— Адрес моей квартиры ты, конечно, им дал.
— Что ты! — воскликнул Гапон.— Стреляй потом в меня, если Рачковский тебя арестует!
Поднял руку, хотел перекреститься, но сообразил, что делать это в ресторане негоже. Прижал руку к сердцу. Рутенберг встал, поклонился и пошел, сторонясь проворно бегающих кельнеров. Минутой позже из-за дальнего столика, покинув компанию, поднялся хорошо одетый мужчина и тоже последовал к выходу.
Гапон жевал апельсиновую дольку и то хмурился, то светлел лицом. Нет, кажется, не сорвалось.На следующий день он побывал у Рачковского. В подробностях пересказывать свой разговор с Рутенбергом не стал. Объявил только, что дело сделано, Рутенберг подается, но стоить будет дорого, двести тысяч, не меньше. Рачковский прищурился, спросил: «А что я буду иметь за эти двести тысяч?» И Гапон с жаром заявил, что тот получит списки всей Боевой организации эсеров, которая как раз сейчас готовит бомбы и на Витте и на Дурново. Вскользь намекнул, что боевикам ничего не стоит по пути убрать и Рачковского. А если Рачковский под корень подрубит эсеров, он тогда сможет тщательнее заняться и эсдеками. Потому что в чем в чем, а в отношении вооруженного восстания эсдеки, особенно большевики, настроены куда решительнее, чем эсеры. Ему, Гапону, достоверно известно, какие проекты резолюций готовит Ленин к предстоящему съезду эсдеков. Рачковский только снисходительно усмехнулся: «Будто бы мне, Георгий Аполлонович, эти проекты не известны!» И еще раз усмехнулся, когда Гапон шепнул «на всякий случай» адрес Рутенберга. А на свидание с ним Рачковский согласился. И просил передать, что будет ждать Рутенберга ровно через неделю в ресторане Конта-на, в отдельном кабинете на двоих. Пусть только тот назовет, фамилию Иванова,
Эта неделя Гапону очень пригодилась. Он созвал в Териоках тайное собрание рабочих из своих прежних «отделов», нарисовал светлую картину их возрождения и дальнейшей деятельности, даже с еще большим размахом, и рабочие подтвердили все его прежние полномочия.
— Девятое января, дорогие товарищи, не повторится,— сказал он в конце собрания,— больше кровь рабочая никогда не прольется. Довольно! Не дадим. Мы получили жестокий урок,, Зато теперь учителями стали сами.
Рабочие окружили его плотной толпой, хотели качать. Он упросил не делать этого. Зачем? Он такой же, как все.
Через неделю Гапона посетил раздраженный Рутенберг. Швырнул в угол на кресло пальто и шапку, шарф не снял. Прошелся несколько раз по комнате, концы шарфа мотались, на полу оставались мокрые следы — день был оттепельный. Гапон позвал жену, велел ей приготовить чай.
— Не надо,— остановил Рутенберг. И, дождавшись ухода Елены, сказал сердито: —Кто кого за нос водит: ты меня или тебя Рачковский?
— А что? — невинно спросил Гапон.
— А то,— язвительно сказал Рутенберг.— Приезжаю, как назначено, в девять часов к Контану. Народу полно. В раздевальной спрашиваю лакея: «Где заказан кабинет Иванову?» Тот, как и полагается в таком шикарном заведении, помчался сломя голову спрашивать. Вернулся: «Сейчас узнают». Входит обер-кельнер: «А большая должна быть компания?» Говорю: «Два человека». Обер-кельнер уходит: «Сейчас спрошу». А я жду. Появляется ферт какой-то, просит лакея одеться. А сам топчется, так и этак меня оглядывает и, глазом кося, через зеркало прическу свою поправляет. Ушел. Второй выходит. У этого прямо на лбу клеймо: сыщик. Тоже минут пять одевался. Ну, я со злости прикрикнул на лакея: «Долго мне еще ждать?» Тот сверкнул пятками, а обратно уже шагает вразвалочку: «Никакого кабинета на Иванова не заказано». Вот так! Сам Рачковский не приходит, а мне смотрины устраивает! Он мне нужен, спрашиваю тебя, или я ему нужен?
— Не пыли, Мартын,— миролюбиво сказал Гапон.— Их ведь тоже понимать надо.
— А ради чего рисковать головой буду? Заподозрят меня товарищи в сношениях с охранкой — разговор короткий. Сам знаешь. Если и дальше так — никаких мне ста тысяч не надо!
— Зря ты, зря.— Гапон уже заволновался.— Извинится Рачковский, когда повстречаетесь. А как же дело упустить такое! Сто тысяч — это само по себе. Надо смотреть шире. Мы до Витте и Дурново доберемся. Скосим обоих. Вот и никаких подозрений.
— Да ведь ты говорил раньше, что заговор против Витте и Дурново надо просто придумать, чтобы Рачковский на это клюнул,— сказал Рутенберг, словно бы пытаясь поймать Гапона на противоречиях.— А теперь толкуешь: «скосим». Если убивать их, зачем нам с охранкой связываться? Честь свою марать! Выследим, как Сипягина, Плеве или князя Сергея,— бомба — и все!
