В этом-то и заключается взаимодействие полевой армии и крепости, — пояснил Кондратенко.
— Дотянем до весны, если только Вера Алексеевна не сдрейфит и не капитулирует, — шутливо заметил Науменко.
— В Артуре преувеличивают влияние мадам Стессель на мужа. Дальше распределения наград она не идет, — запротестовал генерал.
— Сильно ошибаетесь, Роман Исидорович, недавно я узнал от самого Рейса, что Вера Алексеевна заступалась за вас перед мужем, когда вы в июле самовольно уехали на передовые позиции на Зеленых горах, — ответил Науменко.
— Все это сплетни, которые я не хочу даже слушать! — рассердился Кондратенко и встал.
Офицеры поспешили откланяться. Звонарев направился к Пушкинской школе. Уже совсем стемнело, лучи японских прожекторов скользили по вершинам гор. На улицах началось обычное ночное движение по направлению к фортам и обратно.
Выспавшаяся за день Варя с распущенными волосами расхаживала по небольшой гостиной. В углу, в качалке, с рукоделием в руках сидела Мария Петровна, на диване примостилась Леля, за роялем наигрывала чтото Оля.
— Вы мне прожужжали уши, твердя о женском равноправии, — кипятилась Варя, — почему же я должна ждать, пока мне сделают предложение, а не могу сама предложить жениться на мне?
— Это будет нескромно с твоей стороны, — возразила Мария Петровна. — Как ты будешь чувствовать себя, если получишь отказ? Скажут, что ты вешалась на шею и была отвергнута?
— И что же из того? Раз мужчинам не стыдно получать отказы, то, значит, и мне этого нечего стыдиться, — не уступала Варя.
— Одним словом, ты собираешься объясниться в любви Сереже Звонареву? — заметила Оля.
— Я ему на шею не вешаюсь, как ты Борейко.
— Что за вульгарный тон у тебя, Варя! Я просто люблю этого большого младенца и не скрываю этого от него. Быть может, со временем мы и поженимся, а может, и разойдемся, — задумчиво ответила маленькая учительница.
Стук в наружную дверь прервал разговор. Варя поспешила скрыться в другую комнату. Вошел Борейко со свертком.
— Привет честной компании! Разжился ослятиной и занес вам, — положил он сверток на стол.
— И совершенно напрасно. Вам самому надо питаться, — возразила Мария Петровна.
— Мы на позициях изредка постреляем, а вы тут в тылу работаете не покладая рук, вам поэтому и есть надо больше, — уверял поручик. — Не был у вас сегодня Звонарев?
— Варя, где твой Сережа? — крикнула Леля в соседнюю комнату.
— Мой он не больше, чем твой, — появилась Варя, заплетая на ходу косу, — обещал вечером зайти из штаба. А вы почему, господин Медведь, удрали с батареи?
— Там остался Жуковский, а меня отпустил в город.
— Какие новости, Борис Дмитриевич? — справилась Мария Петровна.
— Простите, я еще не успел их придумать, — с невозмутимым видом отозвался поручик.
— Вот и Сережа, легок на помине, — вскочила с места Леля и пошла открывать дверь Звонареву.
Борейко поместился около Оли у рояля. Она открыла ноты с романсами и стала наигрывать одной рукой.
— Спойте что-нибудь дуэтом, — попросила Мария Петровна. — После целого дня тяжелой работы в госпитале приятно послушать пение.
Когда прапорщик со всеми поздоровался и уселся на диване между Варей и Лелей, Оля взяла несколько аккордов и запела:
Не искушай меня без нужды…
— Не искушай… — подхватил поручик, и голоса их красиво сплелись.
Звонарев внимательно слушал. Свет лампы, стоящей на рояле, падал на разгоревшееся, радостное лицо Оли. Уголком глаза Оля косилась на своего партнера и улыбалась ему. Борейко не сводил с девушки восхищенных глаз. Было видно, что они поют друг для друга и ничего не замечают вокруг себя.
За первым романсом последовал второй. Все, за исключением Вари, громко аплодировали певцам.
— Ну, хватит! — наконец решила Оля и, захлопнув крышку, встала из-за рояля. — Пусть теперь сыграет или споет кто-нибудь другой, например Варя.
Сев за рояль, Варя заиграла, напевая вполголоса:
Иль мне правду сказали,
Что будто моя лебединая песня пропета…
— Чушь-то какая невероятная! — остановилась она. —
И есть же дураки и дуры, которым это нравится! То ли дело Кармен. — И девушка бойко заиграла хабанеру. Пальцы ее сразу приобрели быстроту и четкость, лицо разгорелось, глаза заблестели.
Меня не любишь, но люблю я,
Так берегись любви моей!
— Слушай, Сережа, и наматывай себе на ус, — не преминул заметить поручик.
— Я и так уж забрался на второй форт, спасая свою жизнь…
Варя свирепо поглядела на прапорщика и вдруг заиграла «Варшавянку».
