Сверкание обнаженной стали. Проклятия, стоны, кровь. Всюду кровь...
Да, тогда бы немного еще, и лежать ему под копытами лошадей. Впрочем, «немного» — постоянный спутник каждого революционера, его добрый гений. И разве всего лишь две недели назад не это же самое «немного» опять сберегло ему жизнь?
...Кронштадт. Луна на ущербе, глухая ночь, пустынная окраина, где только что прошли каратели, прочесывая все закоулки и стреляя без оклика в любого, кто возникал у них на пути. Далекий, неясный шум у казарм, окруженных прибывшими из Петербурга войсками, последние минуты восстания. Восстания стихийного и грозного, как извержение вулкана. А все же сломленного, подавленного силой оружия. Пушки против винтовок, пулеметы против штыков.
Начали матросы хорошо. Петербургский комитет партии решил кронштадтцев поддержать всеми мерами. Он, Дубровин-ский, тайно пробрался на мятежный остров, чтобы сообщить об этом восставшим. «Рабочие Питера на вашей стороне, товарищи! А Кронштадт — неприступная крепость. С его фортов разгова-
ривать будем с приспешниками самодержавия языком тяжелой артиллерии. К бою! Победа будет за нами!» Матросы ответили громовым: «Ура!» Захватили радиостанцию, отдали приказ всем кораблям присоединиться к восстанию. И вдруг ужасающая весть. Старшина, которому приказали подготовить пороховой погреб к подаче снарядов, заперся в нем изнутри. Дверь автоматическая, и открыть ее снаружи невозможно. Разве что взорвать погреб вместе с предателем-старшиной! Но что это даст? Немо глядят расчехленные пустые дула орудий на Ораниенбаум, отку-да уже черной тучей движутся карательные полки...
И вот он после тяжелого, проигранного боя, увертываясь от бесчисленных патрулей, прокрадывается сквозь весь город к окраине. Впереди открытое шоссе, ведущее к морским причалам. Там свои — надежное укрытие. Но вдруг из-за угла еще один отряд карателей с винтовками наизготовку. Мелькнула чья-то тень перед ними, и острые языки пламени с сухим треском прорезали туманную полутьму. Офицер отделился от солдат, вышагивающих по-прежнему ровно, приблизился к упавшему человеку, пошевелил его ногой. «Штатский!» — с досадой выкрикнул, догоняя отряд...
Вздрагивающей рукой Дубровинский провел по волосам. Закашлялся. Что это: жарко натоплено здесь, в квартире Лаврентьевой, или от нахлынувшей слабости бросило в пот?
...Тогда он тоже был в «штатском», но в кармане пальто лежал револьвер, важные и потому особо опасные документы, которые следовало передать в Петербургский комитет. Что делать? Вступить в неизбежно гибельный бой? А бежать некуда. Привлеченные выстрелами, спешат сюда каратели. Тяжелый топот слышится за спиной. Какая-то доля минуты — он окажется у всех на виду. И тогда — залп.
Подтолкнула неведомая сила. Вот телеграфный столб. Обхватить его руками, шатаясь пьяно...
А штыки поблескивают совсем рядом, и холодное дуло офицерского браунинга тычется снизу в подбородок: «У-у, нарезался, сволочь!» Тогда: «В-ваше вскок-благ-родие, с ребятами м-мы х-хороший п-подвальчик разбили... Р-рекой тек-кло... в-виноват, в-выпил малость... Ур-ра царю б-батюшке!.. К б-брату иду... Д-дорога на п-причалы эта?» Браунинг еще свирепее потыкался в подбородок: «А ну, шагай!—Брезгливо и грозно:—Живее! Да по линеечке. Морда!»
Какое «немного» тогда удержало палец офицера на спусковом крючке?
Особенно сильно разболелся зуб именно после этого. Кажется, офицер весьма основательно долбанул в челюсть. Да еще и нервное Напряжение...
«Товарищ Иннокентий? Иосиф Федорович! Вот когда мы с вами встретились. Рад, рад, чрезвычайно!» — веселый, сильный, стремительный голос.
Дубровинский быстро повернулся.
Да, да, пожалуй, именно таким и представлял себе Ленина. Вот он, задержавшийся у порога, а все еще как бы в движении. Обширный круглый лоб, тронутый ранними морщинами, резко очерченный подбородок, в глазах же — юношеская мягкость, этакая умная усмешечка.
А Ленин протягивал руку, как-то очень уж оттопыривая большой палец и слегка склонив голову к плечу.
«Товарищ Ленин...»
«Ну, я думаю, мы достаточно хорошо знаем друг друга, чтобы разговаривать проще».
«Здравствуйте, Владимир Ильич! Возможно...»