— А потом, как Каляев, на виселицу? — Глаза Гапона забегали, ему стало тревожно: не хочет ли Рутенберг отказаться от своего обещания вступить в дело. Тогда с чем же вновь он, Гапон, придет к Рачковскому! Никакого доверия не будет.— Вы ведь своих не жалеете. С бомбой посылаете на министра, все равно что прямо на казнь. А нам надо продать заговор против Витте и Дурново, не совсем пустой, конечно. Подготовить как полагается, чтобы поверил Рачковский, чтобы и арестовал кого следует. А мы им побег устроим, это плевое дело — устроить побег. Еще лучше из-под самого носу, перед арестом людей увести. Все тогда и свалить на полицию: вот она как лапотно работает. Ну, Витте можно пока и не трогать. И Дурново уберем, когда в его адову кухню проникнем. С этим торопиться не надо. Сейчас момент пропустить нельзя. От Рачкозского, верно, говорю, не сто тысяч — больше можно вытащить.— Нервная дрожь передернула его.— Не то давай даже так, получишь все деньги, все сто, и скроешься, а Рачковского я сам убью. Ты и от своих и от полиции в стороне. А мне надо укреплять у рабочих доверие.
— Так ведь тебя же обязательно отправят на виселицу!; Не понимаю я. Будь последователен.
— А побег? Неужели, если схватят меня, через своих ты побег не устроишь? Я же для дела на такой риск пойду. Видишь, я на любое согласен,— торопливо убеждал Гапон. Что-то все холоднее становилось лицо Рутенберга.— Думаешь, не сумею?, Из рабочих, кто ненадежнее, подговорю.— И понял, что сделал промах.— Словом, об этом не думай. Рачковского я беру на себя.
Рутенберг опять зашагал по комнате, теперь как-то грузно ступая по мягким половикам. Останавливался, тер лоб рукой и снова молча шагал. Гапон не отрывал от него взгляда, ему вдруг, представилось, что Рутенберг может не только отказаться, но еще и разоблачить его перед рабочими, перед всем миром. Одно дело — статья Петрова в «Биржевке», которого было легко обвинить в завистничестве, это даже прибавило шумной славы всей истории, другое дело — если выступит в подпольной печати Рутенберг, фигура у эсеров очень видная, тогда считай себя приговоренным. Черт, не зря ли на него поставил! Хотел сразу крупно сыграть, по мелочи и Рачковский в игру не вступил бы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258
— Что ты! — воскликнул Гапон.— Стреляй потом в меня, если Рачковский тебя арестует!
Поднял руку, хотел перекреститься, но сообразил, что делать это в ресторане негоже. Прижал руку к сердцу. Рутенберг встал, поклонился и пошел, сторонясь проворно бегающих кельнеров. Минутой позже из-за дальнего столика, покинув компанию, поднялся хорошо одетый мужчина и тоже последовал к выходу.
Гапон жевал апельсиновую дольку и то хмурился, то светлел лицом. Нет, кажется, не сорвалось.На следующий день он побывал у Рачковского. В подробностях пересказывать свой разговор с Рутенбергом не стал. Объявил только, что дело сделано, Рутенберг подается, но стоить будет дорого, двести тысяч, не меньше. Рачковский прищурился, спросил: «А что я буду иметь за эти двести тысяч?» И Гапон с жаром заявил, что тот получит списки всей Боевой организации эсеров, которая как раз сейчас готовит бомбы и на Витте и на Дурново. Вскользь намекнул, что боевикам ничего не стоит по пути убрать и Рачковского. А если Рачковский под корень подрубит эсеров, он тогда сможет тщательнее заняться и эсдеками. Потому что в чем в чем, а в отношении вооруженного восстания эсдеки, особенно большевики, настроены куда решительнее, чем эсеры. Ему, Гапону, достоверно известно, какие проекты резолюций готовит Ленин к предстоящему съезду эсдеков. Рачковский только снисходительно усмехнулся: «Будто бы мне, Георгий Аполлонович, эти проекты не известны!» И еще раз усмехнулся, когда Гапон шепнул «на всякий случай» адрес Рутенберга. А на свидание с ним Рачковский согласился. И просил передать, что будет ждать Рутенберга ровно через неделю в ресторане Конта-на, в отдельном кабинете на двоих. Пусть только тот назовет, фамилию Иванова,
Эта неделя Гапону очень пригодилась. Он созвал в Териоках тайное собрание рабочих из своих прежних «отделов», нарисовал светлую картину их возрождения и дальнейшей деятельности, даже с еще большим размахом, и рабочие подтвердили все его прежние полномочия.
— Девятое января, дорогие товарищи, не повторится,— сказал он в конце собрания,— больше кровь рабочая никогда не прольется. Довольно! Не дадим. Мы получили жестокий урок,, Зато теперь учителями стали сами.
Рабочие окружили его плотной толпой, хотели качать. Он упросил не делать этого. Зачем? Он такой же, как все.
