Дубровинскому канитель и толкотня в коридоре надоели, и он вернулся на свое место.
Вскоре пришел и Владислав. Поправляя прическу, тут же завел новый разговор.
— Вы следите за ходом заседаний Государственной думы, Иван Николаевич?—спросил он.— И как вы находите последнее выступление Кузнецова по поводу борьбы с пьянством?
Дубровинский не следил и в его положении не мог следить за ходом думских заседаний, но он знал, что Кузнецов эсдек, меньшевик, избран депутатом по рабочей курии от Екатеринославской губернии, знал его лично и мог предположить, какую речь произнес Кузнецов.
— Это одно из самых страшных зол, и с ним надо бороться со всей беспощадностью,— сказал Дубровинский.— Поощрение пьянства — это поощрение самых низменных свойств души человеческой.
— А государственные доходы?
— Они не уравновешивают наносимого государству ущерба. Ущерба отдельным людям — тем более.
— Позвольте, но ведь правительство всеми мерами борется с пьянством! Поощряется не пьянство, а продажа вина. Это разные вещи. Кузнецов же доказывает, что вообще нет никакой борьбы и надо, как наиболее радикальное средство, ввести в России «сухой закон». Но это не реалистично! Веселие Руси — есть пити!
— Пити есть и великая скорбь Руси,— возразил Дубровинский.— Один скачет, а другой плачет.
— По профессии я адвокат, но я готов защищать на суде только преступника, а отнюдь не преступление. Убийца может быть оправдан, но убийство — никогда!
— Иными словами, следует бороться со злом, потакая его носителям? Я вас правильно понял, Владислав?— с легкой иронией спросил Дубровинский.
— В данном случае я оправдываю правительство и осуждаю распущенность человеческую, носящую имя пьянство!
— Недавно вы утверждали, что вообще человека нет, а есть мужчины и женщины, и для них главная проблема — проблема пола. Как мы теперь должны расставить все эти понятия?
Владислав вдруг легко рассмеялся.
— Вот оно, в чистом виде математическое мышление. Вы к какой-нибудь партии принадлежите?
— А к какой партии вам хотелось бы меня причислить?
— Разумеется, к нашей, я «октябрист», но это немыслимо, у нас с вами, чего ни коснемся, взгляды резко расходятся. А не хотел бы причислить я вас — так это к эсерам!
Теперь уже Дубровинский рассмеялся.
— Рад доставить вам удовольствие, эсером быть не собираюсь.
— Отвратительная партия! Кровавая, беспринципная, интриганская партия! Один Азеф в ней чего стоит!
— Да, да!— Еще в первые дни по прибытии в Вологду Дубровинский от Варенцовой узнал, что под Новый год ЦК партии эсеров печатно известил о разоблачении им провокаторской роли Евно Азефа, одного из наиболее деятельных членов ЦК, разрабатывавшего самые отчаянные террористические акты, включая покушение на фон Плеве, Дурново, Трепова, великого князя
Сергея и даже на царя; знал, что до этого долго шел эсеровски! партийный суд над Бурцевым, редактором журнала «Былое», по убеждению руководителей эсеровской партии оклеветавшего Азефа. В словах Владислава звучал какой-то новый оттенок, что-то связывающее с событиями недавних дней, но что именно, Дубровинский не мог догадаться. Он повторил неопределенно: —•Да, да!—И прибавил: — Вот случай, когда один и тот же человек убивал и своих друзей и врагов, служил богу и дьяволу» По вашей теории свершенное им зло следует осудить, а самого его оправдать. Однако нелюбимые вами эсеры его осудили. И осудило правительство.
— Как бы не так!— воскликнул Владислав.— С чего вы взяли? В том-то и штука, что Дума на прошлой неделе большинством голосов признала удовлетворительными и исчерпывающими объяснения правительства по делу Азефа. Сиречь, он прощен! Вы не следите за работой Думы, Иван Николаевич!
— Правительство и Дума прощают Азефу убийства крупнеиших государственных деятелей?—Дубровинский продолжал свою игру.— Невероятно!
— Прощают,— подтвердил Владислав.— И я использую ваше сравнение. Прощают, очевидно, потому, что одни политиче-ские убийства уравновешивают собою другие убийства. И, может быть, тоже к выгоде правительства.— Сделал поощрительный жест рукой: — Иначе кто же согласится быть провокатором!
Он сладко потянулся, глянул в окно.
— Кажется, скоро Вильна,— сказал Дубровинский.— Мне там сходить. Не скажете, который час?
— Отчего же.— Владислав сдвинул обшлаг накрахмаленной рубашки и спохватился: — Ах, да, я снял часы, когда выходил в туалет!:—На столике не было ничего, на диване тоже.— Пожалуй, я их сунул в карман пиджака.