Мария Петровна тревожно посмотрела на окно и поплотнее захлопнула ставни.
— Нам пора и до дому, Сережа, — поднялся Борейко.
— Сейчас подадим чай, а до тех пор вас не отпустим, — встала с места Оля и вышла из комнаты. За ней последовала Варя.
Выпив по стакану чая, офицеры стали одеваться.
В это время раздался стук в дверь, и звонкий детский голос прокричал:
— Тетя Варя у вас?
— Вася прислан за мной из госпиталя, — догадалась Варя, открывая дверь.
— Дохтур главный Протопопов просит вас приютить. Сейчас принесли двух тяжелых, а хирургической сестрицы нет, — одним духом выпалил запыхавшийся мальчик.
— Ладно уж, приду, — вздохнула девушка. — Ты ел? Садись пить чай.
Мария Петровна взяла мальчика под свое покровительство, наделила огромным куском хлеба, намазанным вареньем, и налила чаю. Через пять минут Варя, Борейко и Звонарев уже шагали по темным улицам, ежеминутно спотыкаясь по дороге. В конце концов офицеры подхватили девушку под руки и довели ее до госпиталя. Вася торопливо шагал за ними.
— Итак, до скорого свидания, — пожала руки своим спутникам девушка. — За вашу сегодняшнюю любезность прощаю вам, Медведище, многие передо мной прегрешения!
Прапорщик проснулся. Рядом на складной кровати храпел неопрятный и трусоватый Рязанов. От него шел густой запах давно не мытого человеческого тела и водочного перегара. У окна посапывали Дебогорий-Мокрневич и младший офицер стрелковой роты, глуповатый и пошловатый Карамышев. На столе чадила сильно прикрученная керосиновая лампа. Было темно и холодно. Снаружи изредка доносились глухие звуки не то артиллерийской стрельбы, не то взрывов ручных бомб.
Прапорщик, спавший одетым, встал и поднял фитиль лампы. Его слегка лихорадило. За девять месяцев войны он привык к опасностям и почти не думал о них. Ему вспомнилось, как вначале, еще на Электрическом Утесе, при каждом появлении на море японской эскадры страх закрадывался в его душу, сковывая движения и путая мысли. Постепенно он научился владеть собою. Сегодня впервые им овладел безотчетный, неопределенный страх. Звонарев попытался стряхнуть с себя это гнетущее чувство и не смог.
«Предчувствие? — подумал он, и тотчас же его трезвый ум запротестовал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189
— Дотянем до весны, если только Вера Алексеевна не сдрейфит и не капитулирует, — шутливо заметил Науменко.
— В Артуре преувеличивают влияние мадам Стессель на мужа. Дальше распределения наград она не идет, — запротестовал генерал.
— Сильно ошибаетесь, Роман Исидорович, недавно я узнал от самого Рейса, что Вера Алексеевна заступалась за вас перед мужем, когда вы в июле самовольно уехали на передовые позиции на Зеленых горах, — ответил Науменко.
— Все это сплетни, которые я не хочу даже слушать! — рассердился Кондратенко и встал.
Офицеры поспешили откланяться. Звонарев направился к Пушкинской школе. Уже совсем стемнело, лучи японских прожекторов скользили по вершинам гор. На улицах началось обычное ночное движение по направлению к фортам и обратно.
Выспавшаяся за день Варя с распущенными волосами расхаживала по небольшой гостиной. В углу, в качалке, с рукоделием в руках сидела Мария Петровна, на диване примостилась Леля, за роялем наигрывала чтото Оля.
— Вы мне прожужжали уши, твердя о женском равноправии, — кипятилась Варя, — почему же я должна ждать, пока мне сделают предложение, а не могу сама предложить жениться на мне?
— Это будет нескромно с твоей стороны, — возразила Мария Петровна. — Как ты будешь чувствовать себя, если получишь отказ? Скажут, что ты вешалась на шею и была отвергнута?
— И что же из того? Раз мужчинам не стыдно получать отказы, то, значит, и мне этого нечего стыдиться, — не уступала Варя.
— Одним словом, ты собираешься объясниться в любви Сереже Звонареву? — заметила Оля.
— Я ему на шею не вешаюсь, как ты Борейко.
— Что за вульгарный тон у тебя, Варя! Я просто люблю этого большого младенца и не скрываю этого от него. Быть может, со временем мы и поженимся, а может, и разойдемся, — задумчиво ответила маленькая учительница.
Стук в наружную дверь прервал разговор. Варя поспешила скрыться в другую комнату. Вошел Борейко со свертком.
— Привет честной компании! Разжился ослятиной и занес вам, — положил он сверток на стол.
— И совершенно напрасно. Вам самому надо питаться, — возразила Мария Петровна.
— Мы на позициях изредка постреляем, а вы тут в тылу работаете не покладая рук, вам поэтому и есть надо больше, — уверял поручик. — Не был у вас сегодня Звонарев?