Через неделю Гапона посетил раздраженный Рутенберг. Швырнул в угол на кресло пальто и шапку, шарф не снял. Прошелся несколько раз по комнате, концы шарфа мотались, на полу оставались мокрые следы — день был оттепельный. Гапон позвал жену, велел ей приготовить чай.
— Не надо,— остановил Рутенберг. И, дождавшись ухода Елены, сказал сердито: —Кто кого за нос водит: ты меня или тебя Рачковский?
— А что? — невинно спросил Гапон.
— А то,— язвительно сказал Рутенберг.— Приезжаю, как назначено, в девять часов к Контану. Народу полно. В раздевальной спрашиваю лакея: «Где заказан кабинет Иванову?» Тот, как и полагается в таком шикарном заведении, помчался сломя голову спрашивать. Вернулся: «Сейчас узнают». Входит обер-кельнер: «А большая должна быть компания?» Говорю: «Два человека». Обер-кельнер уходит: «Сейчас спрошу». А я жду. Появляется ферт какой-то, просит лакея одеться. А сам топчется, так и этак меня оглядывает и, глазом кося, через зеркало прическу свою поправляет. Ушел. Второй выходит. У этого прямо на лбу клеймо: сыщик. Тоже минут пять одевался. Ну, я со злости прикрикнул на лакея: «Долго мне еще ждать?» Тот сверкнул пятками, а обратно уже шагает вразвалочку: «Никакого кабинета на Иванова не заказано». Вот так! Сам Рачковский не приходит, а мне смотрины устраивает! Он мне нужен, спрашиваю тебя, или я ему нужен?
— Не пыли, Мартын,— миролюбиво сказал Гапон.— Их ведь тоже понимать надо.
— А ради чего рисковать головой буду? Заподозрят меня товарищи в сношениях с охранкой — разговор короткий. Сам знаешь. Если и дальше так — никаких мне ста тысяч не надо!
— Зря ты, зря.— Гапон уже заволновался.— Извинится Рачковский, когда повстречаетесь. А как же дело упустить такое! Сто тысяч — это само по себе. Надо смотреть шире. Мы до Витте и Дурново доберемся. Скосим обоих. Вот и никаких подозрений.
— Да ведь ты говорил раньше, что заговор против Витте и Дурново надо просто придумать, чтобы Рачковский на это клюнул,— сказал Рутенберг, словно бы пытаясь поймать Гапона на противоречиях.— А теперь толкуешь: «скосим». Если убивать их, зачем нам с охранкой связываться? Честь свою марать! Выследим, как Сипягина, Плеве или князя Сергея,— бомба — и все!
— А потом, как Каляев, на виселицу? — Глаза Гапона забегали, ему стало тревожно: не хочет ли Рутенберг отказаться от своего обещания вступить в дело. Тогда с чем же вновь он, Гапон, придет к Рачковскому! Никакого доверия не будет.— Вы ведь своих не жалеете. С бомбой посылаете на министра, все равно что прямо на казнь. А нам надо продать заговор против Витте и Дурново, не совсем пустой, конечно. Подготовить как полагается, чтобы поверил Рачковский, чтобы и арестовал кого следует. А мы им побег устроим, это плевое дело — устроить побег. Еще лучше из-под самого носу, перед арестом людей увести. Все тогда и свалить на полицию: вот она как лапотно работает. Ну, Витте можно пока и не трогать. И Дурново уберем, когда в его адову кухню проникнем. С этим торопиться не надо. Сейчас момент пропустить нельзя. От Рачкозского, верно, говорю, не сто тысяч — больше можно вытащить.— Нервная дрожь передернула его.— Не то давай даже так, получишь все деньги, все сто, и скроешься, а Рачковского я сам убью. Ты и от своих и от полиции в стороне. А мне надо укреплять у рабочих доверие.
— Так ведь тебя же обязательно отправят на виселицу!; Не понимаю я. Будь последователен.
— А побег? Неужели, если схватят меня, через своих ты побег не устроишь? Я же для дела на такой риск пойду. Видишь, я на любое согласен,— торопливо убеждал Гапон. Что-то все холоднее становилось лицо Рутенберга.— Думаешь, не сумею?, Из рабочих, кто ненадежнее, подговорю.— И понял, что сделал промах.— Словом, об этом не думай. Рачковского я беру на себя.
Рутенберг опять зашагал по комнате, теперь как-то грузно ступая по мягким половикам. Останавливался, тер лоб рукой и снова молча шагал. Гапон не отрывал от него взгляда, ему вдруг, представилось, что Рутенберг может не только отказаться, но еще и разоблачить его перед рабочими, перед всем миром. Одно дело — статья Петрова в «Биржевке», которого было легко обвинить в завистничестве, это даже прибавило шумной славы всей истории, другое дело — если выступит в подпольной печати Рутенберг, фигура у эсеров очень видная, тогда считай себя приговоренным. Черт, не зря ли на него поставил! Хотел сразу крупно сыграть, по мелочи и Рачковский в игру не вступил бы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258