И, если кто
разделяет единицу, я не могу больше верить, что двойка появляется именно по
этой причине - через разделение, ибо тогда причина будет как раз
противоположной причине образования двух: только что мы утверждали, будто
единицы взаимно сближаются и прибавляются одна к другой, а теперь говорим,
что одна от другой отделяется и отнимается!"
Трудно сказать яснее, чем Платон. Любое явление можно определить через
что-то другое, а этих других - много; в примере с понятием двойки Платон
показывает, что ее можно определить и как результат деления на две части
одной какой-то единицы, и как результат сложения двух раздельно
существовавших единиц. Но ведь тогда мы даем разные определения двойки, мы
берем ее в разных отношениях, значит, и двойки наши будут разные.
Поэтому прежде чем что-либо определять, надо, по Платону, понять, что такое
определение; прежде чем что-нибудь понимать, надо выяснить, что такое
понятие; прежде чем мыслить, надо дать себе отчет в том, что такое мышление.
Эту задачу Платон ставит перед собой едва ли не во всех своих диалогах; но
наиболее четко и последовательно он анализирует, что такое мышление, в
диалоге "Парменид".
Проблема единого и многого и решение ее Платоном
Итак, перед Платоном стоит антиномия. Тезис ее сформулирован элеатами:
истинно то, что тождественно самому себе, а тождественное себе не может ни
изменяться, ни возникать и исчезать, ни двигаться, ни члениться на части -
оно может только быть и быть тождественным себе. Тезис элеатов, если его
выразить формально-логически, свелся бы, следовательно, к закону тождества:
А есть А.
Платон полностью согласен с элеатами в том, что без наличия чего-то
самотождественного (т.е., иначе говоря, без принципа тождества) невозможно
никакое познание. "...Не допуская постоянно тождественной себе идеи каждой
из существующих вещей, он (человек. - П.Г.) не найдет, куда направить свою
мысль, и тем самым уничтожит всякую возможность рассуждения".
Но тут возникает другое соображение - антитезис, сформулированный
софистами: то, что в состоянии познать человек, не может быть тождественно
самому себе, ибо самотождественное - это то, что отнесено только к себе
самому, а то, что мы называем познанием, есть отнесение познаваемого к
субъекту познания. Значит, для того чтобы предмет был познаваемым, нужно,
чтобы он был отнесен не к самому себе, а к познающему субъекту. Если
выразить эту мысль на языке Платона, то надо сказать: то, что может быть
познано, есть всегда другое (а не тождественное).
Стало быть, мы имеем два несовместимых утверждения: чтобы было возможно
познание, нужно, чтобы предмет был тождественным себе и в то же время чтобы
он не был тождественным себе - другими словами, нужно, чтобы он был отнесен
только к самому себе и чтобы он был отнесен только к другому - познающему
субъекту.
Эта же самая антиномия может быть сформулирована и по-другому, для
понимания языка Платона мы должны рассмотреть и эту ее формулировку.
Тождественное самому себе, а стало быть, неизменное, вечное, неделимое и
т.д. бытие предмета не может быть дано среди явлений чувственного мира и
должно быть вынесено за пределы последнего. Это бытие Платон называет идеей.
Вопрос о возможности познания этой идеи (или этих идей), т.е. о возможности
ее вступить в отношение с познающим субъектом, ставится в этом случае как
вопрос о том, как идея может быть связана с чувственным миром, в каком
отношении с чувственным миром она может находиться. Как может нечто
самотождественное вступить в контакт с чем-нибудь, кроме себя самого? Если
оно вступит в этот контакт, то оно уже не будет самотождественным,
неделимым, неизменным и т.д.; но если оно не вступит в этот контакт, то мир
чувственный окажется совершенно непричастен ему и само оно станет
совершенно недоступным познанию. Платон формулирует эту антиномию с
максимальной остротой.
Поскольку идея есть нечто единое, а соответствующих вещей, т.е. чувственных
воплощений этой идеи, будет множество, то отношения между идеальным и
чувственным - это отношение между единым и многим.
Таким образом, полемика между элеатами и пифагорейцами по вопросу о едином
и многом вновь возрождается у Платона, обогащенная еще одним аспектом,
которого не было ранее, а именно аспектом гносеологическим.
Онтологически эта проблема формулируется так: как может единая идея
воплотиться в множестве вещей, остается ли она после этого единым или
становится многим? Гносеологически она формулируется так: как может единое
быть предметом познания? Ведь, оказываясь познаваемым, оно вступает в
контакт с познающим, а значит, перестает быть единым. А всеобщая, т.е.
