шла бы работать в госпиталь, там женщин не хватает, а в окопах и без нее обойдутся. Да и вам, по-моему, здесь делать нечего. Жили бы у своих на Утесе, все постепенно и вошло бы в норму.
Шура неожиданно всхлипнула и залилась слезами.
— Хоть бы вы меня не попрекали!
— Я и не думал вас обижать, — растерялся Звонарев. — К слову пришлось.
— С чего ты нюни распустила? — неожиданно появился Гудима. — Иди в блиндаж и приведи себя в порядок. Не терплю слезливых и сопливых физиономий!
«Не сладко, однако, живется бедной девушке», — подумал прапорщик и двинулся на Залитерную.
Борей ко уже ждал его с завтраком. Выслушав рассказ прапорщика, поручик ругнул Гудиму, пожалел Шуру и выразил желание познакомиться с Харитиной.
— Занятная бабенка, не приходилось еще встречав таких. Поинтереснее многих наших барынь и барышень.
— Оли Селениной, например?
Борейко насупился и сердито засопел.
— Каждая хороша в своем роде, — примирительно буркнул он после минутного молчания. — Какой у тебя паршивый язык стал в последнее время, Сережа! Это все влияние твоей милейшей амазонки. Та на редкость умеет говорить всякие неприятности и при этом еще с невинным видом, — недовольно бурчал поручик.
Стук в дверь перебил этот разговор.
— Войди! — крикнул Борейко, думая, что это солдат.
Но на пороге появился странный субъект, бритый, одетый в офицерскую форму без погон, с белой повязкой на левой руке, на которой четко виднелись две буквы — «В. К.».
— Дворянин Ножин, — представился он, отдавая честь.
— Попович Борейко, — поднялся поручик навстречу гостю.
На лице Ножина появилось выражение растерянности и удивления.
— Я вас не понимаю…
— Вы изволили довести до моего сведения, что принадлежите к благородному российскому дворянству. Поэтому я почел за должное сообщить вам, что я происхожу из кутейников, — не моргнув глазом ответил Борейко. — Что касается тебя, Сережа, то, право, не знаю, кто ты по своему происхождению.
— Из интеллигентов, если такое сословие имеется, — улыбнулся Звонарев.
— Очень приятно, — пожал ему руку Ножин, все еще не оправившийся от удивления.
— Прошу садиться. Иван, подай стакан! — скомандовал Борейко денщику. — Чем могу быть вам полезен?
— Я состою военным корреспондентом артурской газеты «Новый край»…
— Артурская сплетница тож, — проворчал поручик.
— Я не согласен с такой оценкой нашей деятельности.
— Описываете мифические генеральские подвиги, а о настоящих героях-солдатах и матросах — молчите. Послушать вас, так весь Артур держится на Стесселе, Никитине, Фоке и прочей сволочи. И все свое внимание уделяете тому, что сказала, что подумала и о чем не думала Вера Алексеевна, какой готовят обед у генерала Смирнова, сколько раз мадемуазель Белая встречалась с Звонаревым, — гудел Борейко.
— Оставь меня в покое, Борис! — вспыхнул прапорщик.
Ножин недоумевающе глядел на обоих офицеров.
— Мадемуазель Белую я не имею чести знать, и вообще о ней, насколько мне известно, никогда ничего не писалось!
— Зато, наверное, знаете мадемуазель Селенину.
Ведь вы, кажется, живете рядом с Пушкинской школой?
— Эту маленькую и очень свирепую учительницу, которая беспрерывно меня терзает своей музыкой и пением? Увы, знаю, и даже слишком хорошо!
Звонарев торжествовал, ехидно поглядывая на Борейко.
— Ольга Семеновна обладает прекрасным слухом и недурным голосом, — заметил Борейко.
— Надо добавить: на твой вкус и взгляд, — подсказал
Звонарев.
— Конечно, иногда бывает приятно послушать и ее, но после целого дня канонады так хочется тишины и покоя…
— Пьете? — перебил Ножнна Борейко, наливая водку в стаканы.
— Пью, но только рюмками.
— В чужой монастырь со своим уставом не суйтесь!
На Залитерной рюмок и в заводе нет, поэтому прошу. —
И поручик протянул корреспонденту стакан. — Ваше здоровье!
Ножину ничего не оставалось, как выпить, Борейко не замедлил вновь наполнить стакан.
— Не могу, ей-богу, не могу больше, — уверял корреспондент.
— Я выпил за ваше здоровье, надеюсь, что вы, хотя бы из любезности, ответите мне тем же.
Пришлось гостю еще раз опорожнить свой стакан. Он быстро начал хмелеть.
— Разрешите осмотреть батарею? На свежем воздухе мне будет лучше.
— Милости прошу! — И они вышли из блиндажа.