Но в пиджаке, висевшем на крючке у двери, часов не ока» залось.Владислав в растерянности развел руками.
— Ничего не понимаю... Куда же они могли деваться? Не иголка. Массивный золотой браслет..,
Вдвоем обшарили все уголочки, расправили складки диванных чехлов. Без пользы. И в туалете — вдруг, память подвела?— пропажа не сыскалась.
— Странно, странно,— повторял Владислав. Лицо у него стало сухим, неприветливым.
Дубровинскому тоже стало неловко, на какое-то время в купе он оставался один. Он припоминал. По коридору пробегал карапуз, что-то держа в зажатом кулачке. Но кулачок у него был стиснут раньше, чем он добежал до раскрытой двери купе. Потом за карапузом гонялся прыщеватый юнец.
Передвигались мужчины с папиросами, уклоняясь от возни, какую затеяли эти два брата. Кажется, и тощая дама вмешивалась в их потасовку. Но можно ли бросить на кого-либо из них хотя бы тень подозрения? Во всяком случае, он, Дубровинский, этого не может сделать!
— Иван Николаевич, я должен буду вызвать кондуктора и заявить ему о свершившейся краже,— сказал Владислав. И это похоже было и на простую просьбу помочь своим советом и на серьезную угрозу объявить своего спутника похитителем часов, если тот добровольно их не вернет.
— Право, не знаю, что в таком случае вам следует предпри-нять,— медленно проговорил Дубровинский.— Похоже, что ваши часы действительно украдены... — Ему опять вспомнился карапуз и возня в коридоре.— А может быть...
— Что может быть?—нетерпеливо спросил Владислав.
— Ну... какое-нибудь недоразумение...
Если часы, балуясь, схватил и утащил в свое купе стриженый карапуз или его старший брат, так их родители сразу должны были бы всполошиться и побежать по вагону: «Чья вещь?» Но никто не ходит с расспросами. Да и часы-то, как утверждает Владислав, положены им были в карман пиджака, а оттуда малышу их попросту не достать. Не мог ли Владислав эти часы выронить, допустим...
— Недоразумение? — Владислав криво усмехнулся.— Например, у меня вовсе не было никаких часов? Или я бросил их в клозет? Иди подарил... — Он затянул эту фразу так, что ее окончание явно предполагалось «вам», но Владислав все же вы* говорил:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258
Вскоре пришел и Владислав. Поправляя прическу, тут же завел новый разговор.
— Вы следите за ходом заседаний Государственной думы, Иван Николаевич?—спросил он.— И как вы находите последнее выступление Кузнецова по поводу борьбы с пьянством?
Дубровинский не следил и в его положении не мог следить за ходом думских заседаний, но он знал, что Кузнецов эсдек, меньшевик, избран депутатом по рабочей курии от Екатеринославской губернии, знал его лично и мог предположить, какую речь произнес Кузнецов.
— Это одно из самых страшных зол, и с ним надо бороться со всей беспощадностью,— сказал Дубровинский.— Поощрение пьянства — это поощрение самых низменных свойств души человеческой.
— А государственные доходы?
— Они не уравновешивают наносимого государству ущерба. Ущерба отдельным людям — тем более.
— Позвольте, но ведь правительство всеми мерами борется с пьянством! Поощряется не пьянство, а продажа вина. Это разные вещи. Кузнецов же доказывает, что вообще нет никакой борьбы и надо, как наиболее радикальное средство, ввести в России «сухой закон». Но это не реалистично! Веселие Руси — есть пити!
— Пити есть и великая скорбь Руси,— возразил Дубровинский.— Один скачет, а другой плачет.
— По профессии я адвокат, но я готов защищать на суде только преступника, а отнюдь не преступление. Убийца может быть оправдан, но убийство — никогда!
— Иными словами, следует бороться со злом, потакая его носителям? Я вас правильно понял, Владислав?— с легкой иронией спросил Дубровинский.
— В данном случае я оправдываю правительство и осуждаю распущенность человеческую, носящую имя пьянство!
— Недавно вы утверждали, что вообще человека нет, а есть мужчины и женщины, и для них главная проблема — проблема пола. Как мы теперь должны расставить все эти понятия?
Владислав вдруг легко рассмеялся.
— Вот оно, в чистом виде математическое мышление. Вы к какой-нибудь партии принадлежите?
— А к какой партии вам хотелось бы меня причислить?
— Разумеется, к нашей, я «октябрист», но это немыслимо, у нас с вами, чего ни коснемся, взгляды резко расходятся. А не хотел бы причислить я вас — так это к эсерам!
Теперь уже Дубровинский рассмеялся.