логическая, формулировка этого вопроса такова: как может единое - и может
ли - быть многим?
С наибольшей полнотой эта проблема рассмотрена в диалоге "Парменид". Не
случайно этот диалог является вершиной логической мысли Платона. Форма, в
какой Платон рассматривает этот вопрос, сама по себе очень интересна. Он
строит свое рассуждение по тому же принципу, по какому строится косвенное
доказательство в "µачалах" Евклида, а именно: он принимает определенное
допущение (гипотезу - Йp"JesiV) и показывает, какие выводы следуют из этого
допущения.
Гипотеза I. "Если есть единое, то может ли оно быть многим?" Ясно, что
ответ должен быть отрицательным: единое - это единое, оно не может быть
многим. А коль скоро мы приняли этот тезис, то мы должны согласиться, что:
а) единое не может иметь частей, а значит, не может быть целым, ибо целое -
это то, что имеет части;
б) не имея частей, оно не может иметь ни начала, ни конца, ни середины, а
поскольку начало и конец - предел каждой вещи, то единое - беспредельно, а
также лишено всяких очертаний;
в) не имея частей, единое также не может находиться ни в самом себе, ни в
другом; ибо, находясь в другом, оно охватывалось бы этим другим и касалось
его многими своими частями; а находясь в себе, оно окружило бы само себя и
таким образом раздвоилось бы на окружающее и окружаемое; следовательно,
единое находится нигде, т.е. иначе говоря, нигде не находится;
г) опять-таки из-за отсутствия в нем частей единое не могло бы ни
покоиться, ни двигаться, ни изменяться - в силу тех же аргументов;
д) самое парадоксальное, что единое, как показывает Платон, "не может быть
тождественным ни иному, ни самому себе и, с другой стороны, отличным от
самого себя или от иного".
То, что единое не может ни быть отличным от себя, ни быть тождественным
иному, это понятно; ведь оно имеет только одно определение - быть единым, а
для того, чтобы быть тождественным иному (или отличным от себя), оно должно
соотнестись с другим, но никакого соотношения быть не может, пока дано
только одно определение - единость.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107
разделяет единицу, я не могу больше верить, что двойка появляется именно по
этой причине - через разделение, ибо тогда причина будет как раз
противоположной причине образования двух: только что мы утверждали, будто
единицы взаимно сближаются и прибавляются одна к другой, а теперь говорим,
что одна от другой отделяется и отнимается!"
Трудно сказать яснее, чем Платон. Любое явление можно определить через
что-то другое, а этих других - много; в примере с понятием двойки Платон
показывает, что ее можно определить и как результат деления на две части
одной какой-то единицы, и как результат сложения двух раздельно
существовавших единиц. Но ведь тогда мы даем разные определения двойки, мы
берем ее в разных отношениях, значит, и двойки наши будут разные.
Поэтому прежде чем что-либо определять, надо, по Платону, понять, что такое
определение; прежде чем что-нибудь понимать, надо выяснить, что такое
понятие; прежде чем мыслить, надо дать себе отчет в том, что такое мышление.
Эту задачу Платон ставит перед собой едва ли не во всех своих диалогах; но
наиболее четко и последовательно он анализирует, что такое мышление, в
диалоге "Парменид".
Проблема единого и многого и решение ее Платоном
Итак, перед Платоном стоит антиномия. Тезис ее сформулирован элеатами:
истинно то, что тождественно самому себе, а тождественное себе не может ни
изменяться, ни возникать и исчезать, ни двигаться, ни члениться на части -
оно может только быть и быть тождественным себе. Тезис элеатов, если его
выразить формально-логически, свелся бы, следовательно, к закону тождества:
А есть А.
Платон полностью согласен с элеатами в том, что без наличия чего-то
самотождественного (т.е., иначе говоря, без принципа тождества) невозможно
никакое познание. "...Не допуская постоянно тождественной себе идеи каждой
из существующих вещей, он (человек. - П.Г.) не найдет, куда направить свою
мысль, и тем самым уничтожит всякую возможность рассуждения".
Но тут возникает другое соображение - антитезис, сформулированный
софистами: то, что в состоянии познать человек, не может быть тождественно
самому себе, ибо самотождественное - это то, что отнесено только к себе
самому, а то, что мы называем познанием, есть отнесение познаваемого к
субъекту познания. Значит, для того чтобы предмет был познаваемым, нужно,
чтобы он был отнесен не к самому себе, а к познающему субъекту. Если
выразить эту мысль на языке Платона, то надо сказать: то, что может быть
познано, есть всегда другое (а не тождественное).
