Кончились патроны и у дружинников, они все реже отвечали на плотные залпы лейб-гвардейцев. А стоило начать перебежки, пулеметы противника вновь прижимали бегущих к земле. Потери среди них росли.
Продолжать бой становилось бессмысленным, он превратился в беспорядочный отход и жестокое истребление, по существу» безоружных людей. Каждый боец теперь действовал лишь в одиночку. Кто и как сумеет.
Захватив арсенал, измайловцы прекратили свое продвижение, били с колена по одиночным целям. Дубровинский в рассыпной цепи с другими матросами медленно отползал все дальше и дальше.
Стрельба в крепости, у форта «Константин», постепенно стихала. На горизонте не было видно обещанных эсерами кораблей, идущих с поддержкой из Ревеля. Восстание, как и в прошлый раз, захлебнулось.
Вот и знакомый пустырь. Дубровинский залег в какую-то рытвину. Надо дожидаться темноты. А тогда? Каким образом перебраться через залив? На пристани сразу же схватят. Ах, если бы попасть на вчерашний буксирный пароходик! И ему вспомнилась шлюпка, прошлой ночью брошенная в камышах...
...Он сидел у Менжинской и слушал ее сбивчивый рассказ о том, что произошло здесь за эти два дня. Во время заседания на конспиративной квартире Харика арестована почти вся петербургская «военка», вместе с другими арестован и Вячеслав, брат Людмилы. По счастливой случайности не оказалось на этом заседании Шорниковой. И еще более счастливый случай предотвратил арест Крупской, а может быть, и Ленина, которые искали встречи с товарищами из «военки», чтобы узнать, как обстоят дела в Свеаборге. А Вера оттуда еще не вернулась. Но теперь-то известно, что в крепость делегация не смогла проникнуть и повлиять там на ход событий. Восстание стихийно вспыхнуло, и по необходимости его возглавили Коханский и Емельянов. Теперь они преданы военно-полевому суду. Значит, их расстреляют. Восстание подавлено. В Кронштадте...
— Да что же я? —остановила себя Менжинская.— Об этом вы мне расскажите. Знаю, правительство ликует. Ходят слухи, что арестованы там чуть ли не две тысячи человек. Неужели это правда? Что с нашими товарищами?
— Я ничего о них не знаю, Людмила Рудольфовна,— ответил Дубровинский, с трудом пошевеливая кистями рук, распухшими от глубоких ссадин, царапин и кровавых мозолей. Целую ночь он боролся со штормовыми волнами в заливе, ища место, где бы с меньшим риском можно было причалить к берегу.— Боюсь, что все наши товарищи тоже арестованы.
— А вы? Как вам-то удалось оттуда выбраться?— Менжинской только теперь представилось, какой большой опасности подвергался и Дубровинский в Кронштадте.
— Это укор моей совести, что я не разделяю сейчас судьбы товарищей,— отозвался он угрюмо.— Но ведь не знаешь, где и что тебя ожидает. И после того как избежишь ареста, не хочется мечтать о нем. Думаешь: может быть, и еще на что-нибудь пригодишься.
Взгляд Менжинской упал на руки Дубровинского. Она вскрикнула, взяла их, положила на свои ладони. Спросила озабоченно:
— Вам очень больно? Как это случилось? Дайте я перевяжу!— И вскочила, подбежала к комоду, стала копаться в ящиках.— Но как все это случилось? — повторила свой вопрос Менжинская, тем временем бережно бинтуя руки Дубровинского.— Вас били?
— Нет. Просто я оказался интеллигентом больше чем надо... Прозвенел в передней звонок. Менжинская насторожилась, толкнула Дубровинского в соседнюю комнату.
— Спрячьтесь! Не знаю, кто бы это мог быть? Никого не ожидаю. Разве Баренцева? Нет... Неужели Вера? Боже мой! Но у нее свой ключ.
Вернулась она вместе с Шорниковой. Та остановилась у входа, припала плечом к косяку. Ее простое, миловидное лицо было наполнено отчаянием.
— Людочка, золотая,— через силу выговорила она и ладонью прикрыла глаза,— страшная весть из Кронштадта. Все наши, кто уехал туда, арестованы, их будут судить, а Егор Ка-нопул уже расстрелян...
— Канопул расстрелян?—Услышав слова Шорниковой, Дубровинский вбежал, схватил ее за плечи.— Это... правда?
Шорникова испуганно отшатнулась.
— Вы... вы здесь? —У нее застучали зубы.
— Да, мне удалось скрыться,— сказал Дубровинский.— И этим я обязан вам. Спасибо! Шлюпка с того парохода... Что с вами?
— Ничего... ничего... Пройдет. Такая неожиданность... Он, ласково держа ее за плечи, отвел немного в сторону.
— Я должен вам сказать... Егор словно предчувствовал. Он просил передать вам, если что с ним случится, не поминать его лихом. Обещался он вам...
Шорникова горько всхлипнула, вырвалась и, пошатываясь, скрылась за дверью.
— Вот видите, Людмила Рудольфовна, как вы были неправы прошлый раз, дурно подумав о ней,— проговорил Дубровинский, провожая Шорникову сочувственным взглядом.— Как все это трагично! Убитая горем, не выдала бы она и себя неосторожно...
Вечером полковник Герасимов, начальник столичной охранки, положил на стол только что назначенного вместо Рачковского директора департамента полиции Трусевича коротенькую записку: «Прошу из «военки» и из Комитета с.д. пока никого не арестовывать, иначе я провалюсь. Акация». Трусевич поднял глаза вопросительно:
— Акация... Это Шорникова?
- Да,— подтвердил Герасимов.— Нам следует ее поберечь.
Она в Кронштадте сделала большое дело. А Дубровинского, «Иннокентия», арестуем попозже. Он никуда не уйдет. И Трусевич в знак согласия наклонил голову. Арестовали Дубровинского только спустя два месяца.
Уже закончились суды над участниками Свеаборгского и Кронштадтского восстаний. Испили эту горькую чашу 2390 человек, из них 82 были расстреляны, остальные приговорены к каторжным работам и ссылке в отдаленные места Российской империи. На каторгу отправили и Гусарова с Малоземовым, Мануильского выслали в Архангельскую губернию. Всеобщая забастовка в поддержку восставших, собравшая под свои знамена свыше восьмидесяти тысяч человек, потеряла свой стратегический смысл — расширять и углублять вооруженную борьбу, начатую в Свеаборге и Кронштадте.
Вся монархическая печать трубила как о главнейшем событии в общественной жизни о подготовке выборов во вторую Думу, подчеркивая, что «доброе правительство» дает по-прежнему возможность участвовать в Думе представителям революционных партий. А между тем последовал царский указ о введении военно-полевых судов повсеместно, министерство внутренних дел .опубликовало циркуляр о запрещении собраний, митингов, сходок, и шеф отдельного корпуса жандармов предписал всем губернским управлениям, чтобы «при усмирении волнений стрельба вверх впредь не имела места».
Жандармские руки тянулись к Ленину. Но он находился в Куоккала и оказывался под защитой финляндских законов; арестовать его, равно и других проживающих там русских революционеров, было не просто по формально юридическим основаниям.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258