Да, конечно, мы обвиняем товарища! Но объясняем и почему. И предупреждаем о том, что мы намерены предпринять в дальнейшем, если он будет по-прежнему гнуть свою линию, вернее изгибаться от дуновения любого ветерка. И оставляем ему протянутую дружескую руку, если он сам захочет принять ее. А не руку Игоря.
— Все это следует значительно смягчить. Вы нашли мое письмо полякам жестковатым местами. Ваше письмо Марку все сплошь очень жесткое.
Теперь оба они стояли. Зиновьев, как-то бочком навалясь на стол, на груды книг и тесня их так, что они вот-вот могли свалиться. Ленин стоял, всем корпусом откинувшись назад и ухватившись за прутья железной спинки кровати.
— Вещи надо всегда называть своими именами, Григорий Евсеевич. И не след сопоставлять наши письма по тону, ибо написаны они в совершенно различные адреса. Вы настаивали, чтобы Марку были даны разъяснения. Даны! Неужели теперь и вы сами нуждаетесь в этом?
— Ищу точной меры словам — и только!
Книги посыпались на пол. Зиновьев пытался их подхватить на лету, это не удалось. Ленин помог восстановить на столе порядок.
— Как видите, Григорий Евсеевич, точная мера должна соблюдаться и в движении, в действиях,— проговорил он, улыбаясь.— Не мои слова вызвали эту катастрофу, а ваши неправильные действия.
— Вызванные вашими словами.— Зиновьев тоже улыбался, но как-то недобро кривя губы. И вдруг заговорил уже совсем сердито:— Если вы хотите навсегда оттолкнуть Марка, таким письмом вы этого можете добиться легко.
— Вот как! — воскликнул Ленин.— Члена Центрального Комитета, большевика, и можно оттолкнуть от большевизма? Да настоящий большевик тут же полезет в драку, если прочтет несправедливые слова о нем! А если они справедливы, как могут они его оттолкнуть? Они лишь дадут ему пищу для серьезнейших размышлений. «Оттолкнуть»! Вот вы же сейчас лезете со мной драться!
— Защищаю человека! — А истину?
— Истина сложна, Владимир Ильич. Пока она раскроется и высветится во всей полноте, человек может уйти.
— Гм, гм!.. «Сложна...» А «человек» может «уйти»... Многие уже уходили! Только потому ли, Григорий Евсеевич, что истина для них оказалась слишком «сложна» и никак «не высвечивалась во всей полноте»? Не вернее ли предположить, что их просто не устраивала наша истина?
— Мы говорим сейчас не вообще, а об определенной личности!
— Именно так! Именно, хочу я сказать, Марка наша истина сейчас и не устраивает. Иначе он бы с нею согласился. Иначе бы он боролся за нее вместе с нами, а не против нее, вместе с ликвидаторами.
— Ну, я не знаю, как вам еще доказать...— Зиновьев раздражался все больше.— Так мало осталось товарищей, на которых можно во всем положиться. Надо держаться за каждого!
— Когда товарищей остается мало, они должны быть только такими, на которых можно во всем положиться. Держаться за них не следует — это и тому и другому связывает движения. Надо идти рядом, плечом к плечу. И свободно! А кто метит з кусты, такого вообще удерживать не годится: он может не добежать, со всеми последствиями.
- Хорошо, Владимир Ильич,— сказал Зиновьев, И нервная дрожь отозвалась у него в голосе. Он еще раз перечитал письмо.— Пусть так. Хорошо. Но вы отдаете себе ясный отчет в том, что таким решительным тоном мы ставим Марка как бы на карту? Либо выигрываем его, либо проигрываем окончательно. Третьего не дано!
— В карты люблю играть иногда, но не на деньги и тем более не на товарищей,— резко ответил Ленин.— А в том, что я делаю, я всегда отдаю себе ясный отчет. Большевикам не в первый раз приходится бороться в столь тяжкой обстановке, когда все кости трещат. Более тяжкого положения, чем сейчас, в партии еще не бывало. У вас нет желания, Григорий Евсеевич, разделить со мной эту тяжесть, нет желания подписать это письмо! Не подписывайте! Оно пойдет за моей подписью только!
Он сказал это, и воцарилась сразу какая-то странная тишина. За окном немо качались тонкие бледно-зеленые ветви сирени. На кухне кот, любимец семьи Ульяновых, грыз косточку, постукивая ею об пол. А где-то в конце улицы глухо урчал автомобильный мотор. За стеной, на половине Елизаветы Васильевны, часы пробили двенадцать. Но все эти звуки никак не разрушали напряженную тишину комнаты, тишину — предвестницу крупной ссоры.
