Он в споре с Рутенбергом ярился против Гапона уже потому, что своими глазами видел на улицах Петербурга груды кровавых тел и сам метался под пулями.
Впрочем, не знал в тот час и Рутенберг, с горячностью защищая Гапона, что всего лишь через год с небольшим именно он сам, Рутенберг, безжалостно расправится с Гапоном как с подлейшим из подлейших провокаторов.
Дубровинский шел и думал: какие развязные характеристики давал Рутенберг положению в РСДРП! Хотя, черт возьми, он во многом и прав! Особенно высмеивая попытки слепить что-то прочное из глины со сталью. Да, да, был этот грех, и очень тяжкий грех — примиренчество. Но сегодня с этим начисто будет покончено. Ради этого и созывается совещание на квартире Андреева: подтвердить, что не Плеханов, не Мартов, а Ленин, именно только Ленин способен вывести партию из кризиса...
Достигнув Садового кольца, Дубровинский еще раз внимательно огляделся: тревожного нет ничего. Было условлено, что связной будет ожидать его на трамвайной остановке, держа в левой руке на кукане сушеную воблу. Надо спросить: «На Самотеку пешком доберусь?» Тот должен ответить: «Трамваем быстрее. Как раз туда еду» — и при этом переложить кукан с воблой в правую руку.
Связного, со спины, Дубровинский увидел еще издали. Подошел, хотел тронуть за руку и задать свой вопрос, но —глазам не поверил — это же был Василий Сбитнев! Тот самый парень с гармошкой, что в поезде, идущем в Курск, беззаботно напевал: «Г-город Никола-пап-паев, французский завод...», когда Ося Дубровинский, ученик реального училища, с рассеченной кирпичом головой уезжал из охваченного холерной эпидемией села Кроснянского. Боже, сколько же это лет пронеслось! Наверное, пятнадцать, не меньше. Куда девался прежний ухарский вид Василия! Согнулся и в плечах словно бы стал уже, но он — это он, профиль его и бородка, как была, круглая, только теперь с легонькой сединой. Вот встреча!
И, вместо того чтобы произнести условные слова пароля, Дубровинский хлопнул Василия по плечу. Тот обернулся, спросил сухо и недоуменно:
— Вам что желательно, господин?
— Мне? Мне?..— Дубровинский поощрительно улыбался, слегка забавляясь тем, что Сбитнев по-прежнему смотрит на него сурово, видимо, недовольный — некий привязчивый «господин» может испортить условленную встречу.— Скажите, на Самотеку я пешком доберусь?
— На Самотеку?—повторил Сбитнев. И медленно добавил: — Трамваем быстрее.— Помолчал, словно чего-то выжидая, а потом нехотя обронил: —Как раз туда еду.
И тоже очень медленно переложил кукан с воблой из левой руки в правую. Вокруг них толпились люди, готовясь войти з трамвайный вагон, который, покачиваясь на рельсах, как раз приближался к остановке. Дубровинский сделал Сбитневу знак глазами: «Я понял». И первым вскочил на подножку. Сбитнев затерялся в другом конце вагона.
Пока трамвай катился и вызванивал, отпугивая пешеходов, перебегавших улицу где попало, Дубровинского точил червь сомнения. Неужели он сделал что-то не так? Почему Сбитнев на точно названный пароль отозвался холодно и неуверенно? Ну что не опознал в усатом «господине» желторотого реалиста — это вполне естественно. Ведь он-то, Ося Дубровинский, конечно, больше изменился, чем Василий. Разница возрастов сказывается. И тогда была ночь, слабый свет фонаря. И все-таки...
Он нарочно замешкался в вагоне, выжидая, сойдет или не сойдет на Самотечной площади Василий. Сошел. Значит, сомнения беспочвенны. Быстро настигнув Сбитнева, шагавшего к извозчичьему ряду, выстроившемуся вдоль чугунной ограды, он проговорил:
— Василий, я вас сразу узнал, а вы меня, видать, не узнали. Холерный год в Курской губернии помните?
Сбитнев тихо ахнул:
— Бог мой! Так, словно сквозь марлю, глянул я на вас, знакомое что-то проступило. А никак не подумал бы. Только зачем же по плечу вы меня хлопнули? Издали понятно: свои люди встретились. Это совсем ни к чему. Ведь черт их, филеров этих, знает. Вот я и напружинился. А вы, значит, туда, к Андрееву? Все там спокойно. Людей своих поблизости мы не ставили. Писатель знаменитый, какие у полиции могут быть подозрения? Гостей у него не перечтешь. Тем более сбор днем, в открытую, через парадное. А расставь людей — тут и дворники и околоточные.
— Да, все правильно, Василий. Главное, чтобы извозчик надежный.
