»
«Мне кажется, Григорий, что тебя могла бы совесть мучить больше, чем меня, ты ведь собственной персоной сидишь на шее жены!»
«Шалишь! По закону у нас с ней имущество общее. Мог бы и ты не ходить таким обтрепышем».
«Вероятно! Только тогда других бы обтрепышей прибавилось. Закон общественного развития: когда богатеет один, нищают десятки. Чтобы самому заметно разбогатеть, одной шкуры с другого снять мало».
«Пусть не будет дураком!»
«А мне не хочется быть скотиной!»
«Вот и поговорили».
«Поговорили».
Они разошлись было в разные стороны. Но Григорий на минутку остановился.
«Слушай, Иосиф, замени ты себе фамилию. У вас это запрет сто делается. Как назвал себя, так потом и приживется. Не позорь наш род!»
«Не опозорю. А фамилию отцовскую зачем же менять? Она и честь и гордость. Кличек подпольных у меня много, ко это совсем другое. Умру, на камне высекут: Дубровинский».
«Если камень полежат!»
«Ну, может, хоть в памяти на малое время у кого-то останется. Прощай!»
«Прощай, существо с многими кличками: Шарик, Бобик, Барбос!»
...Этот мучительный разговор не выходил теперь из ума. Брат родной, воспитывались вместе, в одной семье, а поди ж ты как держится! Не генерал ведь и не полковник даже. Состоит в запасе, но парадный офицерский мундир с золотыми погонами обязательно надевает, хочет этим подчеркнуть свою приверженность власть предержащим. Его не переубедишь.
А как он зло отозвался о кличках! Приравнял их к собачьим. Не подумал, что собачьи-то клички больше подходят к таким охранителям царского трона, как он сам.
В Самаре Дубровинского поджидал Лядов. Они знали друг о друге понаслышке, а лично встретились впервые. Дубровинско-му было памятно, что Лядов организовал первый московский «Рабочий союз». Тот, на пепелище которого, под корень разгромленного охранкой, Дубровинский вместе с Дмитрием Ульяновым, Радиным и Владимирским создавали потом заново второй союз, под прежним названием. По делу «Рабочего союза» семь лет провел Лядов в верхоянской ссылке. Освободившись, работал в Саратове, а последнее время в заграничной организации «Искры». Сухощавый, с небольшой курчавой бородкой, словно бы привязанной узкой тесемкой к ушам, но зато с огромнейшей копной черных полос на голове, он сразу понравился Дубровинскому своей прямотой и деловитостью. Назвал ' пароль, означавший, что он посланец заграничной части ЦК, назвал и себя,
— А вы, Иосиф Федорович, теперь не «Леонид», а «Иннокентий», так, кажется? —спросил, надевая очки в тонкой стальной оправе.
— Как «Леонид» я слишком уж примелькался,— подтвердил Дубровинский.— Хорошие вести привезли, Мартын Николаевич?
— Не очень,— сказал Лядов.— Отсюда хотелось бы увезти вести повеселее. И многое как раз зависит от вас.
— Все, что в моих силах, я делаю. И не без успеха.
— Вот именно это Владимира Ильича беспокоит. По его личному поручению я объехал многие комитеты, и, знаете, там, где побывали вы, отмечаются примиренческие настроения. Что вы делаете, Иосиф Федорович?
— Делаю то, что необходимо для единства партии. Способствовать углублению разногласий я не могу и не стану! Но вы мне оказываете большую честь, Мартын Николаевич, утверждая, что комитеты, в которых побывал я, стоят на позициях сохранения мира в партии.
— Не придирайтесь к неточным словам, Иосиф Федорович! Вы же прекрасно понимаете, о чем я говорю.
— Я придрался лишь для того, чтобы нагляднее показать, как возникают именно такого рода разногласия — из-за неточных выражений. Возникают по пустякам. А потом обе стороны стремятся и раздуть до степени принципиальной, чтобы оправдать свое упрямство.
— Вы говорите: «обе стороны». Стало быть, и большинство и меньшинство вы ставите на одну доску, конфликт между ними считаете пустяком, а позицию Ленина неоправданным упрямством?—Глаза Лядова сердито поблескивали сквозь стекла очков.
— Судя по всему, эти меньшевики — сволочь порядочная,— ответил Дубровинский, стараясь не выйти из полемического равновесия.— Допускаю, что страсти на съезде разжигали они, но черт же с ними, ради единства партии им можно было бы и уступить, не доводя дело до раскола.
— Так в чем же именно еще Ленин должен был уступить? — Лядов горячился.— Параграф первый Устава мартовцы провели в желательной им редакции...
