— Сережа, дай ленту связать их руки, чтобы не убежали из-под венца, — шутил он.
— Подойдите, брачующиеся, — пригласил священник, и молодые подошли к аналою.
Обряд начался. Прапорщик посменно с Борейко держали венец над Ривой и Акинфиевым. Когда служба подходила к концу, в церковь вошла Варя Белая с букетом чайных роз. Она с трудом протолкалась вперед и внимательно осмотрелась вокруг, затем тихонько подозвала к себе одного из матросов и попросила его передать невесте букет после венчания. Сунув матросу в руку рублевку, она надвинула на лоб сестринскую косынку и поспешно вышла из церкви. В дверях обернулась па жениха и невесту и, радостная, сбежала на паперть.
— Жена да убоится своего мужа! — провозгласил дьякон.
— Да не дюже, — в тон ему прогудел на ухо Риве Борейко.
Обряд венчания окончился. Все направились к молодым с поздравлениями. Подошел и матрос с букетом.
— Барышня-сестрица приказали вам его передать, — доложил он.
— Какая сестрица? — удивилась Рива.
— Не могу знать. Субтильная такая, все глазами по сторонам зыркает. Платочек обронили. — И он протянул небольшой, обшитый кружевцем носовой платок.
Из церкви молодые с гостями направились в маленький домик Ривы в Новом городе.
Эссен и Желтова, бывшие посаженными отцом и матерью, благословили молодых иконой. Оля и Леля осыпали их рисом, а Борейко во всю силу своих могучих легких прокричал: «Горько молодым!» Андрюша и Рива смущенно целовались под аплодисменты гостей.
— Теперь горько шаферам и шаферицам, — ответил Андрюша.
— Горько, горько! — поддержали остальные.
Звонарев осторожно приложился к щечке Лели Лобиной, зато Борейко, поставив маленькую Олю на стул, наградил ее таким поцелуем, что получил немедленно звонкую оплеуху.
— Этот медведь не целуется, а кусается, — обиженно объявила девушка. — Я так и думала, что он сейчас меня проглотит. Не смейте больше ко мне прикасаться, косолапый!
— Так я же, можно сказать, любя, — оправдывался поручик и опять был награжден пощечиной, на этот раз совсем легонькой.
— Не говорите глупостей. Кто же поверит, что такой страшный зверь способен на нежные человеческие чувства. Уж, во всяком случае, не я!
— Как известно, дурной пример заразителен, чья теперь очередь? — спросил Эссен.
— Сережи Звонарева и его амазонки, — ответил Борейко.
— Да, кстати, я получила от неизвестной сестры прекрасный букет роз, — сообщила Рива. — Себя она не назвала, но обронила, уходя, вот этот платок. Кто бы это мог быть?
Леля Лобина с Желтовой принялись рассматривать платок.
— Да ведь это Вари Белой, — узнала Леля. — Пахнет аптекой — значит, ее. Она ведь не признает духов и предпочитает благоухать конюшней или карболкой.
— Молодчина Варя! Я всегда говорила, что она — прекрасный человек! — с жаром проговорила Оля.
— Я очень, очень тронута ее вниманием и прошу вас, Сережа, горячо поблагодарить ее за меня, — проговорила Рива.
— Боюсь, что я ее увижу не скоро, Ривочка.
— Во-первых, я больше не Рива, а Надежда Сергеевна Акиифиева, а для друзей — просто Надя, и, вовторых, вы сегодня же увидитесь с ней. Она, наверно, сама вас найдет и подробно расспросит про свадьбу. Для нее все это представляет большой интерес. Мы, женщины, как известно, очень любопытны во всем, что касается любви.
Отъезжающих на Ляотешань молодых пошли провожать до пристани, где уже ожидал разукрашенный флагами паровой катер с «Севастополя». В последний раз прокричали «горько молодым»и чокнулись остатками вина. После этого, отдав концы, катер заскользил по гладкой поверхности уже темнеющего рейда. Компания разошлась.
Около дома Стесселя Звонарев неожиданно встретился с Варей. Можно было предположить, что девушка его поджидала.
— Надежда Сергеевна Анунфиева просила вам передать свою благодарность за букет.
— Я такой не знаю!
— Вы еще будете отрицать, что не были сегодня в церкви на ее свадьбе…
— Это вам приснилось!
— …и там потеряли свой носовой платок?..
— Разве там? А я-то искала, искала, — выдала себя Варя.
— Значит, это были вы? — торжествовал Звонарев.
— А хоть бы и так!
— Вы меня тронули этим поступком. Никак не ожидал, чтобы свирепая амазонка была способна на такую мягкость по отношению к «потерянной», как вы говорите, женщине.
— Она раньше была такой, а раз на ней женились, значит, она исправилась и стала настоящей дамой, — серьезно проговорила Варя.
— Вы восхитительны в своей наивности, Варя!
