А хозяин бежит за ним: «Остановитесь, господи! Вы забыли один франк за молоко уплатить».
— Браво!—расхохотался Ленин.— Теперь я понимаю, почему в Швейцарии банкиров больше, чем булочников или зеленщиков. Не люблю Швейцарию эмигрантскую, Швейцарию банкирскую и ту, в которой даже с создателя мира берут один франк за стакан молока,— люблю Швейцарию обыкновенную, трудовую, что «в поте лица своего ест хлеб свой». И еще: прогулки в летние швейцарские горы мне очень нравятся. Не альпинист, но так и тянет взобраться на Монблан, на Юнгфрау. Где вы еще найдете такие горы!
— Не дразните, Владимир Ильич,— попросил Дубровинский, оглядывая свои сухие, длинные пальцы,— сами знаете, ходок я плохой, но посмотришь, как легко вы всегда шагаете, и самому вприпрыжку побежать хочется.
— И побегаете, дорогой Иосиф Федорович, еще как побегаете! Не любитель пустых добреньких слов, но ведь сила человеческая во многом и от самого человека зависит. Вы как думаете?
— Думаю... Когда бочка рассохнется и вода во все щели хлещет, первое, что надо хозяину сделать,— потуже стянуть обручи. Человек, пожалуй, в этом смысле напоминает бочку, отличаясь разве лишь тем, что обручи он сам на себя наколачивает. Герр Лаушер, например, это же утверждает. Но предвидит и такую картину: обручи наконец не выдерживают, лопаются и бочечные клепки враз разлетаются во все стороны.
В прихожей прозвонил звонок, и Крупская бросилась открывать дверь: «Мама! Она ключ забыла взять с собой». За нею устремилась и Мария Ильинична. Ленин поближе подсел к Дуб-ровинскому, внимательно вгляделся в него.
— Иосиф Федорович, эти ваши слова... Они меня беспокоят. Не столько сами по себе, хотя они и очень спорны, сколько тем, что скрывается за ними. Усталость! Вам совершенно необходимо было как следует отдохнуть, а вы отказались. Почему?
— Помилуйте, Владимир Ильич!—возразил Дубровинский.— Да кто же, как не я, в Давосе больше месяца бездельничал! Пора и честь знать.
— Старого воробья на мякине вы не проведете.— Ленин отрицательно качнул головой, прислушиваясь к голосам в передней.— А, это Елизавета Васильевна. Они все, женщины наши, идут на кухню. Мы остаемся одни. Это не поможет вам, Иосиф Федорович, сказать откровеннее, что вас томит? В Давосе вы не долечились, наша война с Богдановым причинила вам новые раны, надо бы хотя чуточку после этого «на травке», как говорит.
Надюша, дух перевести. А вы остались в Париже, работали как вол. И дело не только в назначениях Дюбуше, привязавших вас к городу. У вас нет денег. Да?
Дубровинский молча разминал пальцы. Как ответить на этот вопрос? Нет ничего труднее, как произносить слово «деньги». И все тут гораздо сложнее, чем просто «нет денег». Нет — для какой надобности? И сколько их надо иметь, чтобы каждый день о них не думать? Голодная-то смерть не грозит! И с квартиры хозяйка не гонит. Ну, а в России, дома? Анна в письмах своих об этом умалчивает, но он давно научился читать ее письма и между строк. Да и не очень высокого класса нужна математика, чтобы здесь самому сделать необходимые расчеты.
— Вы наше партийное имущество, товарищ Иннокентий,— мягко заговорил Ленин, догадываясь, почему не отвечает Дубровинский,— и мы все должны заботиться о его сохранности. У нас в кассе достаточно денег, чтобы продолжать оказывать вам поддержку в лечении и...
— Владимир Ильич, об этом не может быть и речи,— тихо сказал Дубровинский,— ни одной копейки из партийкой кассы больше я не возьму. Не могу. Ну... не могу! Мне это очень трудно объяснить...
— Не объясняйте,— остановил его Ленин,— я вас понимаю. Но как же быть? Ведь вам нужно и домой посылать деньги. Вероятно, немалые. А заработок ваш весьма и весьма скуден и, главное, случаен. И хотя вы «совершенно здоровы», но вы... больны! Давайте, Иосиф Федорович, сообща искать выход.
— Он есть. Искать работу. Работать,— повторил монотонно: — Искать работу. Работать.
— Н-да!—Ленин встал, заложил руки за спину.— Если бы я мог вам приказать!— И круто повернулся.— Но это не все, что вы говорите, Иосиф Федорович, не все! Вас что-то и еще томит. Но не вторгаюсь.
— Я получаю из дому письма,— после некоторого колебания сказал Дубровинский.— Хорошие письма. Наполненные тревогой н нежностью, заботой обо мне. О детях трогательно пишет Аня, о милой тете Саше, пишет о московской погоде. А больше,— он помедлил,— больше, пожалуй, ни о чем.
— То есть?—Ленин в недоумении приподнялся на носках. Затем легонько стукнул каблуками по паркету.— Анну Адольфовну перестала интересовать ваша партийная борьба?
