Дать согласие — значит стать ответственным за широкое развертывание марксистской пропаганды, за организацию рабочих кружков, рабочего союза в целой губернии. И ответственным перед собственной совестью, когда твой какой-либо нечаянный промах может,
губительно отразиться на судьбах многих товарищей. Новые места, неизвестная обстановка. Хватит ли сил, умения? Но ведь ему доверяют. Для этого разговора пригласили в Москву. На ветер такие слова не бросают. Что может быть выше доверия товарищей по общей борьбе? И что менее всего достойно революционера, как не сомнения и колебания?
— В Калуге я совершенно никого не знаю,— помедлив, ответил Иосиф таким тоном, который был равнозначен словам: «Да, я согласен».
— А мы не только дадим адреса, мы поможем устроиться и на службу. Ну, допустим, в земскую управу,— сказал Радин, поглядывая на Иосифа дружелюбно. Хлопнул опять в ладоши:— Прихватите с собой кого-нибудь еще из орловских своих друзей. Хорошо, когда рядом с тобой испытанный в деле товарищ.
— Похоже, вам все-таки что-то мешает принять немедленное решение,— проговорил Владимирский, тоже вглядываясь в порозовевшее от волнения лицо Иосифа.— Леонид Петрович полагает, что вы уже согласились, но я не слышу от вас утвердительного ответа. А недомолвок между нами быть не должно. Трудно расстаться с домом, с семьей?
— Нет,— сказал Иосиф.— Я давно уже приготовил себя к атому. Уехать из дому для меня даже лучше.
— Жаль оставлять начатое в Орле дело?
— Нет. Родзевич-Белевич и Русанов поведут его не хуже меня.
— Так что же?
— Согласен!— Он как-то невольно проверил: застегнут ли ворот рубашки.— Единственно... Поступил я в дополнительный класс реального училища. Хотелось продолжить образование.
— Революционер всегда должен учиться. Всегда и обязательно,— вдруг задумавшись, сказал Дмитрий.— Но разве дополнительный класс реального училища — единственный и самый лучший источник образования? А книги, книги? Море книжное! И воля, тяга к знаниям. Впрочем, мы тогда не настаиваем.
— Согласен,— с твердой решимостью повторил Иосиф.
— А я иду к Марии Николаевне Корнатовской,— заявил Радин.— Кажется, я безбожно опаздываю. Но зато я смогу похвастаться своим таким интересным знакомством с вами, дорогой товарищ Иосиф.
— Мария Николаевна будет искренне рада,— сказал Дмитрий. И объяснил Дубровинскому: — Это наш добрый друг, шаль, что не случилось вам сегодня встретиться с ней здесь.
— Это все еще впереди,— успокоил Радин.— Когда-нибудь после, будете наезжать из Калуги, я сведу вас в дом Анны Егоровны Серебряковой. Не посчитайте меня за отчаянного женолюба, но этих двух милых женщин я нежно люблю.
— Вместо «милых женщин», Леонид Петрович, правильнее бы сказать «умелых подпольщиц»,— улыбаясь, поправил Радина Дмитрий.— Какое о них мнение может сложиться у Дубровинского?
— Тогда уж «фанатичных революционерок»! — с шутливым пафосом провозгласил Радин.— Пусть это определение острее всего врежется ему в память. Идемте!— Он подхватил Иосифа под руку. И отпустил.— Идемте, но не вместе. Переждите некоторое время после моего ухода. Конспирация только тогда конспирация, если она всегда конспирация!
Радин многозначительно поднял руку, подмигнул и вышел. Из-за переборки послышался его сочный раскатистый смех и тихий, словно бы виноватый голос Екатерины Даниловны. А Дуб-ровинский стоял, глядел ему вслед и видел перед собой дорогу, бесконечную дорогу. Такую, которая предстала перед ним с особенной отчетливостью в ночь переезда их семьи из Курска в Орел.
С тех пор как в России угрозой безопасности монархов стали не внутренние дворцовые заговоры, а народные, революционные движения, и не только угрозой их личности, но и самому трону, с тех пор все коварнее, хитрей и бесчестнее стали складываться и формы уничтожения противников самодержавной власти. Добавлением к обычной полиции, «блюстительнице порядка», сделался Отдельный корпус жандармов и окутанные особой тайной охранные отделения. Добавлением к приговорам обычных судов сделались административные постановления, для внешнего эффекта скрепленные ссылками на «высочайшие повеления». Донос стал почитаться проявлением истинного патриотизма. Скрытное хождение по пятам, именуемое «филерством», превратилось з профессию. А осквернение чистого слова «товарищ» путем двоедушного провокаторства оказалось столь высшим видом «служекия отечеству», что одарялось с особой щедростью.
