Недавно в этом районе происходила рукопашная схватка, и около орудий оставалось лежать большое количество трупов, застывших в том положении, в котором их застала смерть. Один японец стоял на колене, опираясь правой рукой на ружье, голова свесилась вниз, как от усталости. Рядом матрос, вцепился японцу в горло, а у самого в животе торчал японский штык.
Вечером на вершине появился стрелковый капитан
Солоникио, назначенный комендантом горы. С ним прибыла на смену морякам пехота. Акинфиев пригласил Сойманова и Борейко к себе в Новый город. Обед подавал денщик-матрос. Друзья вспоминали минувшие дни. Андрюша нетерпеливо поглядывал на часы.
— Когда же наконец вернется Надя? — нервничал он.
— Бедный Сережа страшно слаб, не может даже повернуться на бок. Он кланяется тебе, Андрюша, справлялся о твоем здоровье. Ты знаешь, скоро его свадьба с Варей, — проговорила вошедшая Акинфиева.
После обеда офицеры отправились в штаб Ирмана, расположенный в одной из казарм Нового города. Там они застали Кондратенко, Белого и Третьякова. Шло совещание о мерах обороны Высокой. Кондратенко сидел в конце стола и, как всегда, молчаливо слушал других, быстро делая заметки в записной книжке. Ирман говорил долго и путано, убеждая не сдавать Высокую, против чего никто не возражал. Третьяков жаловался на крайнюю усталость солдат, просил их сменить, а также прислать подкреплений. Присутствовавшие тут же стрелковые офицеры указывали, что солдат надо прежде всего накормить, так как они не ели уже больше суток. — Во-первых, там нужна походная кухня с горячей похлебкой, а затем уже бомбочки и патроны и, наконец, теплая одежда, — в один голос заявляли они.
— А вам, морякам, что нужно? — обратился к вошедшим генерал.
— Приказ, когда и куда выступать, — бойко ответил Сойманов.
— Неплохой ответ. Как у вас с пищей и теплой одеждой?
— Управление порта нас вполне обеспечило и тем и другим. Матросы получают по полбанки мясных консервов в день на человека и имеют теплую одежду. Борщ готовится в морских казармах и подвозится к самым позициям.
— Поскольку флот больше заинтересован в судьбе Высокой, то пусть он ее и защищает, — заметил один из стрелковых офицеров.
— Совершенно неправильное мнение. Во время осады крепости моряки четыре месяца рука об руку со стрелками и артиллеристами мужественно сражались на фортах и укреплениях крепости. А в дальнейшем ходе осады весьма важно, в чьих руках будет находиться Высокая, — отозвался Белый.
— Так и решим: моряков оставим на горе, стрелков снимем, пополним их госпитальными командами и выздоравливающими, — распорядился Кондратенко и направился к двери. За ним пошли и остальные.
— Построить морские команды, — приказал генерал.
Когда распоряжение было выполнено, Кондратенко тепло поблагодарил матросов за боевую работу.
— Вам придется защищать Высокую и дальше. Помните, что ее падение равносильно гибели ваших судов и кораблей. Я надеюсь на вас, как на своих стрелков. Наша родина поручила вам защиту Артура, и я твердо уверен, что вы сумеете отстоять его так же, как и Высокую.
— Постараемся, ваше превосходительство! — гаркнули в ответ моряки.
— Ну, с богом, — махнул рукой Кондратенко.
Сойманов и Акинфиев увели свои команды.
Ушел и Борейко. Вскоре он оказался около Пушкинской школы. Осторожно постучав в дверь, он назвал свою фамилию. Его встретила маленькая учительница.
— Каким ветром вас сюда занесло в такой поздний час? — спросила она поручика.
— Вы мне разрешите у вас переночевать? — спросил он.
— Только, чур, вы будете вести себя скромненько, — проговорила учительница, грозя ему пальцем.
— Об этом не беспокойтесь. В вашем присутствии я делаюсь, как известно, ручным.
— До сих пор у меня были ручные кошки, собаки и другие звери, но медведей еще не было.
— Поскольку у вас имеется уже такой большой опыт дрессировщика, я думаю, что вы и меня сумеете прибрать к рукам, а вернее, уже давно прибрали, — добавил он через несколько секунд.
— Вы, кажется, против этого не возражаете? — улыбнулась учительница.
— Нет, — буркнул поручик и, неожиданно подхватив ее на руки, крепко поцеловал.
— На место! — крикнула Оля, отбиваясь от него, но поручик понес ее, как малого ребенка, в соседнюю комнату, где их ожидали уже Мария Петровна и Леля.
— Наши голубки, кажется, договорились, — заметила
Леля, увидев их счастливые лица.