— Не хочу быть судьей над тем, что было,— перебил Дубровинский.— Я озабочен тем, что есть сейчас. Владимир Ильич заявил о выходе из редакции «Искры». Если бы он взял это заявление обратно, он взял бы снова редакцию в свои руки. Аксельрод, Засулич — они же все равно работать не будут. Старовер, ну что же, Старовер... А Мартова, ручаюсь, Ленин подчинил бы. Вместе с Плехановым. Как было всегда. А теперь и Плеханов на стороне меньшинства.
— Не так все это просто, Иосиф Федорович, как вы полагаете. В теперешней «Искре» тон задает уже не Мартов и не Плеханов даже, который увлечен работой в Совете партии. В редакции появились Дан и Мартынов, оппортунисты, оба с железными характерами. Вернись Ленин снова в редакцию, его по всем вопросам майоризируют, ни в чем не дадут проявить себя. И тогда большинство потеряет свои позиции и в ЦК и в редакции. Лучший выход — созыв съезда. Пусть еще раз там открыто переругаются, но оборвать эту двойственность, когда решения Второго съезда меньшинством истолковываются по-своему и именем съезда творится черт знает что!
— Но это, Мартын Николаевич, просто безумно! С двойственностью в партии еще можно справиться. Созвать новый съезд — значит заведомо создать вторую партию. И я не знаю, какая из них тогда станет первой!
— Та-ак! — Лядов побарабанил пальцами по столу.— А Владимир Ильич очень рассчитывал на то, что здесь, в России, вы крепко поможете провести правильную партийную линию.
— Именно так. Правильную линию я и провожу,— твердо заявил Дубровинский.— Единственно правильную линию — прочного мира в партии. Других решений быть не может. И мне хочется, чтобы и вы и Ленин с этим согласились.
— С этим прежде всего не согласится меньшинство,— теряя терпение, возразил Лядов.— Они примут мир на единственном условии: полное их господство, полный отказ от революционности рабочего движения. Словом, долой царское самодержавие, да здравствует самодержавие буржуазии! Такого ли согласия хотите вы и от Ленина?
— Вы преувеличиваете, Мартын Николаевич! Большинство всегда останется большинством и сумеет поставить меньшинство на свое место. Речь ведь о методах: сокрушить или убедить, отторгнуть совсем или приблизить, иметь еще одного врага или союзника.
— При таком ходе мыслей вы все еще причисляете себя к сторонникам большинства, Иосиф Федорович?
— Да, Мартын Николаевич! К сторонникам большинства, и в единой, а не расколотой партии!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258
«Мне кажется, Григорий, что тебя могла бы совесть мучить больше, чем меня, ты ведь собственной персоной сидишь на шее жены!»
«Шалишь! По закону у нас с ней имущество общее. Мог бы и ты не ходить таким обтрепышем».
«Вероятно! Только тогда других бы обтрепышей прибавилось. Закон общественного развития: когда богатеет один, нищают десятки. Чтобы самому заметно разбогатеть, одной шкуры с другого снять мало».
«Пусть не будет дураком!»
«А мне не хочется быть скотиной!»
«Вот и поговорили».
«Поговорили».
Они разошлись было в разные стороны. Но Григорий на минутку остановился.
«Слушай, Иосиф, замени ты себе фамилию. У вас это запрет сто делается. Как назвал себя, так потом и приживется. Не позорь наш род!»
«Не опозорю. А фамилию отцовскую зачем же менять? Она и честь и гордость. Кличек подпольных у меня много, ко это совсем другое. Умру, на камне высекут: Дубровинский».
«Если камень полежат!»
«Ну, может, хоть в памяти на малое время у кого-то останется. Прощай!»
«Прощай, существо с многими кличками: Шарик, Бобик, Барбос!»
...Этот мучительный разговор не выходил теперь из ума. Брат родной, воспитывались вместе, в одной семье, а поди ж ты как держится! Не генерал ведь и не полковник даже. Состоит в запасе, но парадный офицерский мундир с золотыми погонами обязательно надевает, хочет этим подчеркнуть свою приверженность власть предержащим. Его не переубедишь.
А как он зло отозвался о кличках! Приравнял их к собачьим. Не подумал, что собачьи-то клички больше подходят к таким охранителям царского трона, как он сам.
В Самаре Дубровинского поджидал Лядов. Они знали друг о друге понаслышке, а лично встретились впервые. Дубровинско-му было памятно, что Лядов организовал первый московский «Рабочий союз». Тот, на пепелище которого, под корень разгромленного охранкой, Дубровинский вместе с Дмитрием Ульяновым, Радиным и Владимирским создавали потом заново второй союз, под прежним названием. По делу «Рабочего союза» семь лет провел Лядов в верхоянской ссылке. Освободившись, работал в Саратове, а последнее время в заграничной организации «Искры». Сухощавый, с небольшой курчавой бородкой, словно бы привязанной узкой тесемкой к ушам, но зато с огромнейшей копной черных полос на голове, он сразу понравился Дубровинскому своей прямотой и деловитостью. Назвал ' пароль, означавший, что он посланец заграничной части ЦК, назвал и себя,
— А вы, Иосиф Федорович, теперь не «Леонид», а «Иннокентий», так, кажется? —спросил, надевая очки в тонкой стальной оправе.