Стало быть, мы имеем два несовместимых утверждения: чтобы было возможно
познание, нужно, чтобы предмет был тождественным себе и в то же время чтобы
он не был тождественным себе - другими словами, нужно, чтобы он был отнесен
только к самому себе и чтобы он был отнесен только к другому - познающему
субъекту.
Эта же самая антиномия может быть сформулирована и по-другому, для
понимания языка Платона мы должны рассмотреть и эту ее формулировку.
Тождественное самому себе, а стало быть, неизменное, вечное, неделимое и
т.д. бытие предмета не может быть дано среди явлений чувственного мира и
должно быть вынесено за пределы последнего. Это бытие Платон называет идеей.
Вопрос о возможности познания этой идеи (или этих идей), т.е. о возможности
ее вступить в отношение с познающим субъектом, ставится в этом случае как
вопрос о том, как идея может быть связана с чувственным миром, в каком
отношении с чувственным миром она может находиться. Как может нечто
самотождественное вступить в контакт с чем-нибудь, кроме себя самого? Если
оно вступит в этот контакт, то оно уже не будет самотождественным,
неделимым, неизменным и т.д.; но если оно не вступит в этот контакт, то мир
чувственный окажется совершенно непричастен ему и само оно станет
совершенно недоступным познанию. Платон формулирует эту антиномию с
максимальной остротой.
Поскольку идея есть нечто единое, а соответствующих вещей, т.е. чувственных
воплощений этой идеи, будет множество, то отношения между идеальным и
чувственным - это отношение между единым и многим.
Таким образом, полемика между элеатами и пифагорейцами по вопросу о едином
и многом вновь возрождается у Платона, обогащенная еще одним аспектом,
которого не было ранее, а именно аспектом гносеологическим.
Онтологически эта проблема формулируется так: как может единая идея
воплотиться в множестве вещей, остается ли она после этого единым или
становится многим? Гносеологически она формулируется так: как может единое
быть предметом познания? Ведь, оказываясь познаваемым, оно вступает в
контакт с познающим, а значит, перестает быть единым. А всеобщая, т.е.
логическая, формулировка этого вопроса такова: как может единое - и может
ли - быть многим?
С наибольшей полнотой эта проблема рассмотрена в диалоге "Парменид". Не
случайно этот диалог является вершиной логической мысли Платона. Форма, в
какой Платон рассматривает этот вопрос, сама по себе очень интересна. Он
строит свое рассуждение по тому же принципу, по какому строится косвенное
доказательство в "µачалах" Евклида, а именно: он принимает определенное
допущение (гипотезу - Йp"JesiV) и показывает, какие выводы следуют из этого
допущения.
Гипотеза I. "Если есть единое, то может ли оно быть многим?" Ясно, что
ответ должен быть отрицательным: единое - это единое, оно не может быть
многим. А коль скоро мы приняли этот тезис, то мы должны согласиться, что:
а) единое не может иметь частей, а значит, не может быть целым, ибо целое -
это то, что имеет части;
б) не имея частей, оно не может иметь ни начала, ни конца, ни середины, а
поскольку начало и конец - предел каждой вещи, то единое - беспредельно, а
также лишено всяких очертаний;
в) не имея частей, единое также не может находиться ни в самом себе, ни в
другом; ибо, находясь в другом, оно охватывалось бы этим другим и касалось
его многими своими частями; а находясь в себе, оно окружило бы само себя и
таким образом раздвоилось бы на окружающее и окружаемое; следовательно,
единое находится нигде, т.е. иначе говоря, нигде не находится;
г) опять-таки из-за отсутствия в нем частей единое не могло бы ни
покоиться, ни двигаться, ни изменяться - в силу тех же аргументов;
д) самое парадоксальное, что единое, как показывает Платон, "не может быть
тождественным ни иному, ни самому себе и, с другой стороны, отличным от
самого себя или от иного".
То, что единое не может ни быть отличным от себя, ни быть тождественным
иному, это понятно; ведь оно имеет только одно определение - быть единым, а
для того, чтобы быть тождественным иному (или отличным от себя), оно должно
соотнестись с другим, но никакого соотношения быть не может, пока дано
только одно определение - единость.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107