Владимир Александрович, пожалуйста, ведите наше заседание. А я буду докладывать. И готов потом написать протокол. Первый вопрос: об отношении ЦК к созыву Третьего съезда.
— Это давно решено и засвидетельствовано в соответствующих документах! — вскрикнула Александрова.— Вопрос снимается с повестки дня!
— Кто еще против? — в той же интонации, как и первый раз задавая подобный вопрос, Дубровинский обратился сразу ко всем. Выждал немного: — Против больше нет. Я приступаю...
— Чем вызвана постановка этого вопроса? — не унималась
Александрова.
— Ведите же заседание, товарищ Носков! Или действительно вы, Дубровинский! — взорвался Сильвин.— Это же черт знает что!
Носков застучал кулаком по столу, призывая к спокойствию, и сделал знак Дубровинскому: «Говорите!»
— Екатерина Михайловна спрашивает, чем вызвана постановка этого вопроса,— начал Дубровинский.— Мой рассказ давно бы уже подходил к концу, если бы она же сама всеми силами не оттягивала время...
— Я протестую! — заявила Александрова.
— И я,— поддержал Гальперин.— Иосиф Федорович, не надо обижать других!
— Хорошо, я буду обижать сам себя,— согласился Дубровинский.— Выполняя июльское постановление ЦК, я объездил едва не половину России, добиваясь в местных комитетах резолюций, направленных против созыва съезда. За самыми скудными исключениями, успеха я нигде не имел. Невозможно было убедить товарищей, что съезд не нужен в то время, когда руководство партией практически парализовано разъединяющими его разногласиями. Больше того, не очень-то честной борьбой за сферы личного влияния...
— Что означают эти намеки? — не выдержал Гальперин.
— Они означают, Лев Ефимович, то, что, получив среди прочих товарищей меткую ленинскую кличку «примиренца», я ее отныне носить не хочу. Под примирением в партии я понимал иное; вдумчивое, товарищеское, честное обсуждение существа расхождений во взглядах с тем, чтобы потом их сблизить на принципиальной, верной основе. Но примирение с тем, чтобы большинство партии капитулировало перед меньшинством, не потому, что меньшинство стоит на более верных позициях, а по* тому, что оно временно располагает силой, добытой интригами,— такого примирения...
— Я вас лишаю слова, Дубровинский! — Носков вскочил и опрокинул стул. Не стал его поднимать, оттолкнул ногой.— Или называйте имена, или извинитесь перед всеми, ибо ваши намеки задевают честь каждого!
— Имена я назову,— сказал, побледнев, Дубровинский,— и готов извиниться перед теми, кто по деликатности своей может в чем-то напрасно посчитать виноватым и себя. Но перед собой я извиняться не буду, ибо честь моя задета поделом. И первое имя, которое назову, это — Дубровинский. Слишком долго я упорствовал в том, что считал безоговорочно правильным лишь потому, что это обычно облекалось в форму постановления ЦК, куда я тогда только-только был кооптирован...
— Мы можем и вновь вывести вас из ЦК!— крикнул Гальперин.
— Как вывели, например, Землячку? — продолжал Дубровинский.
— Теперь я понимаю, откуда ветер дует,— злорадно вставила Александрова.
— Но настроения на местах, образование Бюро комитетов большинства, моя встреча и обстоятельный разговор с Землячкой,— не делайте такие страшные глаза, Екатерина Михайловна,— то, что я прочувствовал во время кровавой питерской бойни
и сегодня в случайном разговоре с одним из мозговитых эсеров, наконец, заявление Ленина о разрыве центральных учреждений с партией...
— На это заявление можете не ссылаться.— Носков, стоя на ногах, нервно теребил лацканы пиджака.— Мы его получили, нам темперамент Ленина не в новинку, и мы найдем, как ему ответить...
— Ответить надо решительной нашей поддержкой агитации в пользу созыва Третьего съезда.— Теперь поднялся и Квятков-ский.
— Правильно! Правильно! — в голос воскликнули Сильвин и Карпов.
— Это вопрос особый — о съезде, ненужном и вредном.— Гальперин потряс поднятыми вверх руками.— Мы к нему еще вернемся. Здесь прозвучало имя Ленина в связи с его безобразнейшим заявлением. Поэтому, прежде чем нам продолжать разговор о чем-либо другом, мы должны принять решение ЦК, сурово осуждающее поступок Ленина, делающее его лично ответственным за обострение внутрипартийных отношений. Надо поставить его на место...