От времен Шешковского и Бенкендорфа тайный полицейский сыск все совершенствовался. Но неизмеримо быстрее росли а совершенствовались в искусстве конспирации революционные силы, хотя и загнанные в глубочайшее подполье. Тайному сыску уже недостаточно стало трех китов, на которых он прежде держался,— доносительства, филерства и провокаторства. Нужен был «кит четвертый» — больший размах. Острый ясный ум, который направлял бы все это.
И вот в московское охранное отделение, издавна стяжавшее себе мрачную славу дьявольской кухни, вытеснив туповатого служаку Бердяева, пришел Зубатов. Человек жесткой воли, направленной к одной заветной цели — стать самому первостепенным государственным деятелем и освободить наконец монарха, прави-
тельство, господствующие классы от чувства гнетущего страха перед революцией. Освободить... Но как? Зубатов рассуждал. Нужно еще более укрепить действующую машину розыска. Заимствовать в этом смысле лучший опыт Европы. Опутать незримой сетью агентуры всю Россию и не оставить вне своего поля зрения ни одного революционера, пытающегося укрыться за границей. Тратить деньги на это следует не скупясь, ибо только тогда и можно требовать преданной службы от агентов—службы, которая ой не сладка! А меру совести для них оставить одну — результат поиска.
Но бессмысленно реку вычерпывать ложкой, если нужно направить течение в другое русло. Пусть сама вода пробивает себе дорогу. Рабочие... Пролетариат... Эту главную силу революции, без которой любые марксистские идеи задохнутся немедленно, как рыба на воздухе,— эту главную силу, источник, питающий смертельные опасности для самодержавия, как подчинить, как взять в свои руки? Можно выловить сотни, тысячи революционеров и засадить в тюрьмы. Весь рабочий люд России — рабочий класс! — в тюрьму не посадишь. Стало быть? Надо в массе привлечь пролетариев на свою сторону, видеть в рабочих не врагов самодержавия, а надежных союзников в защите его. Точнее, пусть это — союзника верного своего — видят в охранном отделении, в Зубатове, сами рабочие...
Последняя неделя перед рождеством всегда заполнена особыми заботами. Следует решить окончательно, кого непременно пригласить к себе, от приглашения кого похитрей уклониться и, наконец, к кому именно постараться быть самому приглашенным.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258
губительно отразиться на судьбах многих товарищей. Новые места, неизвестная обстановка. Хватит ли сил, умения? Но ведь ему доверяют. Для этого разговора пригласили в Москву. На ветер такие слова не бросают. Что может быть выше доверия товарищей по общей борьбе? И что менее всего достойно революционера, как не сомнения и колебания?
— В Калуге я совершенно никого не знаю,— помедлив, ответил Иосиф таким тоном, который был равнозначен словам: «Да, я согласен».
— А мы не только дадим адреса, мы поможем устроиться и на службу. Ну, допустим, в земскую управу,— сказал Радин, поглядывая на Иосифа дружелюбно. Хлопнул опять в ладоши:— Прихватите с собой кого-нибудь еще из орловских своих друзей. Хорошо, когда рядом с тобой испытанный в деле товарищ.
— Похоже, вам все-таки что-то мешает принять немедленное решение,— проговорил Владимирский, тоже вглядываясь в порозовевшее от волнения лицо Иосифа.— Леонид Петрович полагает, что вы уже согласились, но я не слышу от вас утвердительного ответа. А недомолвок между нами быть не должно. Трудно расстаться с домом, с семьей?
— Нет,— сказал Иосиф.— Я давно уже приготовил себя к атому. Уехать из дому для меня даже лучше.
— Жаль оставлять начатое в Орле дело?
— Нет. Родзевич-Белевич и Русанов поведут его не хуже меня.
— Так что же?
— Согласен!— Он как-то невольно проверил: застегнут ли ворот рубашки.— Единственно... Поступил я в дополнительный класс реального училища. Хотелось продолжить образование.
— Революционер всегда должен учиться. Всегда и обязательно,— вдруг задумавшись, сказал Дмитрий.— Но разве дополнительный класс реального училища — единственный и самый лучший источник образования? А книги, книги? Море книжное! И воля, тяга к знаниям. Впрочем, мы тогда не настаиваем.
— Согласен,— с твердой решимостью повторил Иосиф.
— А я иду к Марии Николаевне Корнатовской,— заявил Радин.— Кажется, я безбожно опаздываю. Но зато я смогу похвастаться своим таким интересным знакомством с вами, дорогой товарищ Иосиф.
