Вас не на каторгу — в ссылку,
— Зачем же меня заковали?
— Ну... Для безопасности... За склонность к побегу. Начальству виднее.
— Мне не дойти! На ногах, вероятно, образовались ссадины, раны. Мне нужен врач.
— Дойдете! Все сначала так говорят. И раны — дело обычное. После затянутся, А врача в конвойной команде нет, не полагается. В Сольвычегодске, ежели что, посмотрит.
— И сколько нам идти?
— Как пойдем, как погода. Метель, пурга закрутить может. До Сольвычегодска надо бы дней за десять добраться, а до Усть-Сысольска потом клади еще целый месяц, а не то и полтора.
Дубровинский прикрыл глаза, провел языком по сохнущим губам. Десять дней, месяц, полтора, год целый — какая разница, все равно ему не дойти. А между тем манящее слово «побег» так и впечаталось ему в душу, заслонив все остальное.
Весть об аресте Дубровинского до Людмилы Менжинской дошла только через неделю и просто ошеломила. Как? В самый последний момент, за двадцать минут до отхода поезда? Как это могло случиться? Прежде всего она бросилась расспрашивать Катю. Встретились у нее на квартире. Катя выглядела измучен* ной, одета была небрежно, и всегда аккуратно завитые светлые букли перепутались как попало. Она то тискала, то поглаживала свои полные, мягкие руки.
— Ума приложить не могу,— говорила Катя,— вместе с товарищами из комитета сто раз ломали голову. На меня ложится тень. Билет я покупала, не сама, конечно, а все равно я отвечаю. Паспорт для Иннокентия муж доставал. Как всегда. Багаж взялась я перевезти на Варшавский вокзал. И опять же — меняла извозчиков, меняла носильщиков, словом, все по правилам. И на вокзале даже не была. Ну никак мои следы полицию навести не могли! А места себе и сейчас не найду. Не могу и подумать, что Иннокентий хвост за собой сам из Москвы притащил..,
— Ну тогда как же?
— Не знаю... Не знаю...
Они долго строили вместе разные предположения, но так ни до чего и не додумались. Людмила принялась обходить членов Петербургского комитета. Любой разговор сводился к одному: вызволить Иннокентия из беды нужно непременно, и как можно быстрее.
Известили Анну, пригласили в Петербург, разработали вместе план действий. Она заручилась медицинским свидетельством о тяжелой болезни мужа, написала ходатайство — разрешить вместо ссылки выехать на лечение за границу — и даже пробилась лично к Зубовскому, новому вице-директору департамента полиции. Он принял ее, прочитал бумаги, вежливо пообещал: «Рассмотрим в самое ближайшее время».
А Дубровинский в этот час в арестантском вагоне уже проезжал Тихвин, направляясь в Вологду. И даже ни одного раза с ним никому не удалось повидаться.Становилось ясным: на снисходительность департамента полиции Дубровинскому рассчитывать нечего. Петербургский комитет принял решение: организовать побег. Осуществить это там, на месте, вызвалась Людмила.
Больше месяца ушло на подготовку маршрута в объезд Москвы и Петербурга. Нужно было сфабриковать паспорта, обычный и заграничный. Нужно было, наконец, установить явочные квартиры и связь с самим Дубровинским, убедиться, способен ли он по состоянию своего здоровья совершить побег.
А связи не было. Баренцева с тревогой сообщила в Петербург, что вологодские власти или сами что-то почуяли, или получили из столицы жесткий приказ, но Дубровинский почему-то неожиданно арестован, посажен в одиночку со строгой изоляцией, и дальнейшая его судьба пока неизвестна.
— Ну, так я должна как можно скорее попасть в Вологду,-заявила Людмила.— А там будет видно.
Февральским вьюжным днем, уверенная в безусловной удаче, Менжинская выехала в Вологду. За окном крутились, бродили по открытому полю белые снеговые столбы, падали и рассыпались мерцающими искорками — иногда сквозь тучи проглядывало солнце. В вагоне было тепло, просторно, многие полки не заняты, попался веселый кондуктор, он охотно бегал на остановках за кипятком, и это все тоже создавало хорошее настроение. С собой Людмила везла триста рублей денег и паспорт на имя дворянина Васильковского, приготовленный Катиным мужем. Паспорт был сработан грубовато, ко Людмила его все же взяла. На всякий случай. В маршруте, заученном ею на память, значилась остановка в Вильне, и там на явочной квартире Дубровинскому должны были паспорт заменить — тоже на всякий случай. Об этом знал только Буйко, член Петербургского комитета, разрабатывавший план побега, и знала Людмила.