— Варя, где твой Сережа? — крикнула Леля в соседнюю комнату.
— Мой он не больше, чем твой, — появилась Варя, заплетая на ходу косу, — обещал вечером зайти из штаба. А вы почему, господин Медведь, удрали с батареи?
— Там остался Жуковский, а меня отпустил в город.
— Какие новости, Борис Дмитриевич? — справилась Мария Петровна.
— Простите, я еще не успел их придумать, — с невозмутимым видом отозвался поручик.
— Вот и Сережа, легок на помине, — вскочила с места Леля и пошла открывать дверь Звонареву.
Борейко поместился около Оли у рояля. Она открыла ноты с романсами и стала наигрывать одной рукой.
— Спойте что-нибудь дуэтом, — попросила Мария Петровна. — После целого дня тяжелой работы в госпитале приятно послушать пение.
Когда прапорщик со всеми поздоровался и уселся на диване между Варей и Лелей, Оля взяла несколько аккордов и запела:
Не искушай меня без нужды…
— Не искушай… — подхватил поручик, и голоса их красиво сплелись.
Звонарев внимательно слушал. Свет лампы, стоящей на рояле, падал на разгоревшееся, радостное лицо Оли. Уголком глаза Оля косилась на своего партнера и улыбалась ему. Борейко не сводил с девушки восхищенных глаз. Было видно, что они поют друг для друга и ничего не замечают вокруг себя.
За первым романсом последовал второй. Все, за исключением Вари, громко аплодировали певцам.
— Ну, хватит! — наконец решила Оля и, захлопнув крышку, встала из-за рояля. — Пусть теперь сыграет или споет кто-нибудь другой, например Варя.
Сев за рояль, Варя заиграла, напевая вполголоса:
Иль мне правду сказали,
Что будто моя лебединая песня пропета…
— Чушь-то какая невероятная! — остановилась она. —
И есть же дураки и дуры, которым это нравится! То ли дело Кармен. — И девушка бойко заиграла хабанеру. Пальцы ее сразу приобрели быстроту и четкость, лицо разгорелось, глаза заблестели.
Меня не любишь, но люблю я,
Так берегись любви моей!
— Слушай, Сережа, и наматывай себе на ус, — не преминул заметить поручик.
— Я и так уж забрался на второй форт, спасая свою жизнь…
Варя свирепо поглядела на прапорщика и вдруг заиграла «Варшавянку».
Мария Петровна тревожно посмотрела на окно и поплотнее захлопнула ставни.
— Нам пора и до дому, Сережа, — поднялся Борейко.
— Сейчас подадим чай, а до тех пор вас не отпустим, — встала с места Оля и вышла из комнаты. За ней последовала Варя.
Выпив по стакану чая, офицеры стали одеваться.
В это время раздался стук в дверь, и звонкий детский голос прокричал:
— Тетя Варя у вас?
— Вася прислан за мной из госпиталя, — догадалась Варя, открывая дверь.
— Дохтур главный Протопопов просит вас приютить. Сейчас принесли двух тяжелых, а хирургической сестрицы нет, — одним духом выпалил запыхавшийся мальчик.
— Ладно уж, приду, — вздохнула девушка. — Ты ел? Садись пить чай.
Мария Петровна взяла мальчика под свое покровительство, наделила огромным куском хлеба, намазанным вареньем, и налила чаю. Через пять минут Варя, Борейко и Звонарев уже шагали по темным улицам, ежеминутно спотыкаясь по дороге. В конце концов офицеры подхватили девушку под руки и довели ее до госпиталя. Вася торопливо шагал за ними.
— Итак, до скорого свидания, — пожала руки своим спутникам девушка. — За вашу сегодняшнюю любезность прощаю вам, Медведище, многие передо мной прегрешения!
Прапорщик проснулся. Рядом на складной кровати храпел неопрятный и трусоватый Рязанов. От него шел густой запах давно не мытого человеческого тела и водочного перегара. У окна посапывали Дебогорий-Мокрневич и младший офицер стрелковой роты, глуповатый и пошловатый Карамышев. На столе чадила сильно прикрученная керосиновая лампа. Было темно и холодно. Снаружи изредка доносились глухие звуки не то артиллерийской стрельбы, не то взрывов ручных бомб.
Прапорщик, спавший одетым, встал и поднял фитиль лампы. Его слегка лихорадило. За девять месяцев войны он привык к опасностям и почти не думал о них. Ему вспомнилось, как вначале, еще на Электрическом Утесе, при каждом появлении на море японской эскадры страх закрадывался в его душу, сковывая движения и путая мысли. Постепенно он научился владеть собою. Сегодня впервые им овладел безотчетный, неопределенный страх. Звонарев попытался стряхнуть с себя это гнетущее чувство и не смог.
«Предчувствие? — подумал он, и тотчас же его трезвый ум запротестовал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189