— Устал, сдают нервы», — решил он, но, достав из-под подушки листок бумаги, неожиданно для себя написал письмо Варе.
«Милая Варенька, плохо себя чувствую. Что-то давит душу. Думаю — убьют меня скоро. Если это случится — не горюйте. Вы в Артуре самый близкий мне человек, поэтому я к вам и обращаюсь в минуту душевной слабости. Не плачьте, если это вообще разрешается амазонкам и валькириям. Ваш С. Пожалуй, можно ограничиться и одной первой буквой. Как вы думаете, госпожа Брунегильда?»
Заклеив письмо в конверт и написав адрес, прапорщик сунул его в папку, где хранились его расчеты и чертежи, и задумался. На столе лежали неоконченные проекты минных галерей. Надо было работать.
Со времени пребывания на форту внешний мир Звонарева страшно сузился, ограничиваясь подземными работами и событиями вокруг. Форт стал ему казаться уединенным от всего мира островом, окруженным вражеской стихией — японцами. Все интересы, разговоры, мысли, действия исчерпывались тем, что делают или собираются делать японцы и как этому противодействовать. Артур, Электрический Утес, даже Залитерная стали чемто далеким и неощутимым. О Борейко, Варе, учительницах прапорщик вспоминал как о людях, находившихся за тысячу верст от форта номер два. Их заботы, треволнения перестали его интересовать, поскольку они не были связаны с происходившим здесь, на окруженном с трех сторон и сильно пострадавшем передовом укреплении осажденной крепости.
Прапорщик старательно вычерчивал карандашом наличные минные галереи и намечаемое в дальнейшем их развитие. От этого занятия его оторвал хриплый голос Дебогория-Мокриевича, спрашивавшего, который час.
— Пять часов двадцать минут утра, — ответил Звонарев, взглянув на часы. — Сейчас японцы будут сменяться, надо пойти послушать, что у них делается.
— Не мешает, — отозвался саперный поручик и, повернувшись на другой бок, опять захрапел.
Звонарев отложил чертежи, потянулся, сложил свои бумаги и вышел из каземата. Сразу же его охватила ночная сырость, и он поспешил войти в казарму. Едва он отворил дверь, как ему в нос ударил тяжелый, спертый воздух. Сказывалось полное отсутствие вентиляции. Больше сотни людей спало на двухъярусных нарах. Дневальные сидели на табуретках или расхаживали по проходу. Завидя Звонарева, дежурный по роте подскочил с рапортом.
— Где спят мои артиллеристы? — спросил Звонарев у дежурного.
— Все уже вышедши на работу и с ними два плотника.
Миновав казарму, прапорщик направился в потерну.
Вместо прежних ступеней теперь в нее вел пологий спуск.
Здесь ему повстречалось несколько солдат. По их запачканным землей шинелям Звонарев догадался, что они из минной галереи.
— Смена уже произошла? — спросил он.
— Так точно. В левой галерее заступили артиллеристы.
— Ночью все было спокойно?
— Японец тоже где-то землю долбит, а где — не разберешь, — отвечали солдаты.
Миновав контрэскарпную галерею, прапорщик оказался в капонире. Здесь два плотника сбивали крепежные рамы, у задней стены возвышалась куча вынутой земли и камней. Наклонившись, Звонарев заглянул в прорытый туннель. Из глубины доносились стук лопат и ломов, приглушенные человеческие голоса. Работа шла полным ходом.
— Блохин! — окликнул прапорщик.
— Он в левой галерее, — доложил один из плотников.
Прапорщик пошел к следующей галерее. В орудийных капонирах, прямо на полу, на соломе спали стрелки. Около стояли часовые, наблюдая за происходившим во рву. Около левой галереи был разложен небольшой костер, дым от которого уходил в бойницу. Тут же сидел Юркин и подогревал в котелке чай. Поздоровавшись с ним, прапорщик спросил, где Блохин.
— Роется в галерее вместе с Лебедкиным. Прошли уже с пол-аршина после смены. Грунт тут мягкий, копать легко.
— Сколько человек сейчас внутри?
— Трое: Блохин с помощником и один относчик.
Через минуту из галереи показался стрелок. Мешок по дороге прорвался, и солдат рукой зажимал дыру, отчаянно при этом ругаясь. Увидев Звонарева, он сконфуженно замолчал и понес землю к бойнице.
Приказав солдатам подождать своего возвращения, Звонарев, согнувшись, нырнул в галерею.
Вокруг была непроглядная тьма. Приходилось продвигаться ползком, так как высота галереи была всего метр с четвертью, и все же прапорщик то и дело стукался головой о крепление. Пушистая сибирская папаха несколько предохраняла голову от ударов. Шашка и шпоры были сняты, в кармане лежал электрический фонарь.