Чувствуя за собою вину, хотя и невольную, Катя всячески старалась помогать Менжинской. С самого первого разговора, когда лишь возникла мысль о побеге, она поддерживала эту мысль, давала советы. Она помогла Менжинской собраться в дорогу', отдала свою муфту — на севере холодно, надо беречься,— зашила ей в подклад жакетки и паспорт и деньги, предназначенные для Дубровинского, и проводила до вокзала. Людмила ехала в отличном настроении и вспоминала Катю с чувством доброй признательности.
А в это время ее обгоняла телеграмма генерала Герасимова, адресованная Вологодскому жандармскому управлению, и в ней говорилось: «Вчера выехала в Вологду без наблюдения для свидания Дубровинским Людмила Рудольфовна Менжинская. Ее приметы: 32 года, темная шатенка среднего роста, полная, лицо полное, круглое; одежда — меховая шляпа вроде панамы, плюшевый жакет меховым воротником, синяя юбка, меховая муфта...»
Поскольку эта телеграмма была не первой, касающейся подробностей предполагаемого побега Дубровинского, в ней уже не делалось никаких указаний, что надлежит предпринять местным властям — они и сами с усами. Генерал же, подписывая каждую очередную телеграмму, с удовольствием приговаривал: «А молодчина эта «Ворона», внедрилась к эсдекам ничуть не хуже «Акации». Везет этому Дубровинскому на милых покровительниц».
В Вологде Варенцова прямо-таки подкосила Людмилу известием:
— Иннокентия-то нашего четыре дня тому назад в кандалах по этапу в Усть-Сысольск отправили.
И обе долго молча смотрели друг на друга. Все рушилось. Зима, кандалы, двести верст за подводами до Усть-Сысольска — и тяжело больной человек. Какая тут может быть речь о побеге!
— А раньше, с дороги, никак сбежать невозможно?— нако-нец спросила Людмила.
— Да как же это сделать? В кандалах! До прибытия на место их не снимут. И в пути заклепки ногтем не сковырнешь. Только в кузнице. Теперь ждать весны,— потерянно сказала Ва-ренцова.— А на севере весна по-оздняя.
— Тогда мне нужно обогнать этап,— быстро решила Людмила,— дождаться где-нибудь в Котласе или Сольвычегодске и...
— Что «и...»?
— Там видно будет.
Варенцова только покачала головой.
— Ничего и там не будет видно.— И задумалась.— Но Кот-лас ты, пожалуй, не зря назвала. Живет там в ссылке Сергей Кудрявый.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258
— Зачем же меня заковали?
— Ну... Для безопасности... За склонность к побегу. Начальству виднее.
— Мне не дойти! На ногах, вероятно, образовались ссадины, раны. Мне нужен врач.
— Дойдете! Все сначала так говорят. И раны — дело обычное. После затянутся, А врача в конвойной команде нет, не полагается. В Сольвычегодске, ежели что, посмотрит.
— И сколько нам идти?
— Как пойдем, как погода. Метель, пурга закрутить может. До Сольвычегодска надо бы дней за десять добраться, а до Усть-Сысольска потом клади еще целый месяц, а не то и полтора.
Дубровинский прикрыл глаза, провел языком по сохнущим губам. Десять дней, месяц, полтора, год целый — какая разница, все равно ему не дойти. А между тем манящее слово «побег» так и впечаталось ему в душу, заслонив все остальное.
Весть об аресте Дубровинского до Людмилы Менжинской дошла только через неделю и просто ошеломила. Как? В самый последний момент, за двадцать минут до отхода поезда? Как это могло случиться? Прежде всего она бросилась расспрашивать Катю. Встретились у нее на квартире. Катя выглядела измучен* ной, одета была небрежно, и всегда аккуратно завитые светлые букли перепутались как попало. Она то тискала, то поглаживала свои полные, мягкие руки.
— Ума приложить не могу,— говорила Катя,— вместе с товарищами из комитета сто раз ломали голову. На меня ложится тень. Билет я покупала, не сама, конечно, а все равно я отвечаю. Паспорт для Иннокентия муж доставал. Как всегда. Багаж взялась я перевезти на Варшавский вокзал. И опять же — меняла извозчиков, меняла носильщиков, словом, все по правилам. И на вокзале даже не была. Ну никак мои следы полицию навести не могли! А места себе и сейчас не найду. Не могу и подумать, что Иннокентий хвост за собой сам из Москвы притащил..,
— Ну тогда как же?
— Не знаю... Не знаю...
Они долго строили вместе разные предположения, но так ни до чего и не додумались. Людмила принялась обходить членов Петербургского комитета. Любой разговор сводился к одному: вызволить Иннокентия из беды нужно непременно, и как можно быстрее.