— А вы… просто глупый и ничего не понимаете. Ну, расскажите подробно, как все было, — подхватила она Звонарева под руку.
Прапорщику пришлось проводить девушку до самого дома, по дороге живописуя все происходившее на свадьбе.
— Теперь, Варя, очередь за вами. Гантимуров спит и во сне видит вас своей женой.
— Я никогда не выйду замуж за такого противного слизняка, как он!
— А за неслизняка?
— Еще подумаю, но он должен быть, во всяком случае, много умнее и догадливее, чем вы. — И Варя убежала, издали помахав рукой на прощанье.
Звонарев, улыбаясь, пошел обратно. Он впервые подумал о ней как о своей возможной жене. И хотя он постарался прогнать эту мысль из головы, но она невольно возвращалась к нему.
Глава четвертая
После августовских штурмов японцы подошли на Восточном фронте обороны к форту номер два, батарее литеры Б и Куропаткинскому люнету на двести — двести пятьдесят шагов. Передовые укрепления соседнего Северного фронта — Кумирненский и Водопроводный редуты — оказались при этом сильно выдвинутыми вперед и стали простреливаться во фланг и отчасти даже с тыла. Гарнизон редутов составляли роты Двадцать шестого Восточносибирского стрелкового полка полковника Семенова, штаб которого расположился в непосредственной близости от них в деревне Палиджуан.
Едва оправившись от ран, Енджеевский, прихрамывая и опираясь на палочку, направился к Семенову.
— Зачем же вы ушли из госпиталя в таком виде? — спросил полковник. — Ведь вы форменный калека!
— Выписан после освидетельствования «комиссией
Четырнадцатого полка, признавшей меня годным к строевой службе.
— Ну и отправляйтесь тогда в Четырнадцатый полк к Савицкому. Пусть он что хочет, то и делает с вами.
— Разрешите мее принять по-прежнему охотничью команду.
— На руках, что ли, вас будут носить в разведку?
— Авось на четвереньках поспею за солдатами.
— Ладно уж! Вы мне сейчас, откровенно говоря, очень нужны. Без вас в охотничьей команде все пошло вверх дном, и я не знаю, что делается под носом. Ну, желаю всего лучшего! — И Семенов крепко пожал руку поручика.
— Лучший офицер у меня в полку, — бросил он адъютанту, когда Стах вышел. — Только всегда с начальством не в ладах!
Узнав о возвращении Енджеевокого, стрелки-охотники, побросав все свои дела, кинулись к нему.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189
— Подойдите, брачующиеся, — пригласил священник, и молодые подошли к аналою.
Обряд начался. Прапорщик посменно с Борейко держали венец над Ривой и Акинфиевым. Когда служба подходила к концу, в церковь вошла Варя Белая с букетом чайных роз. Она с трудом протолкалась вперед и внимательно осмотрелась вокруг, затем тихонько подозвала к себе одного из матросов и попросила его передать невесте букет после венчания. Сунув матросу в руку рублевку, она надвинула на лоб сестринскую косынку и поспешно вышла из церкви. В дверях обернулась па жениха и невесту и, радостная, сбежала на паперть.
— Жена да убоится своего мужа! — провозгласил дьякон.
— Да не дюже, — в тон ему прогудел на ухо Риве Борейко.
Обряд венчания окончился. Все направились к молодым с поздравлениями. Подошел и матрос с букетом.
— Барышня-сестрица приказали вам его передать, — доложил он.
— Какая сестрица? — удивилась Рива.
— Не могу знать. Субтильная такая, все глазами по сторонам зыркает. Платочек обронили. — И он протянул небольшой, обшитый кружевцем носовой платок.
Из церкви молодые с гостями направились в маленький домик Ривы в Новом городе.
Эссен и Желтова, бывшие посаженными отцом и матерью, благословили молодых иконой. Оля и Леля осыпали их рисом, а Борейко во всю силу своих могучих легких прокричал: «Горько молодым!» Андрюша и Рива смущенно целовались под аплодисменты гостей.
— Теперь горько шаферам и шаферицам, — ответил Андрюша.
— Горько, горько! — поддержали остальные.
Звонарев осторожно приложился к щечке Лели Лобиной, зато Борейко, поставив маленькую Олю на стул, наградил ее таким поцелуем, что получил немедленно звонкую оплеуху.
— Этот медведь не целуется, а кусается, — обиженно объявила девушка. — Я так и думала, что он сейчас меня проглотит. Не смейте больше ко мне прикасаться, косолапый!
— Так я же, можно сказать, любя, — оправдывался поручик и опять был награжден пощечиной, на этот раз совсем легонькой.
— Не говорите глупостей. Кто же поверит, что такой страшный зверь способен на нежные человеческие чувства. Уж, во всяком случае, не я!
— Как известно, дурной пример заразителен, чья теперь очередь? — спросил Эссен.