«Простите!— Ленин стиснул пальцы в кулак и вновь раскрыл ладонь.— Простите. И позвольте прежде всего рассеять одно досадное недоразумение. В ожидании вашего прихода я решил набросать статейку для ближайшего номера «Новой жизни», отличной газеты, попросил нашу милейшую хозяйку несколько повременить с чаем и, очевидно, имел неосторожность сказать какие-то слова, из которых следовало, что я прошу вообще меня не беспокоить. И вот картина: я бестревожно пишу свою статью, а вы здесь, среди этих орудий пыток, меня дожидаетесь. Идемте! Идемте, Иосиф Федорович, будем пить чай и разговаривать. Я вас перебил на слове «возможно». Итак — возможно...»
«Возможно, Владимир Ильич, вам все же не следовало прерывать работу. Мне, например, сегодня совершенно некуда торопиться. Могу подождать сколько понадобится».
«Эка, батенька, это уже хитрость! И шитая белыми нитками. Статья тоже никуда не уйдет, я ее все равно допишу, а беречь время каждому необходимо. И вам в том числе. Иначе у меня сложится о вас дурное мнение. А до сих пор оно было очень хорошим».
Ленин стоял, улыбаясь, заложив руки в проймы жилета и покачиваясь на носках. Потом подшагнул, взял его за рукав и повел, чуть приотстав, в столовую. Здесь свет был менее ярок, мебель темнее, дальние углы вообще неразличимы, господствовала какая-то особая тишина, при которой и разговор складывается душевнее, доверительнее.
Чай уже стоял на столе. Тут же лежала стопка бумаги, по-видимому, наброски незаконченной статьи. Ленин сдвинул листки в сторону.
«Вспоминаю, как развеселила нас Маняша своим письмом в
трудные женевские дни перед съездом. Там, в ее письме, между прочим, были приблизительно такие строчки: «Появился наследник. Назвали Леонидом. Не налюбуемся на него, подает очень большие надежды». Это когда вы были в. Астрахани. А Мария Ильинична в своих оценках строгая»,
«Возможно, в Астрахани я и подавал какие-то надежды»,— сказал Дубровинский. Похвалы Ленина его смутили, заставили покраснеть.
«Опять «возможно»? Вы были отличным агентом «Искры» и превосходным организатором многих важнейших дел.— Ленин подался к нему всем корпусом.— Чего я никак не скажу относительно вашей позорной, примиренческой позиции. Вот вам аттестация напрямую, для начала нашего личного знакомства. Я говорил бы злее, но вы честно исправили свои ошибки. А теперь рассказывайте, каким образом Красин пытался вызволить вас из мерзейшей Таганской тюрьмы, да не успел. Он от такого рассказа уклонился».
«Да что же, Владимир Ильич, дело давнее».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258
Да, тогда бы немного еще, и лежать ему под копытами лошадей. Впрочем, «немного» — постоянный спутник каждого революционера, его добрый гений. И разве всего лишь две недели назад не это же самое «немного» опять сберегло ему жизнь?
...Кронштадт. Луна на ущербе, глухая ночь, пустынная окраина, где только что прошли каратели, прочесывая все закоулки и стреляя без оклика в любого, кто возникал у них на пути. Далекий, неясный шум у казарм, окруженных прибывшими из Петербурга войсками, последние минуты восстания. Восстания стихийного и грозного, как извержение вулкана. А все же сломленного, подавленного силой оружия. Пушки против винтовок, пулеметы против штыков.
Начали матросы хорошо. Петербургский комитет партии решил кронштадтцев поддержать всеми мерами. Он, Дубровин-ский, тайно пробрался на мятежный остров, чтобы сообщить об этом восставшим. «Рабочие Питера на вашей стороне, товарищи! А Кронштадт — неприступная крепость. С его фортов разгова-
ривать будем с приспешниками самодержавия языком тяжелой артиллерии. К бою! Победа будет за нами!» Матросы ответили громовым: «Ура!» Захватили радиостанцию, отдали приказ всем кораблям присоединиться к восстанию. И вдруг ужасающая весть. Старшина, которому приказали подготовить пороховой погреб к подаче снарядов, заперся в нем изнутри. Дверь автоматическая, и открыть ее снаружи невозможно. Разве что взорвать погреб вместе с предателем-старшиной! Но что это даст? Немо глядят расчехленные пустые дула орудий на Ораниенбаум, отку-да уже черной тучей движутся карательные полки...
И вот он после тяжелого, проигранного боя, увертываясь от бесчисленных патрулей, прокрадывается сквозь весь город к окраине. Впереди открытое шоссе, ведущее к морским причалам. Там свои — надежное укрытие. Но вдруг из-за угла еще один отряд карателей с винтовками наизготовку. Мелькнула чья-то тень перед ними, и острые языки пламени с сухим треском прорезали туманную полутьму. Офицер отделился от солдат, вышагивающих по-прежнему ровно, приблизился к упавшему человеку, пошевелил его ногой. «Штатский!» — с досадой выкрикнул, догоняя отряд...
Вздрагивающей рукой Дубровинский провел по волосам. Закашлялся. Что это: жарко натоплено здесь, в квартире Лаврентьевой, или от нахлынувшей слабости бросило в пот?
