Все я обдумал. В петицию случай с уволенными не пишем. Мал он один сам по себе. А насчет самовольства мастера Тетявкина сегодня же послать три депутации от рабочих, К директору Путиловского, к градоначальнику и к фабричному инспектору. Спокойные, без крику и шуму депутации. Правда шуму не требует, она ясностью своей побеждает.
— А не победит? — усомнился Иноземцев.— Что тогда?
— Забастовать!—холодно проговорил Гапон.— Тогда забастовать. Готов на это народ? Готов. А нам от народа не отделяться.
Депутации вернулись ни с чем. И градоначальник Фуллон и фабричный инспектор Литвинов-Фаминский хотя приняли их и выслушали, но вмешиваться в распоряжения дирекции Путиловского завода отказались.
— И принять на работу и уволить с работы — право предпринимателя. Закон не нарушен,— сказал фабричный инспектор.
А градоначальник и вовсе отмахнулся:
— Меня подобные дела не касаются. Ступайте к фабричному инспектору, за соблюдением законов он поставлен следить.
Директор завода Смирнов продержал депутацию у себя в приемной больше двух часов. К нему по вызову заходили конторские служащие. Он разговаривал по телефону. Пил чай. Потом просто так сидел, покуривая. Наконец нажал кнопку звонка. Приказал секретарю впустить рабочих. Встретил их у порога и дальше порога не пустил. Вел разговор стоя, коротко, грубо.
— Зачем явились? На Тетявкина жаловаться? Все правильно!
— Нет, неправильно, господин директор! За что их уволили?
— Вам-то какое дело? Кто вы такие, чтобы допрос мне учинять?
— Мы депутация от «Собрания»...
— К чертовой бабушке ваше «Собрание»! — побагровев, вскрикнул Смирнов.— С каких это пор оно мною командовать стало? Просвещаетесь в нем — и просвещайтесь! А в дела заводские лезть не смейте. По уставу вашему это вам не дано. Марш на работу, не то вычесть прикажу за прогул!
— Мы обязаны заявить от имени «Собрания» требования...
— О «Собрании», я сказал, и слышать не хочу. Никаких его требований не принимаю. Повторяю: они незаконны.
— Подумайте, господин директор. Народ через нас, затаив дыхание, хорошего ответа вашего ждет...
— Мой ответ: работайте, а смуту не разводите. Это очень хороший ответ. Все!
Повернулся к депутации спиной и пошел к своему столу.На следующий день у проходной было вывешено объявление, в котором от имени директора завода подтверждалась правомерность действий мастера Тетявкина и указывалось на незаконность попытки представителей «Собрания» вмешаться в это дело. В конце объявления содержался призыв к разумности рабочих, кои не должны поддаваться разного рода науськиваниям.
— Славную встречу Нового года приготовили нам хозяева! Вот это подарочек! — говорили в тот день в цехах.
Была и некоторая растерянность. Потому что наряду со своим жестоким и вызывающим объявлением Смирнов распорядился выдать кой-кому из рабочих праздничные наградные. Главным образом тем, кто отличался «примерным поведением».
Новый год прошел у путиловцев безрадостно, в глухой тревоге, в ожидании чего-то недоброго. Да и во всем Петербурге чувствовалась зловещая напряженность. О возникшем на Путилов-ском заводе остром конфликте писали все газеты. Это происшествие обсуждалось едва ли не во всех домах.
А в воскресный день, следующий за праздником Нового года и обычный для просветительских лекций во всех отделах «Собрания», связных занятий не получилось. Возбужденно митинговали, говорили о чем попало, а больше всего о тяжелом, изматывающем труде и о произволе хозяев. В первую очередь называли при этом администрацию Путиловского завода.
Гапон в тот день на собрании рабочих Нарвского отдела при огромном скоплении народа слушал отчеты депутаций. Он знал уже все. Нужно было, чтобы это слышали и рабочие и теснящиеся возле входной двери полицейские. Он сидел, нервно подер-гиваясь, теребя цепь наперсного креста и горячим взглядом устремись в толпу, словно бы проверяя, насколько послушной окажется она ему в роковой час, если этот час наступит.
Вел собрание Карелин. Один за другим поднимались на трибуну рабочие. Гапон знал, что они скажут. Но было важно, чтобы пока говорили они. Пусть щепают лучину, пусть складывают в груду дрова, обливают их керосином — огонь уже зажжет он сам, И это будет не Одесса, где спичку под костер сунули революционеры. Это будет совсем иной огонь.