Вдали слабо мерцал огонечек масленого фонаря, то появляясь на мгновение, то исчезая. Земля попадала за шиворот, липла к ногам. Преодолев половину расстояния, Звонарев окликнул Блохина.
— Ау, кто там прет? — отозвался Блохин. — Никак, Сергей Владимирович?
Звонарев присел на корточки и стал разглядывать крепление. Рамы отстояли одна от другой на пол-аршина и больше. Дальше их и вовсе не было, хотя грунт был и не из твердых.
— Сколько всего прошли? — справился прапорщик.
— Четыре с половиной сажени. За сегодня, может, и до шести саженей доберемся, — ответил Блохин.
— Почему не крепите?
— Нет готовых рам, а ждать неохота. Как наготовят, сразу все и поставим на место. Японец где-то сильно бьет. Я в толк не возьму — сверху или сбоку. Вот послухайте, вашбродь. — И солдат затих.
Прапорщик уловил слабый, едва различимый стук в земле. Раздавался он спереди, но выше или ниже галереи — разобрать было невозможно.
Звонарев добрался до конца галереи. Блохин и Лебедкин полулежали у стены. Тут же валялись лопаты, кирки и несколько дерюжных мешков.
Лебедкин взял в руки комочек земли и растер его между пальцами.
— Совсем тощая глина, почти песок, так и сыплется, — проговорил он.
— Поэтому надо обязательно крепить потолок, иначе может произойти обвал, — заметил прапорщик. — Отправляйся-ка, Лебедкин, и капонир и поторопи плотников, а я побуду здесь, послушаю, что делается у японцев.
Оставшись вдвоем, Звонарев и Блохин стали вслушиваться в окружающую тишину. Из-за недостаточного притока воздуха дышать было трудно, лампа горела тускло и отравляла воздух своим чадом. Вдруг справа послышался довольно сильный удар, и с потолка посыпалась земля.
— Бьет из пушек либо кидает бомбочки, — пояснил Блохин.
— Сколько, по-твоему, до поверхности земли? — спросил Звонарев.
— Кто его знает, надо думать, не меньше полутора саженей. Мы шли с уклоном четверть на аршин длины.
— Значит, углубились почти на сажень против пола капонира и находимся в двух, двух с половиной саженях под землей, — подсчитал Звонарев.
Несколько новых ударов вызвали значительное осыпание. Большой ком земли попал в лампочку. Она затухла. Все погрузилось в непроницаемый мрак. Ругаясь, Блохин полез в карман за спичками. Прапорщику стало жутко.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189
«Милая Варенька, плохо себя чувствую. Что-то давит душу. Думаю — убьют меня скоро. Если это случится — не горюйте. Вы в Артуре самый близкий мне человек, поэтому я к вам и обращаюсь в минуту душевной слабости. Не плачьте, если это вообще разрешается амазонкам и валькириям. Ваш С. Пожалуй, можно ограничиться и одной первой буквой. Как вы думаете, госпожа Брунегильда?»
Заклеив письмо в конверт и написав адрес, прапорщик сунул его в папку, где хранились его расчеты и чертежи, и задумался. На столе лежали неоконченные проекты минных галерей. Надо было работать.
Со времени пребывания на форту внешний мир Звонарева страшно сузился, ограничиваясь подземными работами и событиями вокруг. Форт стал ему казаться уединенным от всего мира островом, окруженным вражеской стихией — японцами. Все интересы, разговоры, мысли, действия исчерпывались тем, что делают или собираются делать японцы и как этому противодействовать. Артур, Электрический Утес, даже Залитерная стали чемто далеким и неощутимым. О Борейко, Варе, учительницах прапорщик вспоминал как о людях, находившихся за тысячу верст от форта номер два. Их заботы, треволнения перестали его интересовать, поскольку они не были связаны с происходившим здесь, на окруженном с трех сторон и сильно пострадавшем передовом укреплении осажденной крепости.
Прапорщик старательно вычерчивал карандашом наличные минные галереи и намечаемое в дальнейшем их развитие. От этого занятия его оторвал хриплый голос Дебогория-Мокриевича, спрашивавшего, который час.
— Пять часов двадцать минут утра, — ответил Звонарев, взглянув на часы. — Сейчас японцы будут сменяться, надо пойти послушать, что у них делается.
— Не мешает, — отозвался саперный поручик и, повернувшись на другой бок, опять захрапел.
Звонарев отложил чертежи, потянулся, сложил свои бумаги и вышел из каземата. Сразу же его охватила ночная сырость, и он поспешил войти в казарму. Едва он отворил дверь, как ему в нос ударил тяжелый, спертый воздух. Сказывалось полное отсутствие вентиляции. Больше сотни людей спало на двухъярусных нарах. Дневальные сидели на табуретках или расхаживали по проходу. Завидя Звонарева, дежурный по роте подскочил с рапортом.