...Тогда он тоже был в «штатском», но в кармане пальто лежал револьвер, важные и потому особо опасные документы, которые следовало передать в Петербургский комитет. Что делать? Вступить в неизбежно гибельный бой? А бежать некуда. Привлеченные выстрелами, спешат сюда каратели. Тяжелый топот слышится за спиной. Какая-то доля минуты — он окажется у всех на виду. И тогда — залп.
Подтолкнула неведомая сила. Вот телеграфный столб. Обхватить его руками, шатаясь пьяно...
А штыки поблескивают совсем рядом, и холодное дуло офицерского браунинга тычется снизу в подбородок: «У-у, нарезался, сволочь!» Тогда: «В-ваше вскок-благ-родие, с ребятами м-мы х-хороший п-подвальчик разбили... Р-рекой тек-кло... в-виноват, в-выпил малость... Ур-ра царю б-батюшке!.. К б-брату иду... Д-дорога на п-причалы эта?» Браунинг еще свирепее потыкался в подбородок: «А ну, шагай!—Брезгливо и грозно:—Живее! Да по линеечке. Морда!»
Какое «немного» тогда удержало палец офицера на спусковом крючке?
Особенно сильно разболелся зуб именно после этого. Кажется, офицер весьма основательно долбанул в челюсть. Да еще и нервное Напряжение...
«Товарищ Иннокентий? Иосиф Федорович! Вот когда мы с вами встретились. Рад, рад, чрезвычайно!» — веселый, сильный, стремительный голос.
Дубровинский быстро повернулся.
Да, да, пожалуй, именно таким и представлял себе Ленина. Вот он, задержавшийся у порога, а все еще как бы в движении. Обширный круглый лоб, тронутый ранними морщинами, резко очерченный подбородок, в глазах же — юношеская мягкость, этакая умная усмешечка.
А Ленин протягивал руку, как-то очень уж оттопыривая большой палец и слегка склонив голову к плечу.
«Товарищ Ленин...»
«Ну, я думаю, мы достаточно хорошо знаем друг друга, чтобы разговаривать проще».
«Здравствуйте, Владимир Ильич! Возможно...»
«Простите!— Ленин стиснул пальцы в кулак и вновь раскрыл ладонь.— Простите. И позвольте прежде всего рассеять одно досадное недоразумение. В ожидании вашего прихода я решил набросать статейку для ближайшего номера «Новой жизни», отличной газеты, попросил нашу милейшую хозяйку несколько повременить с чаем и, очевидно, имел неосторожность сказать какие-то слова, из которых следовало, что я прошу вообще меня не беспокоить. И вот картина: я бестревожно пишу свою статью, а вы здесь, среди этих орудий пыток, меня дожидаетесь. Идемте! Идемте, Иосиф Федорович, будем пить чай и разговаривать. Я вас перебил на слове «возможно». Итак — возможно...»
«Возможно, Владимир Ильич, вам все же не следовало прерывать работу. Мне, например, сегодня совершенно некуда торопиться. Могу подождать сколько понадобится».
«Эка, батенька, это уже хитрость! И шитая белыми нитками. Статья тоже никуда не уйдет, я ее все равно допишу, а беречь время каждому необходимо. И вам в том числе. Иначе у меня сложится о вас дурное мнение. А до сих пор оно было очень хорошим».
Ленин стоял, улыбаясь, заложив руки в проймы жилета и покачиваясь на носках. Потом подшагнул, взял его за рукав и повел, чуть приотстав, в столовую. Здесь свет был менее ярок, мебель темнее, дальние углы вообще неразличимы, господствовала какая-то особая тишина, при которой и разговор складывается душевнее, доверительнее.
Чай уже стоял на столе. Тут же лежала стопка бумаги, по-видимому, наброски незаконченной статьи. Ленин сдвинул листки в сторону.
«Вспоминаю, как развеселила нас Маняша своим письмом в
трудные женевские дни перед съездом. Там, в ее письме, между прочим, были приблизительно такие строчки: «Появился наследник. Назвали Леонидом. Не налюбуемся на него, подает очень большие надежды». Это когда вы были в. Астрахани. А Мария Ильинична в своих оценках строгая»,
«Возможно, в Астрахани я и подавал какие-то надежды»,— сказал Дубровинский. Похвалы Ленина его смутили, заставили покраснеть.
«Опять «возможно»? Вы были отличным агентом «Искры» и превосходным организатором многих важнейших дел.— Ленин подался к нему всем корпусом.— Чего я никак не скажу относительно вашей позорной, примиренческой позиции. Вот вам аттестация напрямую, для начала нашего личного знакомства. Я говорил бы злее, но вы честно исправили свои ошибки. А теперь рассказывайте, каким образом Красин пытался вызволить вас из мерзейшей Таганской тюрьмы, да не успел. Он от такого рассказа уклонился».
«Да что же, Владимир Ильич, дело давнее».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258