Оля торжественно представила:
— Мой муж.
Наступили последние дни горы Высокой. 20 ноября с утра на Высокую гору обрушился шквал огня. Осадные батареи неистовствовали. Весь береговой фронт и броненосцы открыли ответный перекидной огонь по японцам, стараясь привести к молчанию их тяжелые батареи.
Едва началась стрельба, как Борейко заторопился на
Высокую. Около Сводного госпиталя он нагнал Варю Белую с Васей.
— Сереже стало гораздо лучше, — радостно сообщила девушка. — Он быстро поправляется.
— Очевидно, после Надиных поцелуев, — пошутил поручик.
Варя растерянно посмотрела на Борейко.
— Сережа не такой, чтобы любить меня, а целоваться с другой.
— Кто это вам сказал, что он вас любит?
— Он сам.
— И вы поверили ему?
— А ну вас, Топтыгин. — Варя поспешила в госпиталь.
Со стороны Нового города по направлению Высокой потянулись разношерстные колонны — последний резерв крепости: солдаты, матросы, дружинники, выписанные из госпиталей, еще перевязанные хромые.
— Чертова мясорубка, — кивнул на Высокую проходивший солдат. — Сколько уже легло на ней народу!
Целый день гремели пушки, грохотали взрывы одиннадцатидюймовых снарядов, рвались шрапнели, бомбочки, ручьем лилась кровь, люди мучились и умирали. Японцы в атаку не переходили, но готовились к штурму.
На следующий день канонада возобновилась с прежней силой. Погода выдалась морозная, ясная, что облегчало пристрелку по Высокой. К осадным батареям присоединились канонерские лодки со стороны Голубиной бухты. Вершина горы оказалась под перекрестным огнем. Ливень чугуна и стали усиливался с каждой минутой.
После полудня японцы снова густыми колоннами двинулись на Высокую. Тысячи их валились, как подкошенные, под огнем орудий, пулеметов, винтовок, ручных гранат… Японцы продолжали продвигаться вперед. По грудам трупов и раненых неудержимо катились все новые и новые волны атакующих. Все выше поднимались они к двурогой вершине Высокой. И русские попятились. Японцы ворвались на самую вершину.
Завязался рукопашный бой. Озверелые люди дрались чем попало — штыками, прикладами, камнями, бомбочками, резали, душили, кусали друг друга.
Осадная артиллерия перенесла огонь на резервы и Новый город. Один за другим разрушались дома, возникали пожары, и все тонуло в облаках дыма и пыли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189
Вечером на вершине появился стрелковый капитан
Солоникио, назначенный комендантом горы. С ним прибыла на смену морякам пехота. Акинфиев пригласил Сойманова и Борейко к себе в Новый город. Обед подавал денщик-матрос. Друзья вспоминали минувшие дни. Андрюша нетерпеливо поглядывал на часы.
— Когда же наконец вернется Надя? — нервничал он.
— Бедный Сережа страшно слаб, не может даже повернуться на бок. Он кланяется тебе, Андрюша, справлялся о твоем здоровье. Ты знаешь, скоро его свадьба с Варей, — проговорила вошедшая Акинфиева.
После обеда офицеры отправились в штаб Ирмана, расположенный в одной из казарм Нового города. Там они застали Кондратенко, Белого и Третьякова. Шло совещание о мерах обороны Высокой. Кондратенко сидел в конце стола и, как всегда, молчаливо слушал других, быстро делая заметки в записной книжке. Ирман говорил долго и путано, убеждая не сдавать Высокую, против чего никто не возражал. Третьяков жаловался на крайнюю усталость солдат, просил их сменить, а также прислать подкреплений. Присутствовавшие тут же стрелковые офицеры указывали, что солдат надо прежде всего накормить, так как они не ели уже больше суток. — Во-первых, там нужна походная кухня с горячей похлебкой, а затем уже бомбочки и патроны и, наконец, теплая одежда, — в один голос заявляли они.
— А вам, морякам, что нужно? — обратился к вошедшим генерал.
— Приказ, когда и куда выступать, — бойко ответил Сойманов.
— Неплохой ответ. Как у вас с пищей и теплой одеждой?
— Управление порта нас вполне обеспечило и тем и другим. Матросы получают по полбанки мясных консервов в день на человека и имеют теплую одежду. Борщ готовится в морских казармах и подвозится к самым позициям.
— Поскольку флот больше заинтересован в судьбе Высокой, то пусть он ее и защищает, — заметил один из стрелковых офицеров.
— Совершенно неправильное мнение. Во время осады крепости моряки четыре месяца рука об руку со стрелками и артиллеристами мужественно сражались на фортах и укреплениях крепости. А в дальнейшем ходе осады весьма важно, в чьих руках будет находиться Высокая, — отозвался Белый.
