Неужели такие добрые люди способны...
— Когда это у вас началось? При каких обстоятельствах?— спрашивал между тем доктор, расстегивая ворот рубашки Дубровинского.— Сима! Приготовь камфору... Боли под левой лопаткой нет? А здесь?
Дубровинский отвел его руку, приподнялся, сел, привалясь к спинке дивана. Ну? Открыться или нет?
— Извините, доктор, но я здоров,— тихо сказал он.— Если бы я мог побыть у вас с полчаса?
Пенсне свалилось с носа старика, повисло на шелковом шнурке. Он ловил его и не мог никак поймать. Наконец водрузил на положенное место. Повернулся к жене, копошившейся у столика с зажженной спиртовкой.
— Сима!—крикнул обрадованно.— Оказывается, так сказать, анамнез здесь совершенно другой. Подойди к нам. Не надо ничего спрашивать. Но пациенту нашему нельзя сейчас выйти на улицу. Ты понимаешь, Сима?
— Аркаша, я все понимаю.— В руке она держала шприц и клочок ваты.
— Фрося не расскажет? Нет, не расскажет,— глядя в пото'лок, сам с собой рассуждал доктор. И поощрительно тронул Дубровинского пальцами.— Можете быть спокойны. Хотите полежать — полежите. Если станут звонить...
— Звонить не станут,— сказал Дубровинский.— Но я не знаю, как мне выйти из этого двора.
— Ага! Слышишь, Сима? Ничего не спрашивай у пациента. Оденься и просто погуляй. Может быть, там, на улице, во дворе, ты поймешь что-нибудь. Симе хочется погулять, но если бы она знала, на кого это похоже...
— Среднего роста в шапке-ушанке.
И Дубровинский коротко объяснил, что произошло с того момента, как он вбежал в подъезд.
— ...Возможно, мальчишки еще шныряют по лестницам, а этот человек их дожидается.
— Ну вот видите, Сима уже приготовилась,— удовлетворенно сказал доктор, вытягивая шею по направлению к передней, .где стояла вешалка для верхней одежды.— Сима слышала все у нее тонкий слух. Она не знает, как это делается, но она все сообразит.— И церемонно поклонился.— Разрешите покинуть вас? Мы ведь не можем разговаривать о погоде, а не разговаривать совсем глупо! Вы любите Мопассана? Даже если не любите, все равно возьмите с полки этот томик. Пока Сима не вернется, вам лучше читать и не думать. Когда мне нужно не думать, я читаю Мопассана. Хотя, впрочем, я ведь старик...
Он ушел куда-то в другую комнату. Дубровинский усмехнулся: вот это повезло! Привел в порядок одежду, постоял, оглядел кабинет. Вряд ли этот дряхлеющий Аркаша имеет достаточную практику, очень уж здесь все скромно, небогато. Окраина города, третий этаж. И конечно, нигде на службе он не состоит. Да, трудненько им, должно быть, живется. Книжная полка туго набита. Но, боже мой, если судить по корешкам, какая пестрота! Чего только нет! И медицинские справочники, и философские трактаты, и труды по математике, естествознанию, а беллетристика — Вергилий, Байрон и Соллогуб, Шелли, Эдгар По и Амфитеатров, Гоголь, Сенкевич и Арцыбашев. Удивительный вкус!
Вот Ф. Решетников — «Подлиповцы». Дубровинский взял книжку, раскрыл ее. Что такое? Размашистая подпись на титульном листе: «Дорогому другу Аркадию от любящего Федора». Н-да! Ну, а «Северная флора» М. Козьмина? Тоже подписана: «Глубокоуважаемому Аркадию Наумовичу Весницкому от автора». Вот как! А что же тогда Арцыбашев? И эта книга с дарственной надписью: «Спасибо, доктор, вы очень мне помогли, пожалуйста, примите на память о Галине К.». Он стал подряд перебирать разнокалиберные томики. Все с надписями. Одни от авторов, другие от благодарных пациентов. Высокограмотных или еле владеющих пером. Дарят кому что любо! И трогательно и чуточку странно. Такая у доктора Весннцкого чудаческая «такса»? Но почему же именно книги?
В прихожей щелкнул замок. Послышались тихие голоса. А затем на пороге появился Весницкий вместе с Симой. Она сияла. И от мороза, чуть-чуть подрумянившего ей щеки, и от хорошего настроения.
— Сима, ты ничего не говори,— предупредил Весницкий, поднимая руку.— Ты можешь только сказать, что путь свободен.
— Но почему, Аркаша, я не должна...
— Наш пациент не смог даже почитать Мопассана, как я советовал. Он беспокойный. Я вижу у него в руках этого Святловского, которого мне подарил этот ипохондрик Ручейников. А Святловский вовсе не чтение, и еще при таких обстоятельствах. Извините,— он поклонился Дубровинскому,— вы можете здесь отдохнуть, сколько вам хочется, и можете уже сейчас пойти, куда вам хочется. Сима никогда не ошибается.