— Сережи Звонарева и его амазонки, — ответил Борейко.
— Да, кстати, я получила от неизвестной сестры прекрасный букет роз, — сообщила Рива. — Себя она не назвала, но обронила, уходя, вот этот платок. Кто бы это мог быть?
Леля Лобина с Желтовой принялись рассматривать платок.
— Да ведь это Вари Белой, — узнала Леля. — Пахнет аптекой — значит, ее. Она ведь не признает духов и предпочитает благоухать конюшней или карболкой.
— Молодчина Варя! Я всегда говорила, что она — прекрасный человек! — с жаром проговорила Оля.
— Я очень, очень тронута ее вниманием и прошу вас, Сережа, горячо поблагодарить ее за меня, — проговорила Рива.
— Боюсь, что я ее увижу не скоро, Ривочка.
— Во-первых, я больше не Рива, а Надежда Сергеевна Акиифиева, а для друзей — просто Надя, и, вовторых, вы сегодня же увидитесь с ней. Она, наверно, сама вас найдет и подробно расспросит про свадьбу. Для нее все это представляет большой интерес. Мы, женщины, как известно, очень любопытны во всем, что касается любви.
Отъезжающих на Ляотешань молодых пошли провожать до пристани, где уже ожидал разукрашенный флагами паровой катер с «Севастополя». В последний раз прокричали «горько молодым»и чокнулись остатками вина. После этого, отдав концы, катер заскользил по гладкой поверхности уже темнеющего рейда. Компания разошлась.
Около дома Стесселя Звонарев неожиданно встретился с Варей. Можно было предположить, что девушка его поджидала.
— Надежда Сергеевна Анунфиева просила вам передать свою благодарность за букет.
— Я такой не знаю!
— Вы еще будете отрицать, что не были сегодня в церкви на ее свадьбе…
— Это вам приснилось!
— …и там потеряли свой носовой платок?..
— Разве там? А я-то искала, искала, — выдала себя Варя.
— Значит, это были вы? — торжествовал Звонарев.
— А хоть бы и так!
— Вы меня тронули этим поступком. Никак не ожидал, чтобы свирепая амазонка была способна на такую мягкость по отношению к «потерянной», как вы говорите, женщине.
— Она раньше была такой, а раз на ней женились, значит, она исправилась и стала настоящей дамой, — серьезно проговорила Варя.
— Вы восхитительны в своей наивности, Варя!
— А вы… просто глупый и ничего не понимаете. Ну, расскажите подробно, как все было, — подхватила она Звонарева под руку.
Прапорщику пришлось проводить девушку до самого дома, по дороге живописуя все происходившее на свадьбе.
— Теперь, Варя, очередь за вами. Гантимуров спит и во сне видит вас своей женой.
— Я никогда не выйду замуж за такого противного слизняка, как он!
— А за неслизняка?
— Еще подумаю, но он должен быть, во всяком случае, много умнее и догадливее, чем вы. — И Варя убежала, издали помахав рукой на прощанье.
Звонарев, улыбаясь, пошел обратно. Он впервые подумал о ней как о своей возможной жене. И хотя он постарался прогнать эту мысль из головы, но она невольно возвращалась к нему.
Глава четвертая
После августовских штурмов японцы подошли на Восточном фронте обороны к форту номер два, батарее литеры Б и Куропаткинскому люнету на двести — двести пятьдесят шагов. Передовые укрепления соседнего Северного фронта — Кумирненский и Водопроводный редуты — оказались при этом сильно выдвинутыми вперед и стали простреливаться во фланг и отчасти даже с тыла. Гарнизон редутов составляли роты Двадцать шестого Восточносибирского стрелкового полка полковника Семенова, штаб которого расположился в непосредственной близости от них в деревне Палиджуан.
Едва оправившись от ран, Енджеевский, прихрамывая и опираясь на палочку, направился к Семенову.
— Зачем же вы ушли из госпиталя в таком виде? — спросил полковник. — Ведь вы форменный калека!
— Выписан после освидетельствования «комиссией
Четырнадцатого полка, признавшей меня годным к строевой службе.
— Ну и отправляйтесь тогда в Четырнадцатый полк к Савицкому. Пусть он что хочет, то и делает с вами.
— Разрешите мее принять по-прежнему охотничью команду.
— На руках, что ли, вас будут носить в разведку?
— Авось на четвереньках поспею за солдатами.
— Ладно уж! Вы мне сейчас, откровенно говоря, очень нужны. Без вас в охотничьей команде все пошло вверх дном, и я не знаю, что делается под носом. Ну, желаю всего лучшего! — И Семенов крепко пожал руку поручика.
— Лучший офицер у меня в полку, — бросил он адъютанту, когда Стах вышел. — Только всегда с начальством не в ладах!
Узнав о возвращении Енджеевокого, стрелки-охотники, побросав все свои дела, кинулись к нему.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189