Он поднял голову и отвлекся от своих мыслей, только заметив на трибуне высокого, слегка сутулящегося человека, с опущенными вниз рыжеватыми усами.
— Варварин,— назвался оратор.— Я говорю от имени партии социал-демократов большевиков. Товарищи! Чаша терпения народного переполнилась. И когда прольется она — а это неизбежно,— прольется кровью. Все видят теперь, что самодержавная власть и власть капитала не останавливаются ни перед чем, чтобы сломить дух свободолюбии в народе. Они не остановятся и перед казнями, перед массовыми репрессиями, если почувствуют, что земля под ними шатается.
Гапона вдруг подбросило. Он звучно ударил ладонями по столу.
— А ты не каркай! — вскрикнул он.— Не пугай народ кровью! Есть у нас сила правды, справедливости, она остановит замахнувшийся меч. Если меч замахнется. Но мы отведем его ранее. Силой слова, силой твердости. Кровь народную сбережем, И сами крови других мы не жаждем...
— Мы тем более не жаждем,— перекрывая голос Гапона. бросил в зал Варварин.— Но убаюкивать сладкими надеждами людей, чтобы потом на них обрушился царский...
— О царе худо не моги говорить! — закричали с мест, — Царь — прибежище наше!
— До-олой!
Поднялся шум, в котором тонули, исчезали отдельные слова, Карелин звонил в колокольчик. Гапон стоял бледный, скрестив на груди руки, и трудно было понять, радуется он этой буре или осуждает ее. Варварин, отчаявшись в возможности продолжать свою речь, сошел с трибуны. А зал все еще грохотал, дребезжали в окнах стекла. Это уже была перебранка не с Варвариным, а между собой. Он затронул больную струну — о переполненной чаше терпения народного,— и вот заговорили. Не поминая царя, заговорили об этом.
Гапон простер руки вперед, и сразу стал спадать общий гул, дробиться на отдельные истерические вскрики.
— Товарищи! — ясно и кругло прозвучало в затихающем зале это его обращение, мало вяжущееся с облачением священника.— Вот мое слово. Вызвать завтра директора завода господина Смирнова сюда, потребовать от него обратного приема на работу уволенных, убрать прочь мастера Тетявкина. Наша депутация Смирновым не была выслушана. Оскорблена! Пусть он здесь, при всем народе посмеет ответить отказом. А откажет — забастовать! Всем, до единого человека!
— Правильно!
— Как скажешь! Мы все с тобой!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258
— А не победит? — усомнился Иноземцев.— Что тогда?
— Забастовать!—холодно проговорил Гапон.— Тогда забастовать. Готов на это народ? Готов. А нам от народа не отделяться.
Депутации вернулись ни с чем. И градоначальник Фуллон и фабричный инспектор Литвинов-Фаминский хотя приняли их и выслушали, но вмешиваться в распоряжения дирекции Путиловского завода отказались.
— И принять на работу и уволить с работы — право предпринимателя. Закон не нарушен,— сказал фабричный инспектор.
А градоначальник и вовсе отмахнулся:
— Меня подобные дела не касаются. Ступайте к фабричному инспектору, за соблюдением законов он поставлен следить.
Директор завода Смирнов продержал депутацию у себя в приемной больше двух часов. К нему по вызову заходили конторские служащие. Он разговаривал по телефону. Пил чай. Потом просто так сидел, покуривая. Наконец нажал кнопку звонка. Приказал секретарю впустить рабочих. Встретил их у порога и дальше порога не пустил. Вел разговор стоя, коротко, грубо.
— Зачем явились? На Тетявкина жаловаться? Все правильно!
— Нет, неправильно, господин директор! За что их уволили?
— Вам-то какое дело? Кто вы такие, чтобы допрос мне учинять?
— Мы депутация от «Собрания»...
— К чертовой бабушке ваше «Собрание»! — побагровев, вскрикнул Смирнов.— С каких это пор оно мною командовать стало? Просвещаетесь в нем — и просвещайтесь! А в дела заводские лезть не смейте. По уставу вашему это вам не дано. Марш на работу, не то вычесть прикажу за прогул!
— Мы обязаны заявить от имени «Собрания» требования...
— О «Собрании», я сказал, и слышать не хочу. Никаких его требований не принимаю. Повторяю: они незаконны.
— Подумайте, господин директор. Народ через нас, затаив дыхание, хорошего ответа вашего ждет...
— Мой ответ: работайте, а смуту не разводите. Это очень хороший ответ. Все!
