— Да в корзину-то хоть загляни. Эк, ведь как люди глупеют! Ради чего все старались?
Дубровинский шагнул к корзинке. Шулятников и хозяйка квартиры отступили, давая ему возможность разглядеть среди белых марлевых лоскутков маленький розовый комочек.
— Сын...— перебарывая радостное волнение, проговорил Дубровинский.— Боже мой... Сын!
— Ладно, хватит с тебя на первый случай и дочки,— ворчливо отозвалась Евдокия Ивановна.— Только, смотри, крестной матерью я ей буду. Не зря же день целый здесь пропласталась. Отлежится твоя краля, и наречем имя человеку. Спешить в этом не станем.
И не спешили. Да и где тут спешить, если у матери не было молока, а через несколько дней тревожного ожидания Евдокия Ивановна, постоянно их навещавшая, грустно шепнула Дубровинскому: «Молока и не будет. Думай теперь, как тебе дальше кроху вскармливать. Господи, и шести фунтов в ней нет! С чего жизнь началась? Да и за самой тоже хорошенько приглядывай:, пока особо хвалиться нечем».
Он послал телеграмму в Орел, своим. Не пугающую, но с намеком, что как было бы славно, если бы внучку повидала бабушка. Любовь Леонтьевна тут же откликнулась полной готовностью приехать. Однако ей требовалось какое-то время на сборы, да и дорога все же была непростая, в особенности для больной женщины.
Преодолевая свойственную ему стеснительность в таких делах, Дубровинский упрашивал хозяйку дома и Евдокию Ивановну обучить его уходу за ребенком, показать, как это делается. А потом сам кипятил молоко, кормил девочку из рожка через соску, стирал и гладил пеленки. Надо было успеть еще и сбегать в аптеку, заказать и получить лекарство, подать его Анне, мечущейся в жару.
Несколько легче стало, когда миновала опасность наиболее тяжелых осложнений и врач разрешил ей подниматься с постели.Появлялся отец Симеон, наставительно говорил Дубровинскому, что нельзя забывать о высших обязанностях, что пора окрестить новорожденную. Не дай бог... И так далее...
Начались «семейные» советы, какое имя дать малышке. Хозяйка квартиры листала календари, озабоченно вздыхала: «Имен всяких тысяча, а опять же какое попало давать не годится. Ангелы, они ведь с первого дыхания человеческого уже летают вокруг, хлопочут. Вот из старальцев этих, кто был поближе после рождения, и выбирать надо».
А выбрать никак не могла.Дубровинскому было ясно: только Марфа. В честь Марфы-посадницы, пламенной защитницы свобод «господина Великого Новгорода». Пусть в этом есть доля наивной символики, но это хорошая символика.
Для Анны бесспорным было другое имя—Юлия. Особых ассоциаций она с ним не связывала, смеялась:
— Ну, месяц июль — вершина лета! Ну, Юлий Цезарь — из всех римских императоров наиболее благородный! А проще всего «Юлия, Юленька» — удивительно звучное женское имя.
Евдокия Ивановна, присутствуя при таких спорах, только загадочно крутила головой: «А я вот знаю имечко!»
И во время обряда крещения столь стремительно подсказала его отцу Симеону, что никто другой не успел даже рта раскрыть:
— Наталия!
Так и записали в метрику. Дубровинский повторял про себя: «Марфа, Юлия, Наталия... Наташа, Таля, Талка... А хорошо ведь — Таля, Таленька?!» Было в этом что-то от начальной весны, тонкого хрусткого ледка, который по утрам схватывается мо* розцем на безоглядных разливах реки, а днем весь растаивает, и еще от той первой зелени, что таится в «кискиных лапках» тальника-вербы.
Этим уменьшительным именем — Талка — он прямо-таки огорошил Любовь Леонтьевну, встретив ее на почтовой станции.
— Что такое, Ося, какая Талка?
— Да ваша внучка, мама, ваша внучка!
— Ах, боже мой! А я-то ехала, придумывала имя. Талка, Наталка! Значит, Наталия Иосифовна? Принимаю. Веселого бы характера да крепкого здоровья ей!
— Мама, а вы? Как ваше здоровье?
Он пытливо оглядывал ее. За эти два года мать сильно поседела, стала еще сухощавее, а та грусть в глазах, с которой она провожала его на орловском вокзале, не исчезла и теперь, хотя радость встречи так и теплится на губах. Точит ее медленная, изнуряющая болезнь.
- Я чувствую себя превосходно!— сказала Любовь Леонтьевна.— Дорога была длинная, но я совершенно ее не заметила. Вдруг говорят, вот он и Яранск. Ты тоже хорошо выглядишь, Ося!