Известили Анну, пригласили в Петербург, разработали вместе план действий. Она заручилась медицинским свидетельством о тяжелой болезни мужа, написала ходатайство — разрешить вместо ссылки выехать на лечение за границу — и даже пробилась лично к Зубовскому, новому вице-директору департамента полиции. Он принял ее, прочитал бумаги, вежливо пообещал: «Рассмотрим в самое ближайшее время».
А Дубровинский в этот час в арестантском вагоне уже проезжал Тихвин, направляясь в Вологду. И даже ни одного раза с ним никому не удалось повидаться.Становилось ясным: на снисходительность департамента полиции Дубровинскому рассчитывать нечего. Петербургский комитет принял решение: организовать побег. Осуществить это там, на месте, вызвалась Людмила.
Больше месяца ушло на подготовку маршрута в объезд Москвы и Петербурга. Нужно было сфабриковать паспорта, обычный и заграничный. Нужно было, наконец, установить явочные квартиры и связь с самим Дубровинским, убедиться, способен ли он по состоянию своего здоровья совершить побег.
А связи не было. Баренцева с тревогой сообщила в Петербург, что вологодские власти или сами что-то почуяли, или получили из столицы жесткий приказ, но Дубровинский почему-то неожиданно арестован, посажен в одиночку со строгой изоляцией, и дальнейшая его судьба пока неизвестна.
— Ну, так я должна как можно скорее попасть в Вологду,-заявила Людмила.— А там будет видно.
Февральским вьюжным днем, уверенная в безусловной удаче, Менжинская выехала в Вологду. За окном крутились, бродили по открытому полю белые снеговые столбы, падали и рассыпались мерцающими искорками — иногда сквозь тучи проглядывало солнце. В вагоне было тепло, просторно, многие полки не заняты, попался веселый кондуктор, он охотно бегал на остановках за кипятком, и это все тоже создавало хорошее настроение. С собой Людмила везла триста рублей денег и паспорт на имя дворянина Васильковского, приготовленный Катиным мужем. Паспорт был сработан грубовато, ко Людмила его все же взяла. На всякий случай. В маршруте, заученном ею на память, значилась остановка в Вильне, и там на явочной квартире Дубровинскому должны были паспорт заменить — тоже на всякий случай. Об этом знал только Буйко, член Петербургского комитета, разрабатывавший план побега, и знала Людмила.
Чувствуя за собою вину, хотя и невольную, Катя всячески старалась помогать Менжинской. С самого первого разговора, когда лишь возникла мысль о побеге, она поддерживала эту мысль, давала советы. Она помогла Менжинской собраться в дорогу', отдала свою муфту — на севере холодно, надо беречься,— зашила ей в подклад жакетки и паспорт и деньги, предназначенные для Дубровинского, и проводила до вокзала. Людмила ехала в отличном настроении и вспоминала Катю с чувством доброй признательности.
А в это время ее обгоняла телеграмма генерала Герасимова, адресованная Вологодскому жандармскому управлению, и в ней говорилось: «Вчера выехала в Вологду без наблюдения для свидания Дубровинским Людмила Рудольфовна Менжинская. Ее приметы: 32 года, темная шатенка среднего роста, полная, лицо полное, круглое; одежда — меховая шляпа вроде панамы, плюшевый жакет меховым воротником, синяя юбка, меховая муфта...»
Поскольку эта телеграмма была не первой, касающейся подробностей предполагаемого побега Дубровинского, в ней уже не делалось никаких указаний, что надлежит предпринять местным властям — они и сами с усами. Генерал же, подписывая каждую очередную телеграмму, с удовольствием приговаривал: «А молодчина эта «Ворона», внедрилась к эсдекам ничуть не хуже «Акации». Везет этому Дубровинскому на милых покровительниц».
В Вологде Варенцова прямо-таки подкосила Людмилу известием:
— Иннокентия-то нашего четыре дня тому назад в кандалах по этапу в Усть-Сысольск отправили.
И обе долго молча смотрели друг на друга. Все рушилось. Зима, кандалы, двести верст за подводами до Усть-Сысольска — и тяжело больной человек. Какая тут может быть речь о побеге!
— А раньше, с дороги, никак сбежать невозможно?— нако-нец спросила Людмила.
— Да как же это сделать? В кандалах! До прибытия на место их не снимут. И в пути заклепки ногтем не сковырнешь. Только в кузнице. Теперь ждать весны,— потерянно сказала Ва-ренцова.— А на севере весна по-оздняя.
— Тогда мне нужно обогнать этап,— быстро решила Людмила,— дождаться где-нибудь в Котласе или Сольвычегодске и...
— Что «и...»?
— Там видно будет.
Варенцова только покачала головой.
— Ничего и там не будет видно.— И задумалась.— Но Кот-лас ты, пожалуй, не зря назвала. Живет там в ссылке Сергей Кудрявый.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258