Вы убеждены, Григорий Евсеевич, в том, что эти его слова впоследствии уже не разойдутся с делом?
— Да, убежден, Владимир Ильич, полностью убежден! — с жаром сказал Зиновьев.— Жалею, что вас не оказалось при нашем разговоре. Марка нужно было слышать, Марка нужно было видеть, чтобы понять, какая нестерпимая обида, что я и предполагал, нанесена ему нашим письмом. Он прибежал ко мне, едва владея собой. Нужно было через сердце пропустить наш двухчасовой диалог!
— Обида — вполне естественно. Но если человек обиделся, это еще не значит, что человек исправился. Готов исправиться..
— Ликвидаторство — только шелуха его слов. Шелуха легко сдувается ветром. А несправедливо нанесенная обида надолго впивается в душу железным ржавым гвоздем,— проговорил Зиновьев.
Ленин вдруг расхохотался.
— Ах, черт возьми, «железным»! И «ржавым» еще! Не меньше? — Он перестал смеяться.— Но без красивых слов, чего вы все-таки хотите, Григорий Евсеевич?
— Хочу одного. Чтобы Марк знал: его разговор со мной не был пустым, бесполезным. Ему верят. Вот и все.
Ленин убрал ногу со стула, повернул его удобнее и грудью навалился на спинку, исподлобья разглядывая Зиновьева. Тот кипел еще. Обида, о которой он говорил, ссылаясь на Марка, горела и в его собственных глазах.
— Полагаю, вы Марку уже ответили так, как сейчас заявили,— сказал Ленин.
— Да! Но письмо ему утром подписали мы оба.
— Иными словами?
— Необходимо послать ему второе письмо. И тоже за двумя подписями.
— Вы это тоже ему пообещали.— Ленин не спрашивал, говорил утвердительно. И сухо, осуждающе.
— Разумеется! Никакими другими способами нельзя снять обвинение, несправедливо возведенное на человека. Повторяю и подчеркиваю: выслушав убедительные объяснения.
— Итак, вы распорядились мною, Григорий Евсеевич, не спросив меня,— холодно сказал Ленин.— А если я не подпишу?
Зиновьев растерялся. Холодность Ленина обескуражила его.
— Владимир Ильич... Вы ставите меня в ужасное положение... И... и... гуманность... Истина, наконец, этого требует!
— Да-а, действительно положение,— сказал Ленин.— Если я не подпишу второе письмо Марку,— я должен буду написать первое письмо вам. Аналогичное утреннему. Так ведь складываются теперь обстоятельства и наши с вами отношения, Григорий Евсеевич? Вы с этим согласны?
— Владимир Ильич, меньше всего хотел бы я ссоры с вами,— укоризненно проговорил Зиновьев.— Моя вина и моя ошибка лишь в том, что я не привел Марка для объяснения сюда, я полагал, что вы мне поверите.
— Так,— невесело усмехаясь, сказал Ленин.— Теперь вы ставите меня в ужасное положение. Вы заявили, что не ищете ссоры со мной. Стало быть, вы хотите, чтобы начал ссору я?
Лицо Зиновьева налилось багрецом.
— Мне остается только покинуть ваш дом! — сказал он, сдерживая дрожь в голосе.
— Да! И мне — показать вам на дверь,— сказал Ленин. Сцепил кисти рук, поднес их ко лбу, отбросил решительно.— Но я не сделаю этого лишь потому, что нам с вами работать приходится все-таки вместе. Пишите. Но, бога ради, только два слова!
Через минуту Зиновьев протянул ему лист бумаги с неровными, прыгающими строчками: «Уважаемый товарищ! Берем назад наше письмо и сожалеем по поводу предъявленного Вам несправедливого обвинения в поддержке ликвидаторства в ЗБЦК. 10 апреля 10 года. Григорий».
Ленин прочел и молча расписался. Зиновьев всунул бумагу в конверт, поднялся торопливо.
— Я сам занесу в почтовую контору,— сказал он.
Вошла Крупская. Притворила за Зиновьевым неплотно захлопнутую дверь — с улицы вползала сырая прохлада,— опустила на окнах шторы. Владимир Ильич вышагивал по комнате из угла в угол, стремительно, круто поворачиваясь у стены. Так бывало, когда его слишком уж выводили из душевного равновесия. Надежда Константиновна это знала.
— Володя, я все слышала,— тихо проговорила она.— Ты поступил очень правильно. Григорий Евсеевич ведет себя безобразно. Надо было дать ему это почувствовать. А совершенно испортить с ним отношения сейчас действительно не время. Тогда ты в редакции, да и вообще, останешься совсем один против всех этих разрушителей партии.
— Надюша, у меня, оказывается, уже насквозь протерлись подметки,— сказал Ленин сердито и очень громко, так, будто он заговорил первым.— Черт знает, как скверно работают парижские сапожники! Ставят, вероятно, не кожу, а картон.
— Я тоже думаю, что Марк хотя сейчас и отказался поддерживать ликвидаторов, но когда-нибудь после, не на этом, так на другом подведет. Он способен. Так же, как и Григорий Евсеевич. А что поделаешь? Такой момент. Из двух зол выбирать приходится меньшее.