Повернулся к депутации спиной и пошел к своему столу.На следующий день у проходной было вывешено объявление, в котором от имени директора завода подтверждалась правомерность действий мастера Тетявкина и указывалось на незаконность попытки представителей «Собрания» вмешаться в это дело. В конце объявления содержался призыв к разумности рабочих, кои не должны поддаваться разного рода науськиваниям.
— Славную встречу Нового года приготовили нам хозяева! Вот это подарочек! — говорили в тот день в цехах.
Была и некоторая растерянность. Потому что наряду со своим жестоким и вызывающим объявлением Смирнов распорядился выдать кой-кому из рабочих праздничные наградные. Главным образом тем, кто отличался «примерным поведением».
Новый год прошел у путиловцев безрадостно, в глухой тревоге, в ожидании чего-то недоброго. Да и во всем Петербурге чувствовалась зловещая напряженность. О возникшем на Путилов-ском заводе остром конфликте писали все газеты. Это происшествие обсуждалось едва ли не во всех домах.
А в воскресный день, следующий за праздником Нового года и обычный для просветительских лекций во всех отделах «Собрания», связных занятий не получилось. Возбужденно митинговали, говорили о чем попало, а больше всего о тяжелом, изматывающем труде и о произволе хозяев. В первую очередь называли при этом администрацию Путиловского завода.
Гапон в тот день на собрании рабочих Нарвского отдела при огромном скоплении народа слушал отчеты депутаций. Он знал уже все. Нужно было, чтобы это слышали и рабочие и теснящиеся возле входной двери полицейские. Он сидел, нервно подер-гиваясь, теребя цепь наперсного креста и горячим взглядом устремись в толпу, словно бы проверяя, насколько послушной окажется она ему в роковой час, если этот час наступит.
Вел собрание Карелин. Один за другим поднимались на трибуну рабочие. Гапон знал, что они скажут. Но было важно, чтобы пока говорили они. Пусть щепают лучину, пусть складывают в груду дрова, обливают их керосином — огонь уже зажжет он сам, И это будет не Одесса, где спичку под костер сунули революционеры. Это будет совсем иной огонь.
Он поднял голову и отвлекся от своих мыслей, только заметив на трибуне высокого, слегка сутулящегося человека, с опущенными вниз рыжеватыми усами.
— Варварин,— назвался оратор.— Я говорю от имени партии социал-демократов большевиков. Товарищи! Чаша терпения народного переполнилась. И когда прольется она — а это неизбежно,— прольется кровью. Все видят теперь, что самодержавная власть и власть капитала не останавливаются ни перед чем, чтобы сломить дух свободолюбии в народе. Они не остановятся и перед казнями, перед массовыми репрессиями, если почувствуют, что земля под ними шатается.
Гапона вдруг подбросило. Он звучно ударил ладонями по столу.
— А ты не каркай! — вскрикнул он.— Не пугай народ кровью! Есть у нас сила правды, справедливости, она остановит замахнувшийся меч. Если меч замахнется. Но мы отведем его ранее. Силой слова, силой твердости. Кровь народную сбережем, И сами крови других мы не жаждем...
— Мы тем более не жаждем,— перекрывая голос Гапона. бросил в зал Варварин.— Но убаюкивать сладкими надеждами людей, чтобы потом на них обрушился царский...
— О царе худо не моги говорить! — закричали с мест, — Царь — прибежище наше!
— До-олой!
Поднялся шум, в котором тонули, исчезали отдельные слова, Карелин звонил в колокольчик. Гапон стоял бледный, скрестив на груди руки, и трудно было понять, радуется он этой буре или осуждает ее. Варварин, отчаявшись в возможности продолжать свою речь, сошел с трибуны. А зал все еще грохотал, дребезжали в окнах стекла. Это уже была перебранка не с Варвариным, а между собой. Он затронул больную струну — о переполненной чаше терпения народного,— и вот заговорили. Не поминая царя, заговорили об этом.
Гапон простер руки вперед, и сразу стал спадать общий гул, дробиться на отдельные истерические вскрики.
— Товарищи! — ясно и кругло прозвучало в затихающем зале это его обращение, мало вяжущееся с облачением священника.— Вот мое слово. Вызвать завтра директора завода господина Смирнова сюда, потребовать от него обратного приема на работу уволенных, убрать прочь мастера Тетявкина. Наша депутация Смирновым не была выслушана. Оскорблена! Пусть он здесь, при всем народе посмеет ответить отказом. А откажет — забастовать! Всем, до единого человека!
— Правильно!
— Как скажешь! Мы все с тобой!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258