Ленин стоял, согнув руки в локтях, а локти положив на спинку кровати. Прищурясь, он выжидательно всматривался в Зиновьева.
Тот постукивал пальцами по столу. Потом скрестил руки на груди. Обвел глазами углы комнаты. Поерошил волосы. Опять сложил руки вместе. И очень быстро, передернув плечами, наклонился к столу, схватил перо, подписал письмо, вложил его в конверт — стопка конвертов лежала рядом с чернильницей — и начертал адрес Любимова.
— Я сам занесу его в почтовую контору,— сказал и вышел, не попрощавшись.
Оставшись один, Ленин устало зашагал туда и обратно в узком пространстве между кроватями.Ни в чем нельзя по-настоящему положиться на этого человека. Твердит о своей приверженности большевистской линии в партии, а сам на деле гнет совсем в другую сторону. Извольте находиться с ним в одной упряжке! А в этой упряжке после январского пленума оказались еще и «старые друзья» Мартов и Дан — редакция Центрального Органа партии! Хорошо еще, поляк Барский поддерживает.
Январский пленум... Он мог бы стать действительным союзом двух фракций, объединить на общей политической платформе большевиков и меньшевиков-партийцев, при тесном сотрудни-
честве поляков и латышей. Так нет, опять-таки не без помощи того же Зиновьева туда притащили всех — ликвидаторов, отзовистов, примиренцев, богдановских «впередовцев» и прочая и прочая. Явился и подлейший карьерист, «нефракционный» Троцкий в надежде — опять-таки при милом соучастии Григория Евсеевича — протащить идею превращения своей венской газетки в Центральный Орган партии. Решили числом задавить, басистыми голосами перекричать. Ну что ж, пришлось сражаться. Три недели тягчайшей борьбы. С вынужденными уступками, в коих, к сожалению, Дубровинский, по доброте своей сердечной, им подыгрывал, но и с серьезными победами. Каких неимоверных усилий стоило добиться хотя бы недвусмысленного признания ликвидаторства и отзовизма проявлением буржуазного влияния на пролетариат!
Были и другие полезные решения. Но все эти решения теперь саботируются. Договорились на пленуме закрыть все фракционные газеты, оставив только единый Центральный Орган партии «Социал-демократ». Большевистский «Пролетарий» закрыт. «Социал-демократ» испорчен, а с приходом туда Мартова и Дана — воткнули-таки их! — работа стала совершенно каторжной. Ни дня без склоки, без истерик и угроз со стороны этих господ меньшевиков, с которыми ныне порвал отношения и Плеханов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258
— Все это следует значительно смягчить. Вы нашли мое письмо полякам жестковатым местами. Ваше письмо Марку все сплошь очень жесткое.
Теперь оба они стояли. Зиновьев, как-то бочком навалясь на стол, на груды книг и тесня их так, что они вот-вот могли свалиться. Ленин стоял, всем корпусом откинувшись назад и ухватившись за прутья железной спинки кровати.
— Вещи надо всегда называть своими именами, Григорий Евсеевич. И не след сопоставлять наши письма по тону, ибо написаны они в совершенно различные адреса. Вы настаивали, чтобы Марку были даны разъяснения. Даны! Неужели теперь и вы сами нуждаетесь в этом?
— Ищу точной меры словам — и только!
Книги посыпались на пол. Зиновьев пытался их подхватить на лету, это не удалось. Ленин помог восстановить на столе порядок.
— Как видите, Григорий Евсеевич, точная мера должна соблюдаться и в движении, в действиях,— проговорил он, улыбаясь.— Не мои слова вызвали эту катастрофу, а ваши неправильные действия.
— Вызванные вашими словами.— Зиновьев тоже улыбался, но как-то недобро кривя губы. И вдруг заговорил уже совсем сердито:— Если вы хотите навсегда оттолкнуть Марка, таким письмом вы этого можете добиться легко.
— Вот как! — воскликнул Ленин.— Члена Центрального Комитета, большевика, и можно оттолкнуть от большевизма? Да настоящий большевик тут же полезет в драку, если прочтет несправедливые слова о нем! А если они справедливы, как могут они его оттолкнуть? Они лишь дадут ему пищу для серьезнейших размышлений. «Оттолкнуть»! Вот вы же сейчас лезете со мной драться!
— Защищаю человека! — А истину?
— Истина сложна, Владимир Ильич. Пока она раскроется и высветится во всей полноте, человек может уйти.
— Гм, гм!.. «Сложна...» А «человек» может «уйти»... Многие уже уходили! Только потому ли, Григорий Евсеевич, что истина для них оказалась слишком «сложна» и никак «не высвечивалась во всей полноте»? Не вернее ли предположить, что их просто не устраивала наша истина?