— Мария Николаевна будет искренне рада,— сказал Дмитрий. И объяснил Дубровинскому: — Это наш добрый друг, шаль, что не случилось вам сегодня встретиться с ней здесь.
— Это все еще впереди,— успокоил Радин.— Когда-нибудь после, будете наезжать из Калуги, я сведу вас в дом Анны Егоровны Серебряковой. Не посчитайте меня за отчаянного женолюба, но этих двух милых женщин я нежно люблю.
— Вместо «милых женщин», Леонид Петрович, правильнее бы сказать «умелых подпольщиц»,— улыбаясь, поправил Радина Дмитрий.— Какое о них мнение может сложиться у Дубровинского?
— Тогда уж «фанатичных революционерок»! — с шутливым пафосом провозгласил Радин.— Пусть это определение острее всего врежется ему в память. Идемте!— Он подхватил Иосифа под руку. И отпустил.— Идемте, но не вместе. Переждите некоторое время после моего ухода. Конспирация только тогда конспирация, если она всегда конспирация!
Радин многозначительно поднял руку, подмигнул и вышел. Из-за переборки послышался его сочный раскатистый смех и тихий, словно бы виноватый голос Екатерины Даниловны. А Дуб-ровинский стоял, глядел ему вслед и видел перед собой дорогу, бесконечную дорогу. Такую, которая предстала перед ним с особенной отчетливостью в ночь переезда их семьи из Курска в Орел.
С тех пор как в России угрозой безопасности монархов стали не внутренние дворцовые заговоры, а народные, революционные движения, и не только угрозой их личности, но и самому трону, с тех пор все коварнее, хитрей и бесчестнее стали складываться и формы уничтожения противников самодержавной власти. Добавлением к обычной полиции, «блюстительнице порядка», сделался Отдельный корпус жандармов и окутанные особой тайной охранные отделения. Добавлением к приговорам обычных судов сделались административные постановления, для внешнего эффекта скрепленные ссылками на «высочайшие повеления». Донос стал почитаться проявлением истинного патриотизма. Скрытное хождение по пятам, именуемое «филерством», превратилось з профессию. А осквернение чистого слова «товарищ» путем двоедушного провокаторства оказалось столь высшим видом «служекия отечеству», что одарялось с особой щедростью.
От времен Шешковского и Бенкендорфа тайный полицейский сыск все совершенствовался. Но неизмеримо быстрее росли а совершенствовались в искусстве конспирации революционные силы, хотя и загнанные в глубочайшее подполье. Тайному сыску уже недостаточно стало трех китов, на которых он прежде держался,— доносительства, филерства и провокаторства. Нужен был «кит четвертый» — больший размах. Острый ясный ум, который направлял бы все это.
И вот в московское охранное отделение, издавна стяжавшее себе мрачную славу дьявольской кухни, вытеснив туповатого служаку Бердяева, пришел Зубатов. Человек жесткой воли, направленной к одной заветной цели — стать самому первостепенным государственным деятелем и освободить наконец монарха, прави-
тельство, господствующие классы от чувства гнетущего страха перед революцией. Освободить... Но как? Зубатов рассуждал. Нужно еще более укрепить действующую машину розыска. Заимствовать в этом смысле лучший опыт Европы. Опутать незримой сетью агентуры всю Россию и не оставить вне своего поля зрения ни одного революционера, пытающегося укрыться за границей. Тратить деньги на это следует не скупясь, ибо только тогда и можно требовать преданной службы от агентов—службы, которая ой не сладка! А меру совести для них оставить одну — результат поиска.
Но бессмысленно реку вычерпывать ложкой, если нужно направить течение в другое русло. Пусть сама вода пробивает себе дорогу. Рабочие... Пролетариат... Эту главную силу революции, без которой любые марксистские идеи задохнутся немедленно, как рыба на воздухе,— эту главную силу, источник, питающий смертельные опасности для самодержавия, как подчинить, как взять в свои руки? Можно выловить сотни, тысячи революционеров и засадить в тюрьмы. Весь рабочий люд России — рабочий класс! — в тюрьму не посадишь. Стало быть? Надо в массе привлечь пролетариев на свою сторону, видеть в рабочих не врагов самодержавия, а надежных союзников в защите его. Точнее, пусть это — союзника верного своего — видят в охранном отделении, в Зубатове, сами рабочие...
Последняя неделя перед рождеством всегда заполнена особыми заботами. Следует решить окончательно, кого непременно пригласить к себе, от приглашения кого похитрей уклониться и, наконец, к кому именно постараться быть самому приглашенным.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258