— Где спят мои артиллеристы? — спросил Звонарев у дежурного.
— Все уже вышедши на работу и с ними два плотника.
Миновав казарму, прапорщик направился в потерну.
Вместо прежних ступеней теперь в нее вел пологий спуск.
Здесь ему повстречалось несколько солдат. По их запачканным землей шинелям Звонарев догадался, что они из минной галереи.
— Смена уже произошла? — спросил он.
— Так точно. В левой галерее заступили артиллеристы.
— Ночью все было спокойно?
— Японец тоже где-то землю долбит, а где — не разберешь, — отвечали солдаты.
Миновав контрэскарпную галерею, прапорщик оказался в капонире. Здесь два плотника сбивали крепежные рамы, у задней стены возвышалась куча вынутой земли и камней. Наклонившись, Звонарев заглянул в прорытый туннель. Из глубины доносились стук лопат и ломов, приглушенные человеческие голоса. Работа шла полным ходом.
— Блохин! — окликнул прапорщик.
— Он в левой галерее, — доложил один из плотников.
Прапорщик пошел к следующей галерее. В орудийных капонирах, прямо на полу, на соломе спали стрелки. Около стояли часовые, наблюдая за происходившим во рву. Около левой галереи был разложен небольшой костер, дым от которого уходил в бойницу. Тут же сидел Юркин и подогревал в котелке чай. Поздоровавшись с ним, прапорщик спросил, где Блохин.
— Роется в галерее вместе с Лебедкиным. Прошли уже с пол-аршина после смены. Грунт тут мягкий, копать легко.
— Сколько человек сейчас внутри?
— Трое: Блохин с помощником и один относчик.
Через минуту из галереи показался стрелок. Мешок по дороге прорвался, и солдат рукой зажимал дыру, отчаянно при этом ругаясь. Увидев Звонарева, он сконфуженно замолчал и понес землю к бойнице.
Приказав солдатам подождать своего возвращения, Звонарев, согнувшись, нырнул в галерею.
Вокруг была непроглядная тьма. Приходилось продвигаться ползком, так как высота галереи была всего метр с четвертью, и все же прапорщик то и дело стукался головой о крепление. Пушистая сибирская папаха несколько предохраняла голову от ударов. Шашка и шпоры были сняты, в кармане лежал электрический фонарь.
Вдали слабо мерцал огонечек масленого фонаря, то появляясь на мгновение, то исчезая. Земля попадала за шиворот, липла к ногам. Преодолев половину расстояния, Звонарев окликнул Блохина.
— Ау, кто там прет? — отозвался Блохин. — Никак, Сергей Владимирович?
Звонарев присел на корточки и стал разглядывать крепление. Рамы отстояли одна от другой на пол-аршина и больше. Дальше их и вовсе не было, хотя грунт был и не из твердых.
— Сколько всего прошли? — справился прапорщик.
— Четыре с половиной сажени. За сегодня, может, и до шести саженей доберемся, — ответил Блохин.
— Почему не крепите?
— Нет готовых рам, а ждать неохота. Как наготовят, сразу все и поставим на место. Японец где-то сильно бьет. Я в толк не возьму — сверху или сбоку. Вот послухайте, вашбродь. — И солдат затих.
Прапорщик уловил слабый, едва различимый стук в земле. Раздавался он спереди, но выше или ниже галереи — разобрать было невозможно.
Звонарев добрался до конца галереи. Блохин и Лебедкин полулежали у стены. Тут же валялись лопаты, кирки и несколько дерюжных мешков.
Лебедкин взял в руки комочек земли и растер его между пальцами.
— Совсем тощая глина, почти песок, так и сыплется, — проговорил он.
— Поэтому надо обязательно крепить потолок, иначе может произойти обвал, — заметил прапорщик. — Отправляйся-ка, Лебедкин, и капонир и поторопи плотников, а я побуду здесь, послушаю, что делается у японцев.
Оставшись вдвоем, Звонарев и Блохин стали вслушиваться в окружающую тишину. Из-за недостаточного притока воздуха дышать было трудно, лампа горела тускло и отравляла воздух своим чадом. Вдруг справа послышался довольно сильный удар, и с потолка посыпалась земля.
— Бьет из пушек либо кидает бомбочки, — пояснил Блохин.
— Сколько, по-твоему, до поверхности земли? — спросил Звонарев.
— Кто его знает, надо думать, не меньше полутора саженей. Мы шли с уклоном четверть на аршин длины.
— Значит, углубились почти на сажень против пола капонира и находимся в двух, двух с половиной саженях под землей, — подсчитал Звонарев.
Несколько новых ударов вызвали значительное осыпание. Большой ком земли попал в лампочку. Она затухла. Все погрузилось в непроницаемый мрак. Ругаясь, Блохин полез в карман за спичками. Прапорщику стало жутко.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189