— Нет,— пытаясь найти более точный ответ, Дубровинский несколько раз повторил это слово с разными оттенками в голосе.— Нет. Просто она сейчас со мной не согласна. Не вступая з спор, ни в чем меня не опровергая. Не согласна молча. И я не знаю, как разрушить такое молчание. Аня очень любит меня и письма пишет очень искренние, очень хорошие. Но мы с нею
словно бы поменялись местами. Было время, я ошибался, теперь ошибается она.
— Время,— сказал Ленин и в раздумье снова несколько раз приподнялся на носках. — Очевидно, нужно дать поработать времени.
— Мне лучше бы находиться не здесь, а в России. И Ногина и Гольден-берга то и дело там арестовывают, русская «пятерка» зачастую оказывается превращенной в единицу, а иногда и в ноль. А там ведь, именно там настоящая моя работа!—Он помолчал.— Там я все-таки мог бы видеться с детьми, с Анной. И время, о котором вы говорите, работало бы вместе с нами. Я верю: Анна поймет. Она честнейший человек.
— Да! Да, все это совершенно правильно, Иосиф Федорович,— понимающе сказал Ленин.— И для вас и для меня в России была бы самая настоящая работа, не в пример здешней бесконечной грызне и склоке, которая, между прочим, тем хороша,— да, да, тем хороша!— что открывает подлинные лица всех этих склочников и скрытых врагов делает видимыми. Но снова ехать в Россию вам, сбежавшему из ссылки,— чистое безумие. Вы вновь, как и Ногин, окажетесь за решеткой, И это
не самый лучший способ — сквозь решетку — разговаривать с женой и детьми. Тем более вести партийную работу. А нам с вами предстоит здесь, допустим, где-нибудь в январе, добиться созыва пленума Центрального Комитета, на котором поставить ребром вопрос о перегруппировке в партии, о генеральном размежевании с ликвидаторами,— Ленин стиснул пальцы в кулак,— и прочнейшем сплочении всех подлинно партийных сил. Партия в опасности, Иосиф Федорович! В серьезной опасности. И тогда, когда ее стремятся растащить по кусочку, по фракциям, по группочкам, и тогда, когда хотят прилепить к ней что попало, всяческую мерзость. Вы мне сами пересылали в Бомбой письмо Троцкого...
— Он ухватился за предложение Зиновьева повести с ним переговоры насчет превращения «Правды» в орган Центрального Комитета и теперь уже сам жмет во всю силу,— подтвердил Дуб-ровинский.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258
— Браво!—расхохотался Ленин.— Теперь я понимаю, почему в Швейцарии банкиров больше, чем булочников или зеленщиков. Не люблю Швейцарию эмигрантскую, Швейцарию банкирскую и ту, в которой даже с создателя мира берут один франк за стакан молока,— люблю Швейцарию обыкновенную, трудовую, что «в поте лица своего ест хлеб свой». И еще: прогулки в летние швейцарские горы мне очень нравятся. Не альпинист, но так и тянет взобраться на Монблан, на Юнгфрау. Где вы еще найдете такие горы!
— Не дразните, Владимир Ильич,— попросил Дубровинский, оглядывая свои сухие, длинные пальцы,— сами знаете, ходок я плохой, но посмотришь, как легко вы всегда шагаете, и самому вприпрыжку побежать хочется.
— И побегаете, дорогой Иосиф Федорович, еще как побегаете! Не любитель пустых добреньких слов, но ведь сила человеческая во многом и от самого человека зависит. Вы как думаете?
— Думаю... Когда бочка рассохнется и вода во все щели хлещет, первое, что надо хозяину сделать,— потуже стянуть обручи. Человек, пожалуй, в этом смысле напоминает бочку, отличаясь разве лишь тем, что обручи он сам на себя наколачивает. Герр Лаушер, например, это же утверждает. Но предвидит и такую картину: обручи наконец не выдерживают, лопаются и бочечные клепки враз разлетаются во все стороны.
В прихожей прозвонил звонок, и Крупская бросилась открывать дверь: «Мама! Она ключ забыла взять с собой». За нею устремилась и Мария Ильинична. Ленин поближе подсел к Дуб-ровинскому, внимательно вгляделся в него.
— Иосиф Федорович, эти ваши слова... Они меня беспокоят. Не столько сами по себе, хотя они и очень спорны, сколько тем, что скрывается за ними. Усталость! Вам совершенно необходимо было как следует отдохнуть, а вы отказались. Почему?
— Помилуйте, Владимир Ильич!—возразил Дубровинский.— Да кто же, как не я, в Давосе больше месяца бездельничал! Пора и честь знать.
— Старого воробья на мякине вы не проведете.— Ленин отрицательно качнул головой, прислушиваясь к голосам в передней.— А, это Елизавета Васильевна. Они все, женщины наши, идут на кухню. Мы остаемся одни. Это не поможет вам, Иосиф Федорович, сказать откровеннее, что вас томит? В Давосе вы не долечились, наша война с Богдановым причинила вам новые раны, надо бы хотя чуточку после этого «на травке», как говорит.