— Помню, Алексей Максимович Горький рассказывал, с какими подошвами ботинки носят грузчики на пристанях. Позавидовать можно! Мне бы на целый год хватило!—еще более громко сказал Ленин.
— Это письмо...
Он вдруг всплеснул руками, метнулся к столу.
— Батюшки! — воскликнул, беря перо и придвигая поближе чернильницу.— Я так и не написал еще письмо домой! Этот новый стиль и старый стиль календаря... Европа и Россия... Боюсь, не опоздало бы мое послание.
— Володя, ты очень расстроен. Немного отдохни. Потом напишешь.
— Нет, нет, ни в коем случае! — Потряс головой и сразу засветился, весь уйдя мыслью в первые же строки письма: «Дорогая мамочка! Надеюсь, ты получишь это письмо к 1-му апреля.
Поздравляю тебя с днем ангела и с именинницей — и Маняшу тоже. Крепко, крепко обеих обнимаю. Письмо твое с новым адресом получил на днях,— перед тем незадолго получил и Митино письмо...» — Надюша, закончу, немного пройдемся вместе? До почтовой конторы? Спасибо!—И снова его перо побежало по бумаге: «...Я не знал, что старая квартира ваша была так далека от центра. Час езды по трамваям — это беда! У меня здесь полчаса езды по трамваю до библиотеки,— и то я нахожу это утомительным. А ездить каждый день по часу туда да час обратно — из рук вон. Хорошо, что теперь вы нашли квартиру близко к Управе. Только хорош ли воздух в этих местах? Не слишком ли...»
— Ты не забудь, Володя, ответить Марии Александровне, что встретиться нам с нею в Стокгольме нынче очень даже возможно, поскольку ты наверняка поедешь в Копенгаген на социалистический конгресс. А там рукой подать,— сказала Крупская, одеваясь для вечерней прогулки.
— Да, да, Надюша, разумеется! «...не слишком ли там пыльно, душно? За письмо историку большое спасибо; ему уже отве-чено...» Да, сколько времени с мамочкой не видались! «...Насчет нашего свидания в августе было бы это архичудесно, если бы не утомила тебя дорога. От Москвы до Питера необходимо взять спальный, от Питера до Або тоже...» Распишу маршрут в подробностях, чтобы мамочка с Маняшей меньше наводили справок. «...От Або до Стокгольма пароход «Буре» — обставлен отлично, открытым морем идет 2—3 часа, в хорошую погоду езда как по реке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258
— Да, убежден, Владимир Ильич, полностью убежден! — с жаром сказал Зиновьев.— Жалею, что вас не оказалось при нашем разговоре. Марка нужно было слышать, Марка нужно было видеть, чтобы понять, какая нестерпимая обида, что я и предполагал, нанесена ему нашим письмом. Он прибежал ко мне, едва владея собой. Нужно было через сердце пропустить наш двухчасовой диалог!
— Обида — вполне естественно. Но если человек обиделся, это еще не значит, что человек исправился. Готов исправиться..
— Ликвидаторство — только шелуха его слов. Шелуха легко сдувается ветром. А несправедливо нанесенная обида надолго впивается в душу железным ржавым гвоздем,— проговорил Зиновьев.
Ленин вдруг расхохотался.
— Ах, черт возьми, «железным»! И «ржавым» еще! Не меньше? — Он перестал смеяться.— Но без красивых слов, чего вы все-таки хотите, Григорий Евсеевич?
— Хочу одного. Чтобы Марк знал: его разговор со мной не был пустым, бесполезным. Ему верят. Вот и все.
Ленин убрал ногу со стула, повернул его удобнее и грудью навалился на спинку, исподлобья разглядывая Зиновьева. Тот кипел еще. Обида, о которой он говорил, ссылаясь на Марка, горела и в его собственных глазах.
— Полагаю, вы Марку уже ответили так, как сейчас заявили,— сказал Ленин.
— Да! Но письмо ему утром подписали мы оба.
— Иными словами?
— Необходимо послать ему второе письмо. И тоже за двумя подписями.
— Вы это тоже ему пообещали.— Ленин не спрашивал, говорил утвердительно. И сухо, осуждающе.
— Разумеется! Никакими другими способами нельзя снять обвинение, несправедливо возведенное на человека. Повторяю и подчеркиваю: выслушав убедительные объяснения.
— Итак, вы распорядились мною, Григорий Евсеевич, не спросив меня,— холодно сказал Ленин.— А если я не подпишу?
Зиновьев растерялся. Холодность Ленина обескуражила его.
— Владимир Ильич... Вы ставите меня в ужасное положение... И... и... гуманность... Истина, наконец, этого требует!
— Да-а, действительно положение,— сказал Ленин.— Если я не подпишу второе письмо Марку,— я должен буду написать первое письмо вам. Аналогичное утреннему. Так ведь складываются теперь обстоятельства и наши с вами отношения, Григорий Евсеевич? Вы с этим согласны?
