На обратном пути беседовали уже мирно, о чем придется, а больше всего о прекрасной погоде. У калитки Надежду Константиновну остановила, отвела в сторону женщина, финка, приносившая ежедневно на «Вазу» молоко.
Пряча под фартук грубые от работы, красные руки и умоляюще упрашивая Крупскую «сильно поверить» ей, на нетвердом русском языке она рассказала, что, пока господа гуляли, возле их дачи все время вертелся, прятался за деревьями какой-то неприятный мужчина. А потом она сообразила, что этого мужчину замечала и раньше. То у вокзала, то в пригородных поездах, каждый раз одетого иначе. Видела однажды, как он шептался с полицейскими. А на другой день полиция арестовала двоих, таких же вот порядочных людей, дачников, и увезла их в Петербург.
К добру ли он опять появился? И почему он вертится именно возле этой дачи?
— Мои мальчики гофорили, тот этот просил их, просил, как зовут мужа вашего и который кашляет, рышими усами, и показыфал фотографические карточки,— закончила она.
— Да мало ли на свете разных бродяжек! — с искусственной беспечностью отозвалась Надежда Константиновна.— Но вам, дорогая, большое спасибо за предупреждение. Впрочем, очень возможно, что мы отсюда вскоре уедем в Петербург. Там спокойнее.
Елизавета Васильевна приготовила хороший ужин. После долгой прогулки ломтики хлеба, поджаренного с яйцами, взбитыми на молоке, казались особенно вкусными. Сообразно пристрастиям каждого, чай в граненых стаканах играл оттенками разных цветов — от светло-золотистого до темно-коричневого. Он бодрил, освежал. И хотя время давно перевалило за полночь, было похоже, что это еще день, трудовой светлый день, и, встав из-за стола, надо будет разойтись не к постелям, а углубиться привычно в книги, рукописи, дела.
Дурное настроение у Богданова прошло. Он припоминал отдельные моменты недавней шахматной партии. Во всех промахах и ошибках винил теперь только себя, а нелепую потерю ферзя объяснял хитро задуманной комбинацией, которую в этот раз осуществить не удалось, но ее жизненность доказать он берется.
Наталья Богдановна, стремясь поднять престиж своего мужа, рассказала, как Александр Александрович, работая в библиотеке над материалами для книги «Эмпириомонизм», вызвавшей почему-то резкое неудовольствие Владимира Ильича, однажды заказал такое количество разнообразнейших трудов по философии, что библиотекарша сказала: «Вы еще совсем молодой, а уже всех философов мира знаете!»
Ленин раскатисто хохотал и говорил, что с ним тоже в библиотеках приключались забавные происшествия. Всего лишь пять лет тому назад в библиотеке Британского музея с него взяли официальную подписку, что он никак не моложе двадцати одного года. И лишь тогда допустили в читальный зал. Что поделаешь, английские правила! А насчет «Эмпириомонизма», так он весьма давненько приготовил Александру Александровичу свое «объяснение в любви».
Надежда Константиновна в таком же веселом ключе рассказала, как врач, первым определивший у нее заболевание базед-кой, долго пенял ей: «В ваши годы — и такая с вами оказия!» А потом замучил расспросами о родственниках, близких и дальних, о перемене местожительства, о химическом составе воды, которую пила в разные годы, и, наконец, о таких обстоятельствах, которые не только к базедке, но и к медицине-то вообще не имеют ни малейшего отношения.
Поддерживая Крупскую, Дубровинский заявил, что «расопросный зуд» — профессиональная слабость любого врача. И привел в пример отправку по домам делегатов Лондонского съезда. Представителями в хозяйственной комиссии от большевистской фракции сидели рядом Литвинов и Отцов. К Литвинову кто обратится — раз, и готово! А Отцов не только спросит, куда и на какой транспорт приобрести товарищу билет, но заки-дает еще и вопросами, а с кем вместе намерен он путь держать, и где потом в России жить собирается, и есть ли родственники у него...
Все смеялись. Владимир Ильич хохотал громче всех.
— Вот, вот, именно: есть ли родственники! Без этого вопроса, ручаюсь, ни один врач не обойдется, о чем бы ни шла речь, И вы, Иосиф Федорович, попали, конечно, не к Литвинову, а к Отцову?
— Потому и рассказываю. А я ведь и жил с ним в одной комнате.
— Ну ничего. Отцову такое любопытство можно простить. Врач он, кажется, весьма неплохой.
Надежда Константиновна посмотрела на часы.
— Ого! Не пора ли...
— «Не пора ль, Пантелей, постыдиться людей...» — продекламировала Наталья Богдановна.
— Да, да,— подхватил Ленин,— «...и с молитвой за дело приняться. Промотал хомуты, промотал лошадей...» С удовольствием примусь за дело! Спать, спать! И сколько угодно!
Все дружно поднялись из-за стола.
— А я хотела предложить немножко другое,— сказала Крупская.— Если бы Иосиф Федорович и мы с тобой, Володя, сумели собрать самое необходимое за два часа, мы бы уже сегодня уехали в Стирсудден к Лиде и спать могли бы там. Лидя просто изнемогает от желания угостить нас оленьим окороком.
— Вот как? — несколько озадаченный, проговорил Ленин.— Разумеется, собраться за два часа нетрудно; когда надо, я умею собираться за пятнадцать минут. И поехать к Лидии Михайловне — превеликая радость. Но почему все же такая спешка?
— Женский каприз,— смеясь, сказала Крупская.
— Объяснение не годится, Надюша,— сказал Владимир Ильич.
— Ну тогда — необходимость.
— Это лучше,— заметил Дубровинский,— хотя и хуже. Надежда Константиновна коротко рассказала о своем разговоре с молочницей.
— Гм, гм!.. — Ленин прищурился.— Ерунда! Серьезной опасности не вижу! Взять нас здесь — руки коротки! Хотя нет, разумеется, и причин тянуть, отказываться от свежего оленьего окорока. Вы как думаете, Александр Александрович?
- Полностью поддерживаю Надежду Константиновну,— заявил Богданов.— Уезжайте. Немедленно уезжайте. Сегодня у полиции руки коротки, завтра они могут вырасти. Или мы не знаем российской действительности?
— Черт возьми! Но Куоккала — удобнейшее место для связи с Питером! — сказал Ленин, расхаживая по комнате.
— Вы не можете, Иосиф Федорович не может, а мне пока ничто не мешает появляться даже в Петербурге,— проговорил Богданов.— В Куоккала для связи с Петербургом останусь я и-Наташа.
Ленин еще походил, повторяя свое: «Гм! Гм!» Остановился. Наотмашь повел рукой: .
— Едемте! Но это не бегство в испуге, это поездка на отдых. Вы готовы к такой поездке, Иосиф Федорович?
— Да,— ответил Дубровинский.— Времени, назначенного Надеждой Константиновной для сборов, мне больше чем достаточно. Только, кажется, Надежда Константиновна ошибается. Через два часа проходит поезд в сторону Петербурга, а не Гельсингфорса.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258