— Это гранит. Не из ряда возьмем. Наш стоит в переулке. Они шли по слабо хрустящему снегу, после легкой утренней метелицы еще не очень притоптанному, и Сбитнев рассказывал, что он за эти пятнадцать лет многое перевидал. Жил и в Одессе, и в Екатеринославе, и в Ростове-на-Дону, и в Воронеже. Работа на верфях, и водопроводчиком, и кровельщиком, и у горячих печей. Два раза в тюрьму садился, был и на Севере, в ссылке. На подпольной работе. А сейчас есть законный паспорт и прописка, все как полагается. И служба: сменным слесарем при насосной станции. Конечно, поручения от Московского комитета...
Сбитнев вдруг засмеялся:
— Извините, товарищ Иннокентий, говорю, будто роль в театре разыгрываю. Привык к ней. Надо. На виду ведь я сейчас у людей. Так в комитете решили. А вообще дома очень увлекаюсь переводами. И с английского и с немецкого.
— Ну, тут мы с вами коллеги! — воскликнул Дубровин-ский.— Особенно люблю математику,
— А я ненавижу. Предпочитаю историю... Вот мы и дошли. Он сделал знак рукой, и из переулочка им навстречу тронулась обындевевшая лошадка, запряженная в обычные извозчичьи санки.
— Садитесь на ходу, товарищ Иннокентий,— торопливо проговорил Сбитнев.— Куда везти, он знает. А прощаться не будем, я прямо пойду.
Дубровинский вскочил в санки, бойко заскользившие вдоль Цветного бульвара, и, чуть оглянувшись через плечо, заметил, что Сбитнев почему-то затоптался на месте, бросился было к ближним воротам, а потом быстрым шагом пересек наезженную дорогу, перемахнул через чугунную ограду и затерялся между могучими, осыпанными снегом липами.
Было без пяти одиннадцать, когда Дубровинский поднялся по крутой, не очень-то чистой лестнице на третий этаж дома Шустова в Средне-Тишинском переулке, где снимал себе квартиру Леонид Андреев, и позвонил, как было условлено, два раза подряд, а затем, помедлив, еще один раз, коротко.
Открыл ему лакей, одетый небрежно, плохо причесанный, спросил скучающим голосом:
— К кому изволите?
— Из Питера к Леониду Николаевичу,— опять-таки по условию ответил Дубровинский.
И лакей, приняв от него одежду, сдерживая зевоту, показал жестом, куда пройти.В большой полутемной комнате с редко расставленной мебелью старинного фасона, над которой господствовали орехового дерева огромный шкаф и еще круглый стол с массивными точеными ножками, поместившийся как раз посредине, Дубровинский не сразу разглядел собравшихся.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258
Впрочем, не знал в тот час и Рутенберг, с горячностью защищая Гапона, что всего лишь через год с небольшим именно он сам, Рутенберг, безжалостно расправится с Гапоном как с подлейшим из подлейших провокаторов.
Дубровинский шел и думал: какие развязные характеристики давал Рутенберг положению в РСДРП! Хотя, черт возьми, он во многом и прав! Особенно высмеивая попытки слепить что-то прочное из глины со сталью. Да, да, был этот грех, и очень тяжкий грех — примиренчество. Но сегодня с этим начисто будет покончено. Ради этого и созывается совещание на квартире Андреева: подтвердить, что не Плеханов, не Мартов, а Ленин, именно только Ленин способен вывести партию из кризиса...
Достигнув Садового кольца, Дубровинский еще раз внимательно огляделся: тревожного нет ничего. Было условлено, что связной будет ожидать его на трамвайной остановке, держа в левой руке на кукане сушеную воблу. Надо спросить: «На Самотеку пешком доберусь?» Тот должен ответить: «Трамваем быстрее. Как раз туда еду» — и при этом переложить кукан с воблой в правую руку.
Связного, со спины, Дубровинский увидел еще издали. Подошел, хотел тронуть за руку и задать свой вопрос, но —глазам не поверил — это же был Василий Сбитнев! Тот самый парень с гармошкой, что в поезде, идущем в Курск, беззаботно напевал: «Г-город Никола-пап-паев, французский завод...», когда Ося Дубровинский, ученик реального училища, с рассеченной кирпичом головой уезжал из охваченного холерной эпидемией села Кроснянского. Боже, сколько же это лет пронеслось! Наверное, пятнадцать, не меньше. Куда девался прежний ухарский вид Василия! Согнулся и в плечах словно бы стал уже, но он — это он, профиль его и бородка, как была, круглая, только теперь с легонькой сединой. Вот встреча!
И, вместо того чтобы произнести условные слова пароля, Дубровинский хлопнул Василия по плечу. Тот обернулся, спросил сухо и недоуменно:
— Вам что желательно, господин?
— Мне? Мне?..— Дубровинский поощрительно улыбался, слегка забавляясь тем, что Сбитнев по-прежнему смотрит на него сурово, видимо, недовольный — некий привязчивый «господин» может испортить условленную встречу.— Скажите, на Самотеку я пешком доберусь?