Солнце еще достаточно сильно грело. От жары Ножину стало еще хуже, и он поторопился отойти в сторону. Вернувшись через некоторое время, он умылся, привел себя в порядок и, извинившись за причиненное беспокойство, предложил сфотографировать батарею вместе с солдатами и офицерами.
— Я этого не разрешу, — нахмурился Борейко.
— Снимок не будет помещен в газете.
— Если вы это сделаете, я настою на вашем расстреле. В Артуре и так достаточно шпионов, — заявил поручик. — Не угодно ли вам пройтись вместе со мной в стрелковые окопы? Оттуда вы сможете заснять японские укрепления. Надо думать, они им известны лучше нашего и едва ли заинтересуют их.
— Судя по вашим словам, можно подумать, что «Новый край» издается для штаба Ноги, а не для жителей и гарнизона осажденного Артура.
— Во всяком случае, для него она представляет во много раз больше интереса, чем для местных аборигенов и гарнизона.
— Ваша точка зрения совпадает со взглядами генерала Стесселя по этому вопросу.
— Сомневаюсь, чтобы это было как! Газета в Артуре нужна, но газета, хорошо снабженная новостями извне и совершенно не касающаяся вопросов обороны, поскольку они секретны.
— Мы и пишем о том, что произошло два-три дня тому назад…
— Чем и облегчаете работу японской разведке.
— Имеется, кроме того, специальная военная и морская цензура…
— Но в ней сидят или олухи, или предатели, разрешающие вам печатать о положении наших войск, — не унимался Борейко. — Пойдемте-ка лучше к стрелкам. Там вы сможете вблизи полюбоваться на наших желтолицых друзей, которые уже скоро восемь месяцев учат нас уму-разуму и, в частности, военному делу.
— А там не очень опасно?
— Я думаю, что чувство страха незнакомо представителю доблестного российского дворянства.
— Да, конечно, но все же…
Борейко повел своего гостя не по ходам сообщения, а напрямик, укрываясь лишь за складками местности. Японцы вскоре заметили их и открыли ружейный огонь. В воздухе запели пули. Ножин весь съежился, втянул голову в плечи и пугливо наклонялся при каждой близко пролетавшей пуле.
— Много, видно, у вас знакомых среди японцев, что вам приходится так часто раскланиваться!
— Дорога, знаете, здесь неровная, боюсь споткнуться и внимательно смотрю себе под ноги…
— Этак вы ничего не увидите! Поднимемся на холм, что вправо. Там хорошо видна вся линия японских траншей.
Но его спутник вдруг споткнулся и присел на землю.
— Ой, больно!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189
Шура неожиданно всхлипнула и залилась слезами.
— Хоть бы вы меня не попрекали!
— Я и не думал вас обижать, — растерялся Звонарев. — К слову пришлось.
— С чего ты нюни распустила? — неожиданно появился Гудима. — Иди в блиндаж и приведи себя в порядок. Не терплю слезливых и сопливых физиономий!
«Не сладко, однако, живется бедной девушке», — подумал прапорщик и двинулся на Залитерную.
Борей ко уже ждал его с завтраком. Выслушав рассказ прапорщика, поручик ругнул Гудиму, пожалел Шуру и выразил желание познакомиться с Харитиной.
— Занятная бабенка, не приходилось еще встречав таких. Поинтереснее многих наших барынь и барышень.
— Оли Селениной, например?
Борейко насупился и сердито засопел.
— Каждая хороша в своем роде, — примирительно буркнул он после минутного молчания. — Какой у тебя паршивый язык стал в последнее время, Сережа! Это все влияние твоей милейшей амазонки. Та на редкость умеет говорить всякие неприятности и при этом еще с невинным видом, — недовольно бурчал поручик.
Стук в дверь перебил этот разговор.
— Войди! — крикнул Борейко, думая, что это солдат.
Но на пороге появился странный субъект, бритый, одетый в офицерскую форму без погон, с белой повязкой на левой руке, на которой четко виднелись две буквы — «В. К.».
— Дворянин Ножин, — представился он, отдавая честь.
— Попович Борейко, — поднялся поручик навстречу гостю.
На лице Ножина появилось выражение растерянности и удивления.
— Я вас не понимаю…
— Вы изволили довести до моего сведения, что принадлежите к благородному российскому дворянству. Поэтому я почел за должное сообщить вам, что я происхожу из кутейников, — не моргнув глазом ответил Борейко. — Что касается тебя, Сережа, то, право, не знаю, кто ты по своему происхождению.
— Из интеллигентов, если такое сословие имеется, — улыбнулся Звонарев.
— Очень приятно, — пожал ему руку Ножин, все еще не оправившийся от удивления.
— Прошу садиться. Иван, подай стакан! — скомандовал Борейко денщику. — Чем могу быть вам полезен?
— Я состою военным корреспондентом артурской газеты «Новый край»…
— Артурская сплетница тож, — проворчал поручик.
