Он думал. Может быть, горячность Ани объясняется тем, что она просто издергана жизнью, ощущениями надвигающейся нужды, заботой о детях, о нем, наконец. В Орле засилье меньшевиков, и даже на съезд поедет их делегат. Конечно, это они навязали Ане свои раскольничьи идеи. Но как же Аня, такая умная и чуткая, могла им поддаться? Не надо сейчас продолжать спор. Пусть Аня успокоится, и тогда она сама признает свою неправоту. А все-таки...
Ему показалось, что потолок в комнате опустился, словно бы сдвинулись стены, и явственно стал пробиваться откуда-то запах угарного газа, сдавило веки.
— Утро вечера мудренее,— сказал он, поднимаясь и расстегивая вдруг сделавшийся тесным ворот рубашки.— Взойдет солнышко и уберет из всех уголков тоскливые тени. Заживем еще весело!
Анна повернулась к нему, в глазах у нее стояли слезы, губы вздрагивали.
— Сама не знаю, почему я так, сразу...— Она крепилась, чтобы не расплакаться. Сцепила кисти рук.— Понимаешь, Ося... Больно!.. Больно за тебя... И за все... Ну да ладно!.. Ладно, когда-нибудь потом... Ложись, милый... Отдыхай... Не сердись на меня...— Бросилась к нему, стала порывисто, жадно целовать.— Не сердись... Так трудно мне, так трудно!..
И в постели все гладила ему волосы, нежно обдувала их и шептала: «Не сердись, не сердись, Ося, милый!» Он не сердился, Анна быстро заснула. А он долго лежал с открытыми глазами, чувствуя у себя под головой ее горячую руку, и мысленно повтот
рял ее слова: «Ну, где твои многие прежние товарищи? Они уходят, уходят...»
Что-то слишком часты бессонные ночи. Тяжело.Все создавало, казалось бы, состояние полной душевной удовлетворенности. Сытный обед из пяти блюд, кроме закусок: легкая прозрачная ушица, жареная перепелка, бифштекс без крови, омлет со спаржей и мороженое с толченым миндалем. Набор лучших вин, соответствующих каждому блюду, а вначале под зернистую икорку и семгу, конечно, водочка. Отличная гаванская сигара — затяжка пряным дымом и глоток крепкого кофе. Музыка — по собственному заказу — «Реве та стогне Днипр широкий», «Расскажи, расскажи, бродяга» и какая-то опереточная чушь; сволочная скрипка даже слезы выжимает. Сияние электрических люстр и их искрометное отражение на гранях хрустальных фужеров с шампанским. Возбуждающий запах питий и яств, свойственных лишь такому шикарному ресторану, как у Кюба; и еще смешанный запах мускусных французских духов и женского русского тела. Ах, этот запах!..
Если бы все это было в Париже, и год назад! Как отдохнула бы душа! А теперь Гапон сидел и угрюмо, испытующе вглядывался в Рутенберга, соображая, что за окнами плещущего весельем ресторана лежит метельная петербургская ночь и, вернувшись домой, будешь до утра слушать только погребальный вой непогоды. И думать, думать. Черт, опять сорвалось!
Ему вспомнилось, как свободно распахивались перед ним любые двери и в Женеве и в Париже, как внимательно выслушивали его, героя дня, и Жорес, и Вальян, и даже властительный Клемансо. Главари всех революционных партий России, скрывающиеся за границей, охотно вели с ним деловые переговоры и стремились в своих партийных интересах использовать его — Галеново! — имя.
Да, было, все было. Он тогда, скинув осточертевшую поповскую рясу и облачившись в легкую тройку, сшитую самим все-, вышним портновского мастерства, ходил и любовался на свои портреты, глядевшие отовсюду. Сердце екало: неужели это я? Один восторженный мальчишка, капитан гвардии, воскликнул:! «После Гапона России нужен только Наполеон!» И покраснел, как вареный рак, срезанный: «А почем знать, может, именно я и буду этим Наполеоном. И не только для России!» Сорвалось...
А первый раз сорвалось в страшный день 9 Января. Обошли! Все обошли. И князь Святопол-Мирский, и градоначальник Фуллон, и командующий войсками великий князь Владимир. А больше любого из этих — Власть и Мешки с деньгами. Это они, все вместе, пресекли ему путь в приближенные к трону. Они дура-
ки, а тут оказались умнее его, Гапона. Где же им было позволить, чтобы простой волосатый поп вошел в полное доверие государево и правил бы ими! Да и не только ими, а всем народом, слепо доверяющим защитнику и радетелю своему.