— На Самотеку?—повторил Сбитнев. И медленно добавил: — Трамваем быстрее.— Помолчал, словно чего-то выжидая, а потом нехотя обронил: —Как раз туда еду.
И тоже очень медленно переложил кукан с воблой из левой руки в правую. Вокруг них толпились люди, готовясь войти з трамвайный вагон, который, покачиваясь на рельсах, как раз приближался к остановке. Дубровинский сделал Сбитневу знак глазами: «Я понял». И первым вскочил на подножку. Сбитнев затерялся в другом конце вагона.
Пока трамвай катился и вызванивал, отпугивая пешеходов, перебегавших улицу где попало, Дубровинского точил червь сомнения. Неужели он сделал что-то не так? Почему Сбитнев на точно названный пароль отозвался холодно и неуверенно? Ну что не опознал в усатом «господине» желторотого реалиста — это вполне естественно. Ведь он-то, Ося Дубровинский, конечно, больше изменился, чем Василий. Разница возрастов сказывается. И тогда была ночь, слабый свет фонаря. И все-таки...
Он нарочно замешкался в вагоне, выжидая, сойдет или не сойдет на Самотечной площади Василий. Сошел. Значит, сомнения беспочвенны. Быстро настигнув Сбитнева, шагавшего к извозчичьему ряду, выстроившемуся вдоль чугунной ограды, он проговорил:
— Василий, я вас сразу узнал, а вы меня, видать, не узнали. Холерный год в Курской губернии помните?
Сбитнев тихо ахнул:
— Бог мой! Так, словно сквозь марлю, глянул я на вас, знакомое что-то проступило. А никак не подумал бы. Только зачем же по плечу вы меня хлопнули? Издали понятно: свои люди встретились. Это совсем ни к чему. Ведь черт их, филеров этих, знает. Вот я и напружинился. А вы, значит, туда, к Андрееву? Все там спокойно. Людей своих поблизости мы не ставили. Писатель знаменитый, какие у полиции могут быть подозрения? Гостей у него не перечтешь. Тем более сбор днем, в открытую, через парадное. А расставь людей — тут и дворники и околоточные.
— Да, все правильно, Василий. Главное, чтобы извозчик надежный.
— Это гранит. Не из ряда возьмем. Наш стоит в переулке. Они шли по слабо хрустящему снегу, после легкой утренней метелицы еще не очень притоптанному, и Сбитнев рассказывал, что он за эти пятнадцать лет многое перевидал. Жил и в Одессе, и в Екатеринославе, и в Ростове-на-Дону, и в Воронеже. Работа на верфях, и водопроводчиком, и кровельщиком, и у горячих печей. Два раза в тюрьму садился, был и на Севере, в ссылке. На подпольной работе. А сейчас есть законный паспорт и прописка, все как полагается. И служба: сменным слесарем при насосной станции. Конечно, поручения от Московского комитета...
Сбитнев вдруг засмеялся:
— Извините, товарищ Иннокентий, говорю, будто роль в театре разыгрываю. Привык к ней. Надо. На виду ведь я сейчас у людей. Так в комитете решили. А вообще дома очень увлекаюсь переводами. И с английского и с немецкого.
— Ну, тут мы с вами коллеги! — воскликнул Дубровин-ский.— Особенно люблю математику,
— А я ненавижу. Предпочитаю историю... Вот мы и дошли. Он сделал знак рукой, и из переулочка им навстречу тронулась обындевевшая лошадка, запряженная в обычные извозчичьи санки.
— Садитесь на ходу, товарищ Иннокентий,— торопливо проговорил Сбитнев.— Куда везти, он знает. А прощаться не будем, я прямо пойду.
Дубровинский вскочил в санки, бойко заскользившие вдоль Цветного бульвара, и, чуть оглянувшись через плечо, заметил, что Сбитнев почему-то затоптался на месте, бросился было к ближним воротам, а потом быстрым шагом пересек наезженную дорогу, перемахнул через чугунную ограду и затерялся между могучими, осыпанными снегом липами.
Было без пяти одиннадцать, когда Дубровинский поднялся по крутой, не очень-то чистой лестнице на третий этаж дома Шустова в Средне-Тишинском переулке, где снимал себе квартиру Леонид Андреев, и позвонил, как было условлено, два раза подряд, а затем, помедлив, еще один раз, коротко.
Открыл ему лакей, одетый небрежно, плохо причесанный, спросил скучающим голосом:
— К кому изволите?
— Из Питера к Леониду Николаевичу,— опять-таки по условию ответил Дубровинский.
И лакей, приняв от него одежду, сдерживая зевоту, показал жестом, куда пройти.В большой полутемной комнате с редко расставленной мебелью старинного фасона, над которой господствовали орехового дерева огромный шкаф и еще круглый стол с массивными точеными ножками, поместившийся как раз посредине, Дубровинский не сразу разглядел собравшихся.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258