— Рад доставить вам удовольствие, эсером быть не собираюсь.
— Отвратительная партия! Кровавая, беспринципная, интриганская партия! Один Азеф в ней чего стоит!
— Да, да!— Еще в первые дни по прибытии в Вологду Дубровинский от Варенцовой узнал, что под Новый год ЦК партии эсеров печатно известил о разоблачении им провокаторской роли Евно Азефа, одного из наиболее деятельных членов ЦК, разрабатывавшего самые отчаянные террористические акты, включая покушение на фон Плеве, Дурново, Трепова, великого князя
Сергея и даже на царя; знал, что до этого долго шел эсеровски! партийный суд над Бурцевым, редактором журнала «Былое», по убеждению руководителей эсеровской партии оклеветавшего Азефа. В словах Владислава звучал какой-то новый оттенок, что-то связывающее с событиями недавних дней, но что именно, Дубровинский не мог догадаться. Он повторил неопределенно: —•Да, да!—И прибавил: — Вот случай, когда один и тот же человек убивал и своих друзей и врагов, служил богу и дьяволу» По вашей теории свершенное им зло следует осудить, а самого его оправдать. Однако нелюбимые вами эсеры его осудили. И осудило правительство.
— Как бы не так!— воскликнул Владислав.— С чего вы взяли? В том-то и штука, что Дума на прошлой неделе большинством голосов признала удовлетворительными и исчерпывающими объяснения правительства по делу Азефа. Сиречь, он прощен! Вы не следите за работой Думы, Иван Николаевич!
— Правительство и Дума прощают Азефу убийства крупнеиших государственных деятелей?—Дубровинский продолжал свою игру.— Невероятно!
— Прощают,— подтвердил Владислав.— И я использую ваше сравнение. Прощают, очевидно, потому, что одни политиче-ские убийства уравновешивают собою другие убийства. И, может быть, тоже к выгоде правительства.— Сделал поощрительный жест рукой: — Иначе кто же согласится быть провокатором!
Он сладко потянулся, глянул в окно.
— Кажется, скоро Вильна,— сказал Дубровинский.— Мне там сходить. Не скажете, который час?
— Отчего же.— Владислав сдвинул обшлаг накрахмаленной рубашки и спохватился: — Ах, да, я снял часы, когда выходил в туалет!:—На столике не было ничего, на диване тоже.— Пожалуй, я их сунул в карман пиджака.
Но в пиджаке, висевшем на крючке у двери, часов не ока» залось.Владислав в растерянности развел руками.
— Ничего не понимаю... Куда же они могли деваться? Не иголка. Массивный золотой браслет..,
Вдвоем обшарили все уголочки, расправили складки диванных чехлов. Без пользы. И в туалете — вдруг, память подвела?— пропажа не сыскалась.
— Странно, странно,— повторял Владислав. Лицо у него стало сухим, неприветливым.
Дубровинскому тоже стало неловко, на какое-то время в купе он оставался один. Он припоминал. По коридору пробегал карапуз, что-то держа в зажатом кулачке. Но кулачок у него был стиснут раньше, чем он добежал до раскрытой двери купе. Потом за карапузом гонялся прыщеватый юнец.
Передвигались мужчины с папиросами, уклоняясь от возни, какую затеяли эти два брата. Кажется, и тощая дама вмешивалась в их потасовку. Но можно ли бросить на кого-либо из них хотя бы тень подозрения? Во всяком случае, он, Дубровинский, этого не может сделать!
— Иван Николаевич, я должен буду вызвать кондуктора и заявить ему о свершившейся краже,— сказал Владислав. И это похоже было и на простую просьбу помочь своим советом и на серьезную угрозу объявить своего спутника похитителем часов, если тот добровольно их не вернет.
— Право, не знаю, что в таком случае вам следует предпри-нять,— медленно проговорил Дубровинский.— Похоже, что ваши часы действительно украдены... — Ему опять вспомнился карапуз и возня в коридоре.— А может быть...
— Что может быть?—нетерпеливо спросил Владислав.
— Ну... какое-нибудь недоразумение...
Если часы, балуясь, схватил и утащил в свое купе стриженый карапуз или его старший брат, так их родители сразу должны были бы всполошиться и побежать по вагону: «Чья вещь?» Но никто не ходит с расспросами. Да и часы-то, как утверждает Владислав, положены им были в карман пиджака, а оттуда малышу их попросту не достать. Не мог ли Владислав эти часы выронить, допустим...
— Недоразумение? — Владислав криво усмехнулся.— Например, у меня вовсе не было никаких часов? Или я бросил их в клозет? Иди подарил... — Он затянул эту фразу так, что ее окончание явно предполагалось «вам», но Владислав все же вы* говорил:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258