Тут, конечно, была и его большая ошибка: не извлек урока из судьбы Сергея Васильевича Зубатова. Эх, он, мол, не сумел, а я сумею! Сердце так подсказывало. С Зубатсвьш была только полиция, а с Гапоном — бог. Не верил в него, а понадеялся. Потому что «бог» — это когда неведомо какая сила в тебе самом образуется и ведет от одной удачи к другой. Это когда твоя незримая сила захватывает других и заставляет их преданно следовать твоей воле. Бог тоже обошел. Сила Гапонова сработала, чтобы поднять сто тысяч людей, а бог переметнулся на другую сторону и залпами войск прижал их снова к земле. И тем уже начисто оторвал его, Гапона, от жгучей мечты подняться по мраморным ступеням дворца, чтобы навсегда занять место первого советника* государева. До залпов это было хоть и фантастично, но все же возможно, после залпов — начисто исключено. Потому что до залпов приверженный ему народ возликовал бы, узнав об этом, а после залпов, войди он во дворец, навеки проклял бы его.
И осталось: не с царем, так против царя! Вместе с народом, впереди него, пойти в революцию. Поручик Наполеоне Буонапар-те, чтобы стать императором Наполеоном, тоже пошел в революцию.
Но и тут сорвалось. Хорошо, что царские власти, грозя аре-стом, объявили розыск его, Гапона, как главного виновника смут. Это его возвышало в глазах сотен тысяч рабочих, тех рабочих, которые, смерть презрев, пойдут за своим вождем. Это возвышало его и над всеми революционными партиями, потому что он смог, а они не смогли. Да вот и тут снова прошибся. Была бы одна партия, и быть бы ему, Гапону, во главе ее, кто там ни стоял бы до него. У кого такая великая слава? Кому за каждое печатное слово заграничные газеты готовы платить как за слово божье, если бы господь стал писать в газеты? Да ведь партиям числа не оказалось, хотя мелочь не в счет. Стань социал-демократом, как и объявил,— эсеры недовольны: ему помогали, а он им шиш под нос. Стань эсером — социал-демократы в умах и в сердцах человеческих такую силу забрали, что одним только ликом и голосом своим их не переборешь. Да и сами социал-демократы разные. Ленин — одно, Плеханов, Аксельрод и Мартов — другое. Каждый бьет своей ученостью. Разговаривать с ними о программе действий — все равно что семинаристу-двоечнику отвечать на вопросы ректора. Их себе не подчинишь. Только если подняться над всеми партиями. Ну и собрал в Женеве всех. Собрать-то удалось. А закончить дело? Этот хитрюга Рутенберг думал, что Гапон под эсеров играть станет, а Гапон играл под себя. Не вышло. Сорвалось. Ленинские большевики сорвали. Ему отведена
роль простая:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258
Ему показалось, что потолок в комнате опустился, словно бы сдвинулись стены, и явственно стал пробиваться откуда-то запах угарного газа, сдавило веки.
— Утро вечера мудренее,— сказал он, поднимаясь и расстегивая вдруг сделавшийся тесным ворот рубашки.— Взойдет солнышко и уберет из всех уголков тоскливые тени. Заживем еще весело!
Анна повернулась к нему, в глазах у нее стояли слезы, губы вздрагивали.
— Сама не знаю, почему я так, сразу...— Она крепилась, чтобы не расплакаться. Сцепила кисти рук.— Понимаешь, Ося... Больно!.. Больно за тебя... И за все... Ну да ладно!.. Ладно, когда-нибудь потом... Ложись, милый... Отдыхай... Не сердись на меня...— Бросилась к нему, стала порывисто, жадно целовать.— Не сердись... Так трудно мне, так трудно!..
И в постели все гладила ему волосы, нежно обдувала их и шептала: «Не сердись, не сердись, Ося, милый!» Он не сердился, Анна быстро заснула. А он долго лежал с открытыми глазами, чувствуя у себя под головой ее горячую руку, и мысленно повтот
рял ее слова: «Ну, где твои многие прежние товарищи? Они уходят, уходят...»
Что-то слишком часты бессонные ночи. Тяжело.Все создавало, казалось бы, состояние полной душевной удовлетворенности. Сытный обед из пяти блюд, кроме закусок: легкая прозрачная ушица, жареная перепелка, бифштекс без крови, омлет со спаржей и мороженое с толченым миндалем. Набор лучших вин, соответствующих каждому блюду, а вначале под зернистую икорку и семгу, конечно, водочка. Отличная гаванская сигара — затяжка пряным дымом и глоток крепкого кофе. Музыка — по собственному заказу — «Реве та стогне Днипр широкий», «Расскажи, расскажи, бродяга» и какая-то опереточная чушь; сволочная скрипка даже слезы выжимает. Сияние электрических люстр и их искрометное отражение на гранях хрустальных фужеров с шампанским. Возбуждающий запах питий и яств, свойственных лишь такому шикарному ресторану, как у Кюба; и еще смешанный запах мускусных французских духов и женского русского тела. Ах, этот запах!..