— Мы говорим сейчас не вообще, а об определенной личности!
— Именно так! Именно, хочу я сказать, Марка наша истина сейчас и не устраивает. Иначе он бы с нею согласился. Иначе бы он боролся за нее вместе с нами, а не против нее, вместе с ликвидаторами.
— Ну, я не знаю, как вам еще доказать...— Зиновьев раздражался все больше.— Так мало осталось товарищей, на которых можно во всем положиться. Надо держаться за каждого!
— Когда товарищей остается мало, они должны быть только такими, на которых можно во всем положиться. Держаться за них не следует — это и тому и другому связывает движения. Надо идти рядом, плечом к плечу. И свободно! А кто метит з кусты, такого вообще удерживать не годится: он может не добежать, со всеми последствиями.
- Хорошо, Владимир Ильич,— сказал Зиновьев, И нервная дрожь отозвалась у него в голосе. Он еще раз перечитал письмо.— Пусть так. Хорошо. Но вы отдаете себе ясный отчет в том, что таким решительным тоном мы ставим Марка как бы на карту? Либо выигрываем его, либо проигрываем окончательно. Третьего не дано!
— В карты люблю играть иногда, но не на деньги и тем более не на товарищей,— резко ответил Ленин.— А в том, что я делаю, я всегда отдаю себе ясный отчет. Большевикам не в первый раз приходится бороться в столь тяжкой обстановке, когда все кости трещат. Более тяжкого положения, чем сейчас, в партии еще не бывало. У вас нет желания, Григорий Евсеевич, разделить со мной эту тяжесть, нет желания подписать это письмо! Не подписывайте! Оно пойдет за моей подписью только!
Он сказал это, и воцарилась сразу какая-то странная тишина. За окном немо качались тонкие бледно-зеленые ветви сирени. На кухне кот, любимец семьи Ульяновых, грыз косточку, постукивая ею об пол. А где-то в конце улицы глухо урчал автомобильный мотор. За стеной, на половине Елизаветы Васильевны, часы пробили двенадцать. Но все эти звуки никак не разрушали напряженную тишину комнаты, тишину — предвестницу крупной ссоры.
Ленин стоял, согнув руки в локтях, а локти положив на спинку кровати. Прищурясь, он выжидательно всматривался в Зиновьева.
Тот постукивал пальцами по столу. Потом скрестил руки на груди. Обвел глазами углы комнаты. Поерошил волосы. Опять сложил руки вместе. И очень быстро, передернув плечами, наклонился к столу, схватил перо, подписал письмо, вложил его в конверт — стопка конвертов лежала рядом с чернильницей — и начертал адрес Любимова.
— Я сам занесу его в почтовую контору,— сказал и вышел, не попрощавшись.
Оставшись один, Ленин устало зашагал туда и обратно в узком пространстве между кроватями.Ни в чем нельзя по-настоящему положиться на этого человека. Твердит о своей приверженности большевистской линии в партии, а сам на деле гнет совсем в другую сторону. Извольте находиться с ним в одной упряжке! А в этой упряжке после январского пленума оказались еще и «старые друзья» Мартов и Дан — редакция Центрального Органа партии! Хорошо еще, поляк Барский поддерживает.
Январский пленум... Он мог бы стать действительным союзом двух фракций, объединить на общей политической платформе большевиков и меньшевиков-партийцев, при тесном сотрудни-
честве поляков и латышей. Так нет, опять-таки не без помощи того же Зиновьева туда притащили всех — ликвидаторов, отзовистов, примиренцев, богдановских «впередовцев» и прочая и прочая. Явился и подлейший карьерист, «нефракционный» Троцкий в надежде — опять-таки при милом соучастии Григория Евсеевича — протащить идею превращения своей венской газетки в Центральный Орган партии. Решили числом задавить, басистыми голосами перекричать. Ну что ж, пришлось сражаться. Три недели тягчайшей борьбы. С вынужденными уступками, в коих, к сожалению, Дубровинский, по доброте своей сердечной, им подыгрывал, но и с серьезными победами. Каких неимоверных усилий стоило добиться хотя бы недвусмысленного признания ликвидаторства и отзовизма проявлением буржуазного влияния на пролетариат!
Были и другие полезные решения. Но все эти решения теперь саботируются. Договорились на пленуме закрыть все фракционные газеты, оставив только единый Центральный Орган партии «Социал-демократ». Большевистский «Пролетарий» закрыт. «Социал-демократ» испорчен, а с приходом туда Мартова и Дана — воткнули-таки их! — работа стала совершенно каторжной. Ни дня без склоки, без истерик и угроз со стороны этих господ меньшевиков, с которыми ныне порвал отношения и Плеханов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258