— На полагающееся Ленину место его поставит съезд, за который мы ныне обязаны бороться,— сквозь нарастающий шум голосов продолжал Дубровинский. И встал. Уже никто не сидел. Носков возбужденно бегал по комнате.— Товарищи, как представитель большевистского крыла в ЦК я прекращаю поиски внутрипартийного примирения, любые, кроме открытого и честного примирения на съезде. И личное дело Носкова и Гальперина, вероятно, и Александровой, как они к этому отнесутся. Меня просили назвать имена, я называю. Никаких других решений, только решение в поддержку Третьего съезда должны мы принять сегодня. Не спрашиваю: кто «за». Спрашиваю: кто «против»?
Последнюю фразу он выкрикнул в полную силу голоса, И эта его решительность, необычность процедурной постановки вопроса как-то враз оборвали шум и беготню.
— Повторяю: кто «против»?
Воцарилось короткое тягостное молчание, а затем медленно поднялись три руки: Крохмаль, Розанов, Александрова... И в тот же миг на пороге двери, ведущей в переднюю, появился лакей, испуганный, растерянный. Он едва успел выдавить слово «Полиция!», как чья-то рука в кожаной перчатке его уже оттолкнула, и комната наполнилась жандармами и дворниками, обычно при обысках исполнявшими обязанности понятых.
Дубровинский бросился к столу, чтобы схватить, порвать оставшуюся там лежать тетрадку с подготовленными проектами постановлений, и не успел. Как не успели уничтожить свои записи на отдельных листках бумаги и все остальные.
— Господа! —громыхнул тяжелым басом офицер,— Прошу оставаться на своих местах. Не двигаться. Не делать каких-ли-бо попыток к сопротивлению. Имеющим оружие сдать его мне. Вы все арестованы. Отдельного корпуса жандармов штабс-ротмистр Фуллон.
По его знаку дворники расставили стулья в ряд. Фуллон красивым, плавным жестом предложил арестованным сесть. Полицейские надзиратели прошлись вдоль ряда, спрашивая об оружии. Все только отрицательно покачивали головой.
— Мы протестуем против такого вторжения, господин штабс-ротмистр,— заговорил Дубровинский, когда полицейские надзиратели и дворники отошли в сторону.— Мы собрались, чтобы побеседовать о новых успехах в организации профессиональных союзов в Англии. И в этом нет ничего предосудительного...
— Разумеется, разумеется, господа!—отозвался Фуллон я, позванивая шпорами, приблизился к столу.— Профессиональные союзы в Англии — это чрезвычайно интересно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258
— Это давно решено и засвидетельствовано в соответствующих документах! — вскрикнула Александрова.— Вопрос снимается с повестки дня!
— Кто еще против? — в той же интонации, как и первый раз задавая подобный вопрос, Дубровинский обратился сразу ко всем. Выждал немного: — Против больше нет. Я приступаю...
— Чем вызвана постановка этого вопроса? — не унималась
Александрова.
— Ведите же заседание, товарищ Носков! Или действительно вы, Дубровинский! — взорвался Сильвин.— Это же черт знает что!
Носков застучал кулаком по столу, призывая к спокойствию, и сделал знак Дубровинскому: «Говорите!»
— Екатерина Михайловна спрашивает, чем вызвана постановка этого вопроса,— начал Дубровинский.— Мой рассказ давно бы уже подходил к концу, если бы она же сама всеми силами не оттягивала время...
— Я протестую! — заявила Александрова.
— И я,— поддержал Гальперин.— Иосиф Федорович, не надо обижать других!
— Хорошо, я буду обижать сам себя,— согласился Дубровинский.— Выполняя июльское постановление ЦК, я объездил едва не половину России, добиваясь в местных комитетах резолюций, направленных против созыва съезда. За самыми скудными исключениями, успеха я нигде не имел. Невозможно было убедить товарищей, что съезд не нужен в то время, когда руководство партией практически парализовано разъединяющими его разногласиями. Больше того, не очень-то честной борьбой за сферы личного влияния...
— Что означают эти намеки? — не выдержал Гальперин.
— Они означают, Лев Ефимович, то, что, получив среди прочих товарищей меткую ленинскую кличку «примиренца», я ее отныне носить не хочу. Под примирением в партии я понимал иное; вдумчивое, товарищеское, честное обсуждение существа расхождений во взглядах с тем, чтобы потом их сблизить на принципиальной, верной основе. Но примирение с тем, чтобы большинство партии капитулировало перед меньшинством, не потому, что меньшинство стоит на более верных позициях, а по* тому, что оно временно располагает силой, добытой интригами,— такого примирения...
— Я вас лишаю слова, Дубровинский! — Носков вскочил и опрокинул стул. Не стал его поднимать, оттолкнул ногой.— Или называйте имена, или извинитесь перед всеми, ибо ваши намеки задевают честь каждого!