Если бы все это было в Париже, и год назад! Как отдохнула бы душа! А теперь Гапон сидел и угрюмо, испытующе вглядывался в Рутенберга, соображая, что за окнами плещущего весельем ресторана лежит метельная петербургская ночь и, вернувшись домой, будешь до утра слушать только погребальный вой непогоды. И думать, думать. Черт, опять сорвалось!
Ему вспомнилось, как свободно распахивались перед ним любые двери и в Женеве и в Париже, как внимательно выслушивали его, героя дня, и Жорес, и Вальян, и даже властительный Клемансо. Главари всех революционных партий России, скрывающиеся за границей, охотно вели с ним деловые переговоры и стремились в своих партийных интересах использовать его — Галеново! — имя.
Да, было, все было. Он тогда, скинув осточертевшую поповскую рясу и облачившись в легкую тройку, сшитую самим все-, вышним портновского мастерства, ходил и любовался на свои портреты, глядевшие отовсюду. Сердце екало: неужели это я? Один восторженный мальчишка, капитан гвардии, воскликнул:! «После Гапона России нужен только Наполеон!» И покраснел, как вареный рак, срезанный: «А почем знать, может, именно я и буду этим Наполеоном. И не только для России!» Сорвалось...
А первый раз сорвалось в страшный день 9 Января. Обошли! Все обошли. И князь Святопол-Мирский, и градоначальник Фуллон, и командующий войсками великий князь Владимир. А больше любого из этих — Власть и Мешки с деньгами. Это они, все вместе, пресекли ему путь в приближенные к трону. Они дура-
ки, а тут оказались умнее его, Гапона. Где же им было позволить, чтобы простой волосатый поп вошел в полное доверие государево и правил бы ими! Да и не только ими, а всем народом, слепо доверяющим защитнику и радетелю своему.
Тут, конечно, была и его большая ошибка: не извлек урока из судьбы Сергея Васильевича Зубатова. Эх, он, мол, не сумел, а я сумею! Сердце так подсказывало. С Зубатсвьш была только полиция, а с Гапоном — бог. Не верил в него, а понадеялся. Потому что «бог» — это когда неведомо какая сила в тебе самом образуется и ведет от одной удачи к другой. Это когда твоя незримая сила захватывает других и заставляет их преданно следовать твоей воле. Бог тоже обошел. Сила Гапонова сработала, чтобы поднять сто тысяч людей, а бог переметнулся на другую сторону и залпами войск прижал их снова к земле. И тем уже начисто оторвал его, Гапона, от жгучей мечты подняться по мраморным ступеням дворца, чтобы навсегда занять место первого советника* государева. До залпов это было хоть и фантастично, но все же возможно, после залпов — начисто исключено. Потому что до залпов приверженный ему народ возликовал бы, узнав об этом, а после залпов, войди он во дворец, навеки проклял бы его.
И осталось: не с царем, так против царя! Вместе с народом, впереди него, пойти в революцию. Поручик Наполеоне Буонапар-те, чтобы стать императором Наполеоном, тоже пошел в революцию.
Но и тут сорвалось. Хорошо, что царские власти, грозя аре-стом, объявили розыск его, Гапона, как главного виновника смут. Это его возвышало в глазах сотен тысяч рабочих, тех рабочих, которые, смерть презрев, пойдут за своим вождем. Это возвышало его и над всеми революционными партиями, потому что он смог, а они не смогли. Да вот и тут снова прошибся. Была бы одна партия, и быть бы ему, Гапону, во главе ее, кто там ни стоял бы до него. У кого такая великая слава? Кому за каждое печатное слово заграничные газеты готовы платить как за слово божье, если бы господь стал писать в газеты? Да ведь партиям числа не оказалось, хотя мелочь не в счет. Стань социал-демократом, как и объявил,— эсеры недовольны: ему помогали, а он им шиш под нос. Стань эсером — социал-демократы в умах и в сердцах человеческих такую силу забрали, что одним только ликом и голосом своим их не переборешь. Да и сами социал-демократы разные. Ленин — одно, Плеханов, Аксельрод и Мартов — другое. Каждый бьет своей ученостью. Разговаривать с ними о программе действий — все равно что семинаристу-двоечнику отвечать на вопросы ректора. Их себе не подчинишь. Только если подняться над всеми партиями. Ну и собрал в Женеве всех. Собрать-то удалось. А закончить дело? Этот хитрюга Рутенберг думал, что Гапон под эсеров играть станет, а Гапон играл под себя. Не вышло. Сорвалось. Ленинские большевики сорвали. Ему отведена
роль простая:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258