Как было не улыбнуться в ответ на эту милую материнскую игру! Она понимала, что сына не проведешь своим преувеличенно бодрым восклицанием. Но зачем же добавлять к написанному у нее на лице нездоровью еще и невеселые слова? Понимала, что и сын знает отлично, сколь плохо он выглядит сам. Но пусть же подумает: мать этого не заметила!
Она привезла с собой много разных гостинцев, и в их числе особенные ванильные сухарики, как верх домашнего кондитерского искусства, приготовленные лично тетей Сашей. Прислали свои подарки и братья. Яков вместе с Пересами в ювелирной мастерской их отца изготовил карманный нож, имеющий сверх двух обычных лезвий еще полдюжины разных приборов. Но «гвоздем», несомненно, была красиво инкрустированная рукоятка. Семен подарил шикарный кожаный ремень с гремящей, когда его застегиваешь, медной пряжкой. Шляпная мастерица Клавдия конечно же послала Анне не только сшитую сю самой, но и придуманную ею лично модную шляпку. В дорожных баулах Любови Леонтьевны были и книги. Много книг. И как раз те, которые так давно хотелось прочесть.
Ну, а главное — Любовь Леонтьевна привезла с собой «Искру», номер четвертый. Газету принес Яков буквально за пять минут до отправления поезда. Передал ее заклеенной в конфетную бумажку, на глазах у всех «угостил». От кого получил — не сказал, но успел шепнуть, чтобы не «скушала» ее и вообще была бы осторожна, потому что охранка за этой газетой установила особую слежку.
— Вот, как видишь, цела. И я конфетку не «скушала», и меня шпики вместе с ней тоже не «скушали».
Едва стихли первые радости общей встречи и дорогую гостью уложили поспать — с дороги у нее кружилась голова,— Дубровинский тут же занялся разборкой привезенной матерью литературы. К чтению он приступил с «Искры». Его сразу же увлекла статья «С чего начать». Именно это сейчас нужно было знать каждому.
Перед глазами бежали строки:
«Речь идет не о выборе пути (как это было в конце 80-х и начале 90-х годов), а о том, какие практические шаги и как именно должны мы сделать на известном пути. Речь идет о системе и плане практической деятельности...»
— Да, да, именно практической,— про себя комментировал Дубровинский.
«...выдвинутую нами уже в первом номере «Искры» программу создания крепкой организованной партии, направленной на
завоевание не только отдельных уступок, но и самой крепости самодержавия..»
— Ах, как жаль, что не дошел первый номер газеты! Какая же выдвигалась программа? Подробности?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258
Дубровинский шагнул к корзинке. Шулятников и хозяйка квартиры отступили, давая ему возможность разглядеть среди белых марлевых лоскутков маленький розовый комочек.
— Сын...— перебарывая радостное волнение, проговорил Дубровинский.— Боже мой... Сын!
— Ладно, хватит с тебя на первый случай и дочки,— ворчливо отозвалась Евдокия Ивановна.— Только, смотри, крестной матерью я ей буду. Не зря же день целый здесь пропласталась. Отлежится твоя краля, и наречем имя человеку. Спешить в этом не станем.
И не спешили. Да и где тут спешить, если у матери не было молока, а через несколько дней тревожного ожидания Евдокия Ивановна, постоянно их навещавшая, грустно шепнула Дубровинскому: «Молока и не будет. Думай теперь, как тебе дальше кроху вскармливать. Господи, и шести фунтов в ней нет! С чего жизнь началась? Да и за самой тоже хорошенько приглядывай:, пока особо хвалиться нечем».
Он послал телеграмму в Орел, своим. Не пугающую, но с намеком, что как было бы славно, если бы внучку повидала бабушка. Любовь Леонтьевна тут же откликнулась полной готовностью приехать. Однако ей требовалось какое-то время на сборы, да и дорога все же была непростая, в особенности для больной женщины.
Преодолевая свойственную ему стеснительность в таких делах, Дубровинский упрашивал хозяйку дома и Евдокию Ивановну обучить его уходу за ребенком, показать, как это делается. А потом сам кипятил молоко, кормил девочку из рожка через соску, стирал и гладил пеленки. Надо было успеть еще и сбегать в аптеку, заказать и получить лекарство, подать его Анне, мечущейся в жару.
Несколько легче стало, когда миновала опасность наиболее тяжелых осложнений и врач разрешил ей подниматься с постели.Появлялся отец Симеон, наставительно говорил Дубровинскому, что нельзя забывать о высших обязанностях, что пора окрестить новорожденную. Не дай бог... И так далее...
Начались «семейные» советы, какое имя дать малышке. Хозяйка квартиры листала календари, озабоченно вздыхала: «Имен всяких тысяча, а опять же какое попало давать не годится. Ангелы, они ведь с первого дыхания человеческого уже летают вокруг, хлопочут. Вот из старальцев этих, кто был поближе после рождения, и выбирать надо».