— Не знаю, как и благодарить вас, Аркадий Наумович, и вашу супругу,— растроганно сказал Дубровинский.— Вы меня выручили из очень большой беды. Разумеется, я немедленно ухожу. Огромнейшее вам спасибо!
Весницкий дернул плечами, подхватил на лету упавшее пенсне.
— Вы еще взволнованны,— заметил он.— Я не знаю, далек ли ваш путь, но не везде на лестничных площадках открываются двери как раз тогда, когда это очень нужно. Сима, я вижу, тебе хочется еще погулять. А на дворе темнеет. Лучше, если тебя проводит наш пациент.
— Аркадий Наумович, вы все время повторяете «наш пациент»,— сказал Дубровинский.— В этом случае я, как пациент, обязан заплатить вам за визит.
— Простите... Должен же я как-то называть человека, если он сам не пожелал отрекомендоваться? А за визит мне платят книгами. По своему выбору.
— Аркаша, не надо ставить человека в неловкое положение!.. Потом, он не знает, что у нас вся квартира уже забита книгами. Он видел только твой кабинет.
— Так надо было ему об этом сказать?! И я теперь от него ничего не получу! Идите и гуляйте, пока не вернулась Фрося. Тогда опять придется разговаривать. А разве я знаю, как разговаривать при ней с пациентом, у которого ничего не болит и у которого нет ни имени, ни фамилии?
— Меня зовут Иннокентий,— сказал Дубровинский.— Для моих лет этого достаточно. Мне не хотелось бы выглядеть старше. А книгу я вам непременно пришлю или при случае занесу. Провожать меня, умоляю, не надо, но если бы вы мне рассказали, как отсюда добраться на Охту, я был бы счастлив.
— Он говорит: «был бы счастлив»!—воскликнул Весницкий.— Всякий посчитал бы себя счастливым, потому что до Ох-ты отсюда меньше чем за два часа не дойти, а извозчики на этих наших улицах редко попадаются. Идите вот так...
Землячка, примерно ровесница ему по годам, но выглядевшая значительно старше, может быть, потому, что очень уж была неулыбчива и тугим зачесом волос у висков напоминала строгую учительницу, встретила Дубровинского ядовитым вопросом:
— Московский поезд приходит засветло. Где же вы так долго шатались?
Ему захотелось ответить не менее ядовито, но он сдержался. Рассказать о том, в какую было попал он историю и как из нее выпутался? От этой сердитой женщины похвалы все равно не заслужишь. Скорее, получишь еще один выговор.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258
— Когда это у вас началось? При каких обстоятельствах?— спрашивал между тем доктор, расстегивая ворот рубашки Дубровинского.— Сима! Приготовь камфору... Боли под левой лопаткой нет? А здесь?
Дубровинский отвел его руку, приподнялся, сел, привалясь к спинке дивана. Ну? Открыться или нет?
— Извините, доктор, но я здоров,— тихо сказал он.— Если бы я мог побыть у вас с полчаса?
Пенсне свалилось с носа старика, повисло на шелковом шнурке. Он ловил его и не мог никак поймать. Наконец водрузил на положенное место. Повернулся к жене, копошившейся у столика с зажженной спиртовкой.
— Сима!—крикнул обрадованно.— Оказывается, так сказать, анамнез здесь совершенно другой. Подойди к нам. Не надо ничего спрашивать. Но пациенту нашему нельзя сейчас выйти на улицу. Ты понимаешь, Сима?
— Аркаша, я все понимаю.— В руке она держала шприц и клочок ваты.
— Фрося не расскажет? Нет, не расскажет,— глядя в пото'лок, сам с собой рассуждал доктор. И поощрительно тронул Дубровинского пальцами.— Можете быть спокойны. Хотите полежать — полежите. Если станут звонить...
— Звонить не станут,— сказал Дубровинский.— Но я не знаю, как мне выйти из этого двора.
— Ага! Слышишь, Сима? Ничего не спрашивай у пациента. Оденься и просто погуляй. Может быть, там, на улице, во дворе, ты поймешь что-нибудь. Симе хочется погулять, но если бы она знала, на кого это похоже...
— Среднего роста в шапке-ушанке.
И Дубровинский коротко объяснил, что произошло с того момента, как он вбежал в подъезд.
— ...Возможно, мальчишки еще шныряют по лестницам, а этот человек их дожидается.
— Ну вот видите, Сима уже приготовилась,— удовлетворенно сказал доктор, вытягивая шею по направлению к передней, .где стояла вешалка для верхней одежды.— Сима слышала все у нее тонкий слух. Она не знает, как это делается, но она все сообразит.— И церемонно поклонился.— Разрешите покинуть вас? Мы ведь не можем разговаривать о погоде, а не разговаривать совсем глупо! Вы любите Мопассана? Даже если не любите, все равно возьмите с полки этот томик. Пока Сима не вернется, вам лучше читать и не думать. Когда мне нужно не думать, я читаю Мопассана. Хотя, впрочем, я ведь старик...
