаясь в целях самообороны от черных сотен, пролетариат тем самым
вооружался против царской власти. Правительство не могло этого не понимать,
- и оно забило тревогу. 8 ноября "Правительственный Вестник" доводил до
общего сведения то, что всем и без того было известно, - именно, что
рабочие "начали за последнее время вооружаться револьверами, охотничьими
ружьями, кинжалами, ножами и пиками. Из вооруженных таким образом рабочих,
- продолжает правительственное сообщение, - число которых, по имеющимся
сведениям, достигает 6 тыс. человек, выделилась так называемая самооборона
или милиция, числом около 300 человек, которые ходят ночью по улицам
группами по 10 человек под предлогом охраны; действительная же их цель
заключается в охране революционеров от ареста полицией или войсками".
В Петербурге открылась правильная атака на милиционеров. Дружины
разгонялись, оружие конфисковывалось. Но к этому времени опасность погрома
уже прошла, чтоб уступить место другой, несравненно большей опасности.
Правительство увольняло во временный отпуск свои иррегулярные отряды, - оно
вводило в дело своих регулярных башибузуков, свои казачьи и гвардейские
полки, оно готовилось к войне развернутым фронтом.
"1905".
ШТУРМ ЦЕНЗУРНЫХ БАСТИЛИЙ
Прекрасную кампанию - стройную, политически-законченную и победоносную -
провел Петербургский Совет в защиту свободы печати. Верным его товарищем в
этой борьбе явилась молодая, но сплоченная профессионально-политическая
организация - Союз рабочих печатного дела.
"Свобода печати, - так говорил оратор-рабочий на многолюдном собрании
Союза, предшествовавшем октябрьской стачке, - нужна нам не только как
политическое благо. Она - наше экономическое требование. Литература,
вытащенная из цензурных тисков, создаст расцвет типографскому делу и
другим, связанным с ним отраслям промышленности".
С этого времени рабочие печатного дела открывают систематический поход
против цензурных уставов. Уже и раньше, в течение всего 1905 года, в
легальных типографиях печаталась нелегальная литература. Но это делалось
тайно, в небольшом размере и с величайшими предосторожностями. С октября к
фабрикации нелегальной литературы привлекается массовый наборщик. Внутри
типографии конспирация почти исчезает. Вместе с тем усиливается давление
рабочих на издателей. Наборщики настаивают на выпуске газет с
игнорированием цензурных условий, в противном случае угрожают отказом от
работ. 13 октября происходит совещание представителей периодических
изданий. Рептилии из "Нового Времени" заседают бок-о-бок с крайними
радикалами. И этот Ноев ковчег петербургской прессы решает - "не обращаться
к правительству с требованием свободы печати, а осуществлять ее явочным
порядком". Постановление дышит гражданской отвагой! К счастью, всеобщая
стачка покровительствует издателям, охраняя их мужество от испытаний. А
затем им на помощь приходит "конституция". Голгофа политического
мученичества благополучно отодвигается в сторону более заманчивой
перспективы соглашения с новым министерством.
Манифест 17-го октября молчал о свободе печати. Граф Витте, однако,
объяснял либеральным депутациям что это молчание является знаком согласия,
что возвещенная свобода слова простирается и на печать. Но, прибавлял
премьер, впредь до издания нового закона о печати, цензура остается в силе.
Увы! - он ошибся: его конституционная цензура оказалась столь же
бессильной, как и он сам. Не издатели, а рабочие решили ее судьбу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264 265 266 267 268 269 270 271 272 273 274 275 276 277 278 279 280 281 282 283 284 285 286 287 288 289 290 291 292 293 294 295 296 297 298 299 300 301 302 303 304 305 306 307 308 309 310 311 312 313 314 315 316 317 318 319 320 321 322 323 324 325 326 327 328 329 330 331 332 333 334 335 336 337 338 339 340 341 342 343 344 345 346 347 348 349 350 351 352 353 354 355 356 357 358 359 360 361 362 363 364 365 366 367 368 369 370 371 372 373 374 375 376 377 378 379 380 381 382 383 384 385 386 387 388 389 390 391 392 393 394 395 396 397 398 399 400 401 402 403 404 405 406 407 408 409 410