Надюша, дух перевести. А вы остались в Париже, работали как вол. И дело не только в назначениях Дюбуше, привязавших вас к городу. У вас нет денег. Да?
Дубровинский молча разминал пальцы. Как ответить на этот вопрос? Нет ничего труднее, как произносить слово «деньги». И все тут гораздо сложнее, чем просто «нет денег». Нет — для какой надобности? И сколько их надо иметь, чтобы каждый день о них не думать? Голодная-то смерть не грозит! И с квартиры хозяйка не гонит. Ну, а в России, дома? Анна в письмах своих об этом умалчивает, но он давно научился читать ее письма и между строк. Да и не очень высокого класса нужна математика, чтобы здесь самому сделать необходимые расчеты.
— Вы наше партийное имущество, товарищ Иннокентий,— мягко заговорил Ленин, догадываясь, почему не отвечает Дубровинский,— и мы все должны заботиться о его сохранности. У нас в кассе достаточно денег, чтобы продолжать оказывать вам поддержку в лечении и...
— Владимир Ильич, об этом не может быть и речи,— тихо сказал Дубровинский,— ни одной копейки из партийкой кассы больше я не возьму. Не могу. Ну... не могу! Мне это очень трудно объяснить...
— Не объясняйте,— остановил его Ленин,— я вас понимаю. Но как же быть? Ведь вам нужно и домой посылать деньги. Вероятно, немалые. А заработок ваш весьма и весьма скуден и, главное, случаен. И хотя вы «совершенно здоровы», но вы... больны! Давайте, Иосиф Федорович, сообща искать выход.
— Он есть. Искать работу. Работать,— повторил монотонно: — Искать работу. Работать.
— Н-да!—Ленин встал, заложил руки за спину.— Если бы я мог вам приказать!— И круто повернулся.— Но это не все, что вы говорите, Иосиф Федорович, не все! Вас что-то и еще томит. Но не вторгаюсь.
— Я получаю из дому письма,— после некоторого колебания сказал Дубровинский.— Хорошие письма. Наполненные тревогой н нежностью, заботой обо мне. О детях трогательно пишет Аня, о милой тете Саше, пишет о московской погоде. А больше,— он помедлил,— больше, пожалуй, ни о чем.
— То есть?—Ленин в недоумении приподнялся на носках. Затем легонько стукнул каблуками по паркету.— Анну Адольфовну перестала интересовать ваша партийная борьба?
— Нет,— пытаясь найти более точный ответ, Дубровинский несколько раз повторил это слово с разными оттенками в голосе.— Нет. Просто она сейчас со мной не согласна. Не вступая з спор, ни в чем меня не опровергая. Не согласна молча. И я не знаю, как разрушить такое молчание. Аня очень любит меня и письма пишет очень искренние, очень хорошие. Но мы с нею
словно бы поменялись местами. Было время, я ошибался, теперь ошибается она.
— Время,— сказал Ленин и в раздумье снова несколько раз приподнялся на носках. — Очевидно, нужно дать поработать времени.
— Мне лучше бы находиться не здесь, а в России. И Ногина и Гольден-берга то и дело там арестовывают, русская «пятерка» зачастую оказывается превращенной в единицу, а иногда и в ноль. А там ведь, именно там настоящая моя работа!—Он помолчал.— Там я все-таки мог бы видеться с детьми, с Анной. И время, о котором вы говорите, работало бы вместе с нами. Я верю: Анна поймет. Она честнейший человек.
— Да! Да, все это совершенно правильно, Иосиф Федорович,— понимающе сказал Ленин.— И для вас и для меня в России была бы самая настоящая работа, не в пример здешней бесконечной грызне и склоке, которая, между прочим, тем хороша,— да, да, тем хороша!— что открывает подлинные лица всех этих склочников и скрытых врагов делает видимыми. Но снова ехать в Россию вам, сбежавшему из ссылки,— чистое безумие. Вы вновь, как и Ногин, окажетесь за решеткой, И это
не самый лучший способ — сквозь решетку — разговаривать с женой и детьми. Тем более вести партийную работу. А нам с вами предстоит здесь, допустим, где-нибудь в январе, добиться созыва пленума Центрального Комитета, на котором поставить ребром вопрос о перегруппировке в партии, о генеральном размежевании с ликвидаторами,— Ленин стиснул пальцы в кулак,— и прочнейшем сплочении всех подлинно партийных сил. Партия в опасности, Иосиф Федорович! В серьезной опасности. И тогда, когда ее стремятся растащить по кусочку, по фракциям, по группочкам, и тогда, когда хотят прилепить к ней что попало, всяческую мерзость. Вы мне сами пересылали в Бомбой письмо Троцкого...
— Он ухватился за предложение Зиновьева повести с ним переговоры насчет превращения «Правды» в орган Центрального Комитета и теперь уже сам жмет во всю силу,— подтвердил Дуб-ровинский.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258