Он ушел куда-то в другую комнату. Дубровинский усмехнулся: вот это повезло! Привел в порядок одежду, постоял, оглядел кабинет. Вряд ли этот дряхлеющий Аркаша имеет достаточную практику, очень уж здесь все скромно, небогато. Окраина города, третий этаж. И конечно, нигде на службе он не состоит. Да, трудненько им, должно быть, живется. Книжная полка туго набита. Но, боже мой, если судить по корешкам, какая пестрота! Чего только нет! И медицинские справочники, и философские трактаты, и труды по математике, естествознанию, а беллетристика — Вергилий, Байрон и Соллогуб, Шелли, Эдгар По и Амфитеатров, Гоголь, Сенкевич и Арцыбашев. Удивительный вкус!
Вот Ф. Решетников — «Подлиповцы». Дубровинский взял книжку, раскрыл ее. Что такое? Размашистая подпись на титульном листе: «Дорогому другу Аркадию от любящего Федора». Н-да! Ну, а «Северная флора» М. Козьмина? Тоже подписана: «Глубокоуважаемому Аркадию Наумовичу Весницкому от автора». Вот как! А что же тогда Арцыбашев? И эта книга с дарственной надписью: «Спасибо, доктор, вы очень мне помогли, пожалуйста, примите на память о Галине К.». Он стал подряд перебирать разнокалиберные томики. Все с надписями. Одни от авторов, другие от благодарных пациентов. Высокограмотных или еле владеющих пером. Дарят кому что любо! И трогательно и чуточку странно. Такая у доктора Весннцкого чудаческая «такса»? Но почему же именно книги?
В прихожей щелкнул замок. Послышались тихие голоса. А затем на пороге появился Весницкий вместе с Симой. Она сияла. И от мороза, чуть-чуть подрумянившего ей щеки, и от хорошего настроения.
— Сима, ты ничего не говори,— предупредил Весницкий, поднимая руку.— Ты можешь только сказать, что путь свободен.
— Но почему, Аркаша, я не должна...
— Наш пациент не смог даже почитать Мопассана, как я советовал. Он беспокойный. Я вижу у него в руках этого Святловского, которого мне подарил этот ипохондрик Ручейников. А Святловский вовсе не чтение, и еще при таких обстоятельствах. Извините,— он поклонился Дубровинскому,— вы можете здесь отдохнуть, сколько вам хочется, и можете уже сейчас пойти, куда вам хочется. Сима никогда не ошибается.
— Не знаю, как и благодарить вас, Аркадий Наумович, и вашу супругу,— растроганно сказал Дубровинский.— Вы меня выручили из очень большой беды. Разумеется, я немедленно ухожу. Огромнейшее вам спасибо!
Весницкий дернул плечами, подхватил на лету упавшее пенсне.
— Вы еще взволнованны,— заметил он.— Я не знаю, далек ли ваш путь, но не везде на лестничных площадках открываются двери как раз тогда, когда это очень нужно. Сима, я вижу, тебе хочется еще погулять. А на дворе темнеет. Лучше, если тебя проводит наш пациент.
— Аркадий Наумович, вы все время повторяете «наш пациент»,— сказал Дубровинский.— В этом случае я, как пациент, обязан заплатить вам за визит.
— Простите... Должен же я как-то называть человека, если он сам не пожелал отрекомендоваться? А за визит мне платят книгами. По своему выбору.
— Аркаша, не надо ставить человека в неловкое положение!.. Потом, он не знает, что у нас вся квартира уже забита книгами. Он видел только твой кабинет.
— Так надо было ему об этом сказать?! И я теперь от него ничего не получу! Идите и гуляйте, пока не вернулась Фрося. Тогда опять придется разговаривать. А разве я знаю, как разговаривать при ней с пациентом, у которого ничего не болит и у которого нет ни имени, ни фамилии?
— Меня зовут Иннокентий,— сказал Дубровинский.— Для моих лет этого достаточно. Мне не хотелось бы выглядеть старше. А книгу я вам непременно пришлю или при случае занесу. Провожать меня, умоляю, не надо, но если бы вы мне рассказали, как отсюда добраться на Охту, я был бы счастлив.
— Он говорит: «был бы счастлив»!—воскликнул Весницкий.— Всякий посчитал бы себя счастливым, потому что до Ох-ты отсюда меньше чем за два часа не дойти, а извозчики на этих наших улицах редко попадаются. Идите вот так...
Землячка, примерно ровесница ему по годам, но выглядевшая значительно старше, может быть, потому, что очень уж была неулыбчива и тугим зачесом волос у висков напоминала строгую учительницу, встретила Дубровинского ядовитым вопросом:
— Московский поезд приходит засветло. Где же вы так долго шатались?
Ему захотелось ответить не менее ядовито, но он сдержался. Рассказать о том, в какую было попал он историю и как из нее выпутался? От этой сердитой женщины похвалы все равно не заслужишь. Скорее, получишь еще один выговор.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258