— Владимир Ильич, меньше всего хотел бы я ссоры с вами,— укоризненно проговорил Зиновьев.— Моя вина и моя ошибка лишь в том, что я не привел Марка для объяснения сюда, я полагал, что вы мне поверите.
— Так,— невесело усмехаясь, сказал Ленин.— Теперь вы ставите меня в ужасное положение. Вы заявили, что не ищете ссоры со мной. Стало быть, вы хотите, чтобы начал ссору я?
Лицо Зиновьева налилось багрецом.
— Мне остается только покинуть ваш дом! — сказал он, сдерживая дрожь в голосе.
— Да! И мне — показать вам на дверь,— сказал Ленин. Сцепил кисти рук, поднес их ко лбу, отбросил решительно.— Но я не сделаю этого лишь потому, что нам с вами работать приходится все-таки вместе. Пишите. Но, бога ради, только два слова!
Через минуту Зиновьев протянул ему лист бумаги с неровными, прыгающими строчками: «Уважаемый товарищ! Берем назад наше письмо и сожалеем по поводу предъявленного Вам несправедливого обвинения в поддержке ликвидаторства в ЗБЦК. 10 апреля 10 года. Григорий».
Ленин прочел и молча расписался. Зиновьев всунул бумагу в конверт, поднялся торопливо.
— Я сам занесу в почтовую контору,— сказал он.
Вошла Крупская. Притворила за Зиновьевым неплотно захлопнутую дверь — с улицы вползала сырая прохлада,— опустила на окнах шторы. Владимир Ильич вышагивал по комнате из угла в угол, стремительно, круто поворачиваясь у стены. Так бывало, когда его слишком уж выводили из душевного равновесия. Надежда Константиновна это знала.
— Володя, я все слышала,— тихо проговорила она.— Ты поступил очень правильно. Григорий Евсеевич ведет себя безобразно. Надо было дать ему это почувствовать. А совершенно испортить с ним отношения сейчас действительно не время. Тогда ты в редакции, да и вообще, останешься совсем один против всех этих разрушителей партии.
— Надюша, у меня, оказывается, уже насквозь протерлись подметки,— сказал Ленин сердито и очень громко, так, будто он заговорил первым.— Черт знает, как скверно работают парижские сапожники! Ставят, вероятно, не кожу, а картон.
— Я тоже думаю, что Марк хотя сейчас и отказался поддерживать ликвидаторов, но когда-нибудь после, не на этом, так на другом подведет. Он способен. Так же, как и Григорий Евсеевич. А что поделаешь? Такой момент. Из двух зол выбирать приходится меньшее.
— Помню, Алексей Максимович Горький рассказывал, с какими подошвами ботинки носят грузчики на пристанях. Позавидовать можно! Мне бы на целый год хватило!—еще более громко сказал Ленин.
— Это письмо...
Он вдруг всплеснул руками, метнулся к столу.
— Батюшки! — воскликнул, беря перо и придвигая поближе чернильницу.— Я так и не написал еще письмо домой! Этот новый стиль и старый стиль календаря... Европа и Россия... Боюсь, не опоздало бы мое послание.
— Володя, ты очень расстроен. Немного отдохни. Потом напишешь.
— Нет, нет, ни в коем случае! — Потряс головой и сразу засветился, весь уйдя мыслью в первые же строки письма: «Дорогая мамочка! Надеюсь, ты получишь это письмо к 1-му апреля.
Поздравляю тебя с днем ангела и с именинницей — и Маняшу тоже. Крепко, крепко обеих обнимаю. Письмо твое с новым адресом получил на днях,— перед тем незадолго получил и Митино письмо...» — Надюша, закончу, немного пройдемся вместе? До почтовой конторы? Спасибо!—И снова его перо побежало по бумаге: «...Я не знал, что старая квартира ваша была так далека от центра. Час езды по трамваям — это беда! У меня здесь полчаса езды по трамваю до библиотеки,— и то я нахожу это утомительным. А ездить каждый день по часу туда да час обратно — из рук вон. Хорошо, что теперь вы нашли квартиру близко к Управе. Только хорош ли воздух в этих местах? Не слишком ли...»
— Ты не забудь, Володя, ответить Марии Александровне, что встретиться нам с нею в Стокгольме нынче очень даже возможно, поскольку ты наверняка поедешь в Копенгаген на социалистический конгресс. А там рукой подать,— сказала Крупская, одеваясь для вечерней прогулки.
— Да, да, Надюша, разумеется! «...не слишком ли там пыльно, душно? За письмо историку большое спасибо; ему уже отве-чено...» Да, сколько времени с мамочкой не видались! «...Насчет нашего свидания в августе было бы это архичудесно, если бы не утомила тебя дорога. От Москвы до Питера необходимо взять спальный, от Питера до Або тоже...» Распишу маршрут в подробностях, чтобы мамочка с Маняшей меньше наводили справок. «...От Або до Стокгольма пароход «Буре» — обставлен отлично, открытым морем идет 2—3 часа, в хорошую погоду езда как по реке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258