А выбрать никак не могла.Дубровинскому было ясно: только Марфа. В честь Марфы-посадницы, пламенной защитницы свобод «господина Великого Новгорода». Пусть в этом есть доля наивной символики, но это хорошая символика.
Для Анны бесспорным было другое имя—Юлия. Особых ассоциаций она с ним не связывала, смеялась:
— Ну, месяц июль — вершина лета! Ну, Юлий Цезарь — из всех римских императоров наиболее благородный! А проще всего «Юлия, Юленька» — удивительно звучное женское имя.
Евдокия Ивановна, присутствуя при таких спорах, только загадочно крутила головой: «А я вот знаю имечко!»
И во время обряда крещения столь стремительно подсказала его отцу Симеону, что никто другой не успел даже рта раскрыть:
— Наталия!
Так и записали в метрику. Дубровинский повторял про себя: «Марфа, Юлия, Наталия... Наташа, Таля, Талка... А хорошо ведь — Таля, Таленька?!» Было в этом что-то от начальной весны, тонкого хрусткого ледка, который по утрам схватывается мо* розцем на безоглядных разливах реки, а днем весь растаивает, и еще от той первой зелени, что таится в «кискиных лапках» тальника-вербы.
Этим уменьшительным именем — Талка — он прямо-таки огорошил Любовь Леонтьевну, встретив ее на почтовой станции.
— Что такое, Ося, какая Талка?
— Да ваша внучка, мама, ваша внучка!
— Ах, боже мой! А я-то ехала, придумывала имя. Талка, Наталка! Значит, Наталия Иосифовна? Принимаю. Веселого бы характера да крепкого здоровья ей!
— Мама, а вы? Как ваше здоровье?
Он пытливо оглядывал ее. За эти два года мать сильно поседела, стала еще сухощавее, а та грусть в глазах, с которой она провожала его на орловском вокзале, не исчезла и теперь, хотя радость встречи так и теплится на губах. Точит ее медленная, изнуряющая болезнь.
- Я чувствую себя превосходно!— сказала Любовь Леонтьевна.— Дорога была длинная, но я совершенно ее не заметила. Вдруг говорят, вот он и Яранск. Ты тоже хорошо выглядишь, Ося!
Как было не улыбнуться в ответ на эту милую материнскую игру! Она понимала, что сына не проведешь своим преувеличенно бодрым восклицанием. Но зачем же добавлять к написанному у нее на лице нездоровью еще и невеселые слова? Понимала, что и сын знает отлично, сколь плохо он выглядит сам. Но пусть же подумает: мать этого не заметила!
Она привезла с собой много разных гостинцев, и в их числе особенные ванильные сухарики, как верх домашнего кондитерского искусства, приготовленные лично тетей Сашей. Прислали свои подарки и братья. Яков вместе с Пересами в ювелирной мастерской их отца изготовил карманный нож, имеющий сверх двух обычных лезвий еще полдюжины разных приборов. Но «гвоздем», несомненно, была красиво инкрустированная рукоятка. Семен подарил шикарный кожаный ремень с гремящей, когда его застегиваешь, медной пряжкой. Шляпная мастерица Клавдия конечно же послала Анне не только сшитую сю самой, но и придуманную ею лично модную шляпку. В дорожных баулах Любови Леонтьевны были и книги. Много книг. И как раз те, которые так давно хотелось прочесть.
Ну, а главное — Любовь Леонтьевна привезла с собой «Искру», номер четвертый. Газету принес Яков буквально за пять минут до отправления поезда. Передал ее заклеенной в конфетную бумажку, на глазах у всех «угостил». От кого получил — не сказал, но успел шепнуть, чтобы не «скушала» ее и вообще была бы осторожна, потому что охранка за этой газетой установила особую слежку.
— Вот, как видишь, цела. И я конфетку не «скушала», и меня шпики вместе с ней тоже не «скушали».
Едва стихли первые радости общей встречи и дорогую гостью уложили поспать — с дороги у нее кружилась голова,— Дубровинский тут же занялся разборкой привезенной матерью литературы. К чтению он приступил с «Искры». Его сразу же увлекла статья «С чего начать». Именно это сейчас нужно было знать каждому.
Перед глазами бежали строки:
«Речь идет не о выборе пути (как это было в конце 80-х и начале 90-х годов), а о том, какие практические шаги и как именно должны мы сделать на известном пути. Речь идет о системе и плане практической деятельности...»
— Да, да, именно практической,— про себя комментировал Дубровинский.
«...выдвинутую нами уже в первом номере «Искры» программу создания крепкой организованной партии, направленной на
завоевание не только отдельных уступок, но и самой крепости самодержавия..»
— Ах, как жаль, что не дошел первый номер газеты! Какая же выдвигалась программа? Подробности?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258