— Как «Леонид» я слишком уж примелькался,— подтвердил Дубровинский.— Хорошие вести привезли, Мартын Николаевич?
— Не очень,— сказал Лядов.— Отсюда хотелось бы увезти вести повеселее. И многое как раз зависит от вас.
— Все, что в моих силах, я делаю. И не без успеха.
— Вот именно это Владимира Ильича беспокоит. По его личному поручению я объехал многие комитеты, и, знаете, там, где побывали вы, отмечаются примиренческие настроения. Что вы делаете, Иосиф Федорович?
— Делаю то, что необходимо для единства партии. Способствовать углублению разногласий я не могу и не стану! Но вы мне оказываете большую честь, Мартын Николаевич, утверждая, что комитеты, в которых побывал я, стоят на позициях сохранения мира в партии.
— Не придирайтесь к неточным словам, Иосиф Федорович! Вы же прекрасно понимаете, о чем я говорю.
— Я придрался лишь для того, чтобы нагляднее показать, как возникают именно такого рода разногласия — из-за неточных выражений. Возникают по пустякам. А потом обе стороны стремятся и раздуть до степени принципиальной, чтобы оправдать свое упрямство.
— Вы говорите: «обе стороны». Стало быть, и большинство и меньшинство вы ставите на одну доску, конфликт между ними считаете пустяком, а позицию Ленина неоправданным упрямством?—Глаза Лядова сердито поблескивали сквозь стекла очков.
— Судя по всему, эти меньшевики — сволочь порядочная,— ответил Дубровинский, стараясь не выйти из полемического равновесия.— Допускаю, что страсти на съезде разжигали они, но черт же с ними, ради единства партии им можно было бы и уступить, не доводя дело до раскола.
— Так в чем же именно еще Ленин должен был уступить? — Лядов горячился.— Параграф первый Устава мартовцы провели в желательной им редакции...
— Не хочу быть судьей над тем, что было,— перебил Дубровинский.— Я озабочен тем, что есть сейчас. Владимир Ильич заявил о выходе из редакции «Искры». Если бы он взял это заявление обратно, он взял бы снова редакцию в свои руки. Аксельрод, Засулич — они же все равно работать не будут. Старовер, ну что же, Старовер... А Мартова, ручаюсь, Ленин подчинил бы. Вместе с Плехановым. Как было всегда. А теперь и Плеханов на стороне меньшинства.
— Не так все это просто, Иосиф Федорович, как вы полагаете. В теперешней «Искре» тон задает уже не Мартов и не Плеханов даже, который увлечен работой в Совете партии. В редакции появились Дан и Мартынов, оппортунисты, оба с железными характерами. Вернись Ленин снова в редакцию, его по всем вопросам майоризируют, ни в чем не дадут проявить себя. И тогда большинство потеряет свои позиции и в ЦК и в редакции. Лучший выход — созыв съезда. Пусть еще раз там открыто переругаются, но оборвать эту двойственность, когда решения Второго съезда меньшинством истолковываются по-своему и именем съезда творится черт знает что!
— Но это, Мартын Николаевич, просто безумно! С двойственностью в партии еще можно справиться. Созвать новый съезд — значит заведомо создать вторую партию. И я не знаю, какая из них тогда станет первой!
— Та-ак! — Лядов побарабанил пальцами по столу.— А Владимир Ильич очень рассчитывал на то, что здесь, в России, вы крепко поможете провести правильную партийную линию.
— Именно так. Правильную линию я и провожу,— твердо заявил Дубровинский.— Единственно правильную линию — прочного мира в партии. Других решений быть не может. И мне хочется, чтобы и вы и Ленин с этим согласились.
— С этим прежде всего не согласится меньшинство,— теряя терпение, возразил Лядов.— Они примут мир на единственном условии: полное их господство, полный отказ от революционности рабочего движения. Словом, долой царское самодержавие, да здравствует самодержавие буржуазии! Такого ли согласия хотите вы и от Ленина?
— Вы преувеличиваете, Мартын Николаевич! Большинство всегда останется большинством и сумеет поставить меньшинство на свое место. Речь ведь о методах: сокрушить или убедить, отторгнуть совсем или приблизить, иметь еще одного врага или союзника.
— При таком ходе мыслей вы все еще причисляете себя к сторонникам большинства, Иосиф Федорович?
— Да, Мартын Николаевич! К сторонникам большинства, и в единой, а не расколотой партии!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258