— Имена я назову,— сказал, побледнев, Дубровинский,— и готов извиниться перед теми, кто по деликатности своей может в чем-то напрасно посчитать виноватым и себя. Но перед собой я извиняться не буду, ибо честь моя задета поделом. И первое имя, которое назову, это — Дубровинский. Слишком долго я упорствовал в том, что считал безоговорочно правильным лишь потому, что это обычно облекалось в форму постановления ЦК, куда я тогда только-только был кооптирован...
— Мы можем и вновь вывести вас из ЦК!— крикнул Гальперин.
— Как вывели, например, Землячку? — продолжал Дубровинский.
— Теперь я понимаю, откуда ветер дует,— злорадно вставила Александрова.
— Но настроения на местах, образование Бюро комитетов большинства, моя встреча и обстоятельный разговор с Землячкой,— не делайте такие страшные глаза, Екатерина Михайловна,— то, что я прочувствовал во время кровавой питерской бойни
и сегодня в случайном разговоре с одним из мозговитых эсеров, наконец, заявление Ленина о разрыве центральных учреждений с партией...
— На это заявление можете не ссылаться.— Носков, стоя на ногах, нервно теребил лацканы пиджака.— Мы его получили, нам темперамент Ленина не в новинку, и мы найдем, как ему ответить...
— Ответить надо решительной нашей поддержкой агитации в пользу созыва Третьего съезда.— Теперь поднялся и Квятков-ский.
— Правильно! Правильно! — в голос воскликнули Сильвин и Карпов.
— Это вопрос особый — о съезде, ненужном и вредном.— Гальперин потряс поднятыми вверх руками.— Мы к нему еще вернемся. Здесь прозвучало имя Ленина в связи с его безобразнейшим заявлением. Поэтому, прежде чем нам продолжать разговор о чем-либо другом, мы должны принять решение ЦК, сурово осуждающее поступок Ленина, делающее его лично ответственным за обострение внутрипартийных отношений. Надо поставить его на место...
— На полагающееся Ленину место его поставит съезд, за который мы ныне обязаны бороться,— сквозь нарастающий шум голосов продолжал Дубровинский. И встал. Уже никто не сидел. Носков возбужденно бегал по комнате.— Товарищи, как представитель большевистского крыла в ЦК я прекращаю поиски внутрипартийного примирения, любые, кроме открытого и честного примирения на съезде. И личное дело Носкова и Гальперина, вероятно, и Александровой, как они к этому отнесутся. Меня просили назвать имена, я называю. Никаких других решений, только решение в поддержку Третьего съезда должны мы принять сегодня. Не спрашиваю: кто «за». Спрашиваю: кто «против»?
Последнюю фразу он выкрикнул в полную силу голоса, И эта его решительность, необычность процедурной постановки вопроса как-то враз оборвали шум и беготню.
— Повторяю: кто «против»?
Воцарилось короткое тягостное молчание, а затем медленно поднялись три руки: Крохмаль, Розанов, Александрова... И в тот же миг на пороге двери, ведущей в переднюю, появился лакей, испуганный, растерянный. Он едва успел выдавить слово «Полиция!», как чья-то рука в кожаной перчатке его уже оттолкнула, и комната наполнилась жандармами и дворниками, обычно при обысках исполнявшими обязанности понятых.
Дубровинский бросился к столу, чтобы схватить, порвать оставшуюся там лежать тетрадку с подготовленными проектами постановлений, и не успел. Как не успели уничтожить свои записи на отдельных листках бумаги и все остальные.
— Господа! —громыхнул тяжелым басом офицер,— Прошу оставаться на своих местах. Не двигаться. Не делать каких-ли-бо попыток к сопротивлению. Имеющим оружие сдать его мне. Вы все арестованы. Отдельного корпуса жандармов штабс-ротмистр Фуллон.
По его знаку дворники расставили стулья в ряд. Фуллон красивым, плавным жестом предложил арестованным сесть. Полицейские надзиратели прошлись вдоль ряда, спрашивая об оружии. Все только отрицательно покачивали головой.
— Мы протестуем против такого вторжения, господин штабс-ротмистр,— заговорил Дубровинский, когда полицейские надзиратели и дворники отошли в сторону.— Мы собрались, чтобы побеседовать о новых успехах в организации профессиональных союзов в Англии. И в этом нет ничего предосудительного...
— Разумеется, разумеется, господа!—отозвался Фуллон я, позванивая шпорами, приблизился к столу.— Профессиональные союзы в Англии — это чрезвычайно интересно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258