— Посчитал бы справедливым отказать. Срок ссылки Дубровинского заканчивается в июле тысяча девятьсот третьего, то есть через год с небольшим. Стоит ли? — Зволянский не мог разгадать, какое именно его мнение хотел бы слышать министр.
— Позвольте, Дмитрий Сергеевич,— вмешался Зубатов.— Относительно Дубровинского. Я бы сказал: это мой «крестник». Он из Курска. Был по моим проследкам арестован в качестве одного из руководителей «Московского рабочего союза». Весьма деятельная фигура. Но мне глубоко симпатичная.
— Из Курска?—что-то припоминая, переспросил фон Валь.— Помилуйте, Дмитрий Сергеевич, так не этот ли самый
Дубровинский меня однажды поставил в идиотское положение?
— Я не был бы удивлен,— вполголоса сказал Зубатов. Но не решился слишком затянуть паузу и закончил:
— Потому что Дубровинский, которого я знаю, это сделать способен с любым. Сипягин измученно откинулся на спинку кресла. — Ну, расскажите,— попросил он фон Валя.— Для разрядки. Это, наверное, будет весело. Сегодня какой-то ужасно мрачный день.
— Я не умею рассказывать анекдоты,— замялся фон Валь,— да это, собственно, и не анекдот. Но, пожалуй, такое я не забуду и через тысячу лет. Когда я был еще курским губернатором, получаю невероятно гневное письмо за подписью некоего Дубровинского. В нем говорилось о бесчинствах, которые творил волостной старшина Польшин в селе Кроснянском. Этот Полынин, выбивая недоимки, обливал распятых на стене мужиков ледяной водой из колодца до тех пор, пока они не теряли сознание. И это, припомните, во времена страшного голода. Общественное мнение и без того накалено. Вся эта история может просочиться в печать, в мировую 'прессу. Разумеется, я распорядился о проверке. Факты подтвердились, и Польшин понес строжайшее наказание. Это прошло во все газеты. Что ж, отлично. А позже выяснилось, что Дубровинский — сопляк, всего лишь ученик реального училища. У меня же тогда почему-то фамилия эта ассоциировалась с
каким-то крупным деятелем. Теперь смейтесь, Дмитрий Сергеевич! Мать сопляка Дубровинского шила прекрасные шляпки, в том числе и для моей супруги. Вот откуда вошла в мое сознание эта фамилия.
— Возможно, что вы читали также и Пушкина,— сочувственно заметил Зубатов,— у него есть повесть о наводящем страх на всю округу благородном разбойнике Дубровском. А это почти Дубровинский.
Фон Валь в ответ прошипел что-то непонятное. Сипягин рассмеялся. Заулыбались и все остальные, применяясь к смеху министра.
— Ну, хорошо, господа,— отсмеявшись, сказал Сипягин и вновь склонился над бумагами,— а что же делать с Дубровинским? Вот, я вижу, приложено свидетельство врача яранской больницы: «...страдает начальным периодом бугорчатки легких... повторным лихорадочным состоянием и прогрессирующим истощением... Для предотвращения развития болезни я нахожу необходимым для Дубровинского переезд на жительство в какую-либо южную губернию...» Прошение самого Дубровинского написано весьма корректно, вятский губернатор действительно никаких рекомендаций не вносит, однако и порочащих поведение поднадзорного сведений также не приобщает. Вот еще отзыв яранского исправника: «Дубровинский ныне состоит в браке с поднадзорной же Киселевской, имеет ребенка...»
— Это уже хороший признак,— масляно щуря глаза, проговорил Ратаев.— Так сказать, определенный поворот революционера к новому роду деятельности. Приятному и в значительной степени отвлекающему от участия во всяческих рискованных акциях.
— Я бы, Дмитрий Сергеевич, непременно удовлетворил эту просьбу,— сказал Зубатов.— В Яранске он для революции практически бесполезен, но и для нас также. В новом месте мы его из поля зрения все равно не выпустим, а какие-то ниточки, тянущиеся от него или к нему, дотоле нам неизвестные, там легче могут быть обнаружены. Кроме того, удовлетворение просьбы Дубровинского произведет хорошее впечатление на многих «марксят», пока обретающихся на свободе.
— Резонно,— согласился Сипягин.— Но вы, Сергей Эрасто-вич, кажется, против?
— Нет, почему же,— отозвался Зволянский.— Это была и моя мысль. Я тоже поддерживаю. Но в какую из южных губерний? Не бросить бы нам щуку в реку! Для здоровья Дубровинского, если именно это принимать во внимание, безусловно были бы полезны и Одесса, и Кишинев, и Екатеринослав, но...
— Астрахань! — торжествующе и зло вскрикнул фон Валь.— Астрахань! Мы сразу убиваем двух зайцев. Во-первых, это юг, но, право же, такой юг, который для чахоточного ничем не лучше северного Яранска. Во-вторых, там столь же глухо в политическом смысле, как и в Яранске. Да, действительно, мы вроде бы бросаем щуку в реку, в матушку Волгу,— кивок Зволянскому,— а на самом деле кладем ее жариться на горячем каспийском песке,
— Цинично, но — святая истина! — после короткого раздумья сказал Сипягин, И начертал на прошении Дубровинского пространную резолюцию.— И еще один вопрос, господа. Из Берлина от Аркадия Михайловича Гартинга получено отрадное сообщение, что ему удалось внедрить в берлинскую группу «Искры» нашего человека — Ростовцева,— и мимоходом уточнил,— да, да, врача Житомирского. При его исключительных способностях очаровывать простодушных эсдеков и при условии, если бы в Париже сумел и Рачковский...
Открылась дверь, и, позванивая шпорами, вошел дежурный офицер. Сделав всего несколько шагов от порога, он остановился, вытянул руки по швам, но не щелкнул, как положено, каблуками. Сипягин поморщился. Он любил порядок во всем.
— Ваше высокопревосходительство,— глухо произнес офицер,— Пирамидов...
Сипягин в раздражении ударил ладонью по столу. Черт знает какая разболтанность! Этот Пирамидов является только к шапочному разбору...
— Ваше высокопревосходительство, его высокоблагородие... полковник Пирамидов... убит...
Рука Сипягина сползла со стола, безвольно повисла сбоку мягкого кресла, ставшего вдруг невыносимо горячим и тесным. Мучительная головная боль, терзавшая его весь день, пронзила виски острой иглой, стали двоиться фигуры людей, перед ним сидящих, потемнели дальние углы кабинета.
— Кто? Где? Подробности?—отрывисто спросил Сипягин.
— При спуске на воду броненосца «Александр III». Порывом ветра сбросило флагшток. Убито и пострадало несколько человек. Его высокоблагородие скончался по дороге в больницу,— теперь уже не запинаясь, докладывал дежурный офицер.
— Чепуха! «Сорвался флагшток...» Этак и весь броненосец ветром размечет,— прошипел фон Валь.— Подстроено мерзавцами...
Прошло минутное оцепенение и у Сипягина. Он поднялся, вытянулся, туго сжатыми кулаками уперся в стол, покрытый зеленым сукном.
— Господа, фон Валь прав! Безусловно, это не роковая случайность, это — политическое убийство,— властно проговорил он.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258