— Так и решим: моряков оставим на горе, стрелков снимем, пополним их госпитальными командами и выздоравливающими, — распорядился Кондратенко и направился к двери. За ним пошли и остальные.
— Построить морские команды, — приказал генерал.
Когда распоряжение было выполнено, Кондратенко тепло поблагодарил матросов за боевую работу.
— Вам придется защищать Высокую и дальше. Помните, что ее падение равносильно гибели ваших судов и кораблей. Я надеюсь на вас, как на своих стрелков. Наша родина поручила вам защиту Артура, и я твердо уверен, что вы сумеете отстоять его так же, как и Высокую.
— Постараемся, ваше превосходительство! — гаркнули в ответ моряки.
— Ну, с богом, — махнул рукой Кондратенко.
Сойманов и Акинфиев увели свои команды.
Ушел и Борейко. Вскоре он оказался около Пушкинской школы. Осторожно постучав в дверь, он назвал свою фамилию. Его встретила маленькая учительница.
— Каким ветром вас сюда занесло в такой поздний час? — спросила она поручика.
— Вы мне разрешите у вас переночевать? — спросил он.
— Только, чур, вы будете вести себя скромненько, — проговорила учительница, грозя ему пальцем.
— Об этом не беспокойтесь. В вашем присутствии я делаюсь, как известно, ручным.
— До сих пор у меня были ручные кошки, собаки и другие звери, но медведей еще не было.
— Поскольку у вас имеется уже такой большой опыт дрессировщика, я думаю, что вы и меня сумеете прибрать к рукам, а вернее, уже давно прибрали, — добавил он через несколько секунд.
— Вы, кажется, против этого не возражаете? — улыбнулась учительница.
— Нет, — буркнул поручик и, неожиданно подхватив ее на руки, крепко поцеловал.
— На место! — крикнула Оля, отбиваясь от него, но поручик понес ее, как малого ребенка, в соседнюю комнату, где их ожидали уже Мария Петровна и Леля.
— Наши голубки, кажется, договорились, — заметила
Леля, увидев их счастливые лица.
Оля торжественно представила:
— Мой муж.
Наступили последние дни горы Высокой. 20 ноября с утра на Высокую гору обрушился шквал огня. Осадные батареи неистовствовали. Весь береговой фронт и броненосцы открыли ответный перекидной огонь по японцам, стараясь привести к молчанию их тяжелые батареи.
Едва началась стрельба, как Борейко заторопился на
Высокую. Около Сводного госпиталя он нагнал Варю Белую с Васей.
— Сереже стало гораздо лучше, — радостно сообщила девушка. — Он быстро поправляется.
— Очевидно, после Надиных поцелуев, — пошутил поручик.
Варя растерянно посмотрела на Борейко.
— Сережа не такой, чтобы любить меня, а целоваться с другой.
— Кто это вам сказал, что он вас любит?
— Он сам.
— И вы поверили ему?
— А ну вас, Топтыгин. — Варя поспешила в госпиталь.
Со стороны Нового города по направлению Высокой потянулись разношерстные колонны — последний резерв крепости: солдаты, матросы, дружинники, выписанные из госпиталей, еще перевязанные хромые.
— Чертова мясорубка, — кивнул на Высокую проходивший солдат. — Сколько уже легло на ней народу!
Целый день гремели пушки, грохотали взрывы одиннадцатидюймовых снарядов, рвались шрапнели, бомбочки, ручьем лилась кровь, люди мучились и умирали. Японцы в атаку не переходили, но готовились к штурму.
На следующий день канонада возобновилась с прежней силой. Погода выдалась морозная, ясная, что облегчало пристрелку по Высокой. К осадным батареям присоединились канонерские лодки со стороны Голубиной бухты. Вершина горы оказалась под перекрестным огнем. Ливень чугуна и стали усиливался с каждой минутой.
После полудня японцы снова густыми колоннами двинулись на Высокую. Тысячи их валились, как подкошенные, под огнем орудий, пулеметов, винтовок, ручных гранат… Японцы продолжали продвигаться вперед. По грудам трупов и раненых неудержимо катились все новые и новые волны атакующих. Все выше поднимались они к двурогой вершине Высокой. И русские попятились. Японцы ворвались на самую вершину.
Завязался рукопашный бой. Озверелые люди дрались чем попало — штыками, прикладами, камнями, бомбочками, резали, душили, кусали друг друга.
Осадная артиллерия перенесла огонь на резервы и Новый город. Один за другим разрушались дома, возникали пожары, и все тонуло в облаках дыма и пыли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189