— Я не согласен с такой оценкой нашей деятельности.
— Описываете мифические генеральские подвиги, а о настоящих героях-солдатах и матросах — молчите. Послушать вас, так весь Артур держится на Стесселе, Никитине, Фоке и прочей сволочи. И все свое внимание уделяете тому, что сказала, что подумала и о чем не думала Вера Алексеевна, какой готовят обед у генерала Смирнова, сколько раз мадемуазель Белая встречалась с Звонаревым, — гудел Борейко.
— Оставь меня в покое, Борис! — вспыхнул прапорщик.
Ножин недоумевающе глядел на обоих офицеров.
— Мадемуазель Белую я не имею чести знать, и вообще о ней, насколько мне известно, никогда ничего не писалось!
— Зато, наверное, знаете мадемуазель Селенину.
Ведь вы, кажется, живете рядом с Пушкинской школой?
— Эту маленькую и очень свирепую учительницу, которая беспрерывно меня терзает своей музыкой и пением? Увы, знаю, и даже слишком хорошо!
Звонарев торжествовал, ехидно поглядывая на Борейко.
— Ольга Семеновна обладает прекрасным слухом и недурным голосом, — заметил Борейко.
— Надо добавить: на твой вкус и взгляд, — подсказал
Звонарев.
— Конечно, иногда бывает приятно послушать и ее, но после целого дня канонады так хочется тишины и покоя…
— Пьете? — перебил Ножнна Борейко, наливая водку в стаканы.
— Пью, но только рюмками.
— В чужой монастырь со своим уставом не суйтесь!
На Залитерной рюмок и в заводе нет, поэтому прошу. —
И поручик протянул корреспонденту стакан. — Ваше здоровье!
Ножину ничего не оставалось, как выпить, Борейко не замедлил вновь наполнить стакан.
— Не могу, ей-богу, не могу больше, — уверял корреспондент.
— Я выпил за ваше здоровье, надеюсь, что вы, хотя бы из любезности, ответите мне тем же.
Пришлось гостю еще раз опорожнить свой стакан. Он быстро начал хмелеть.
— Разрешите осмотреть батарею? На свежем воздухе мне будет лучше.
— Милости прошу! — И они вышли из блиндажа.
Солнце еще достаточно сильно грело. От жары Ножину стало еще хуже, и он поторопился отойти в сторону. Вернувшись через некоторое время, он умылся, привел себя в порядок и, извинившись за причиненное беспокойство, предложил сфотографировать батарею вместе с солдатами и офицерами.
— Я этого не разрешу, — нахмурился Борейко.
— Снимок не будет помещен в газете.
— Если вы это сделаете, я настою на вашем расстреле. В Артуре и так достаточно шпионов, — заявил поручик. — Не угодно ли вам пройтись вместе со мной в стрелковые окопы? Оттуда вы сможете заснять японские укрепления. Надо думать, они им известны лучше нашего и едва ли заинтересуют их.
— Судя по вашим словам, можно подумать, что «Новый край» издается для штаба Ноги, а не для жителей и гарнизона осажденного Артура.
— Во всяком случае, для него она представляет во много раз больше интереса, чем для местных аборигенов и гарнизона.
— Ваша точка зрения совпадает со взглядами генерала Стесселя по этому вопросу.
— Сомневаюсь, чтобы это было как! Газета в Артуре нужна, но газета, хорошо снабженная новостями извне и совершенно не касающаяся вопросов обороны, поскольку они секретны.
— Мы и пишем о том, что произошло два-три дня тому назад…
— Чем и облегчаете работу японской разведке.
— Имеется, кроме того, специальная военная и морская цензура…
— Но в ней сидят или олухи, или предатели, разрешающие вам печатать о положении наших войск, — не унимался Борейко. — Пойдемте-ка лучше к стрелкам. Там вы сможете вблизи полюбоваться на наших желтолицых друзей, которые уже скоро восемь месяцев учат нас уму-разуму и, в частности, военному делу.
— А там не очень опасно?
— Я думаю, что чувство страха незнакомо представителю доблестного российского дворянства.
— Да, конечно, но все же…
Борейко повел своего гостя не по ходам сообщения, а напрямик, укрываясь лишь за складками местности. Японцы вскоре заметили их и открыли ружейный огонь. В воздухе запели пули. Ножин весь съежился, втянул голову в плечи и пугливо наклонялся при каждой близко пролетавшей пуле.
— Много, видно, у вас знакомых среди японцев, что вам приходится так часто раскланиваться!
— Дорога, знаете, здесь неровная, боюсь споткнуться и внимательно смотрю себе под ноги…
— Этак вы ничего не увидите! Поднимемся на холм, что вправо. Там хорошо видна вся линия японских траншей.
Но его спутник вдруг споткнулся и присел на землю.
— Ой, больно!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189