— Они видят во мне социалиста! Они разработанный мною проект создания кооператива безработных, в котором каждая строчка дышит заботой, как избавить лишившихся заработка людей и их семьи от голода, назвали вредной затеей, несвойственной задачам и целям воспитанников Духовной академии!-
кричал Гапон.— Они считают, что именем Христа я всех зову в социализм!
— Мне очень нравятся «марксята» своим революционным темпераментом,— с прежней подчеркнутой невозмутимостью проговорил Зубатов,— но они хотят совсем другого.
— Истинно! Огонь и вода. Душа и тело. Не озлоблением, а кротостью...
— Георгий Аполлонович, простите, я вас перебиваю, но мне пора... Я обещаю вам — нет, почему же: твердо обещаю!— вы можете быть совершенно спокойны.
Гапон просветлел. Сделал несколько угловатых движений, знаменующих крайнюю степень взволнованности. Наконец прижал руку к сердцу — утишая боль его или в знак признательности Зубатову?—и поклонился. Настолько низко, насколько обязывало уважение к старшему и по годам и по общественному положению; и не настолько низко, чтобы уронить достоинство И святость черного подрясника, в котором он явился к Зубатову,
— Нет слов для благодарности, Сергей Васильевич! Да сопутствует вам в делах ваших счастье! Та волна благородного рабочего движения, что в сердцах народа связана с вашим именем, да разольется по всея необъятной России!
— Аминь!—полушутя, полусерьезно сказал Зубатов.— Я уже счастлив, Георгий Аполлонович, тем, что вижу в вас неизменного единомышленника.
— Ах, Сергей Васильевич!— вдруг снова воздел руки к небу Гапон.— Если бы вы, встав во главе зтого движения, оставили свою службу в полиции! Нужнейшую, полезнейшую! Но не совместимую с избранным вами путем. В этом, скорблю, я не еди-номышленник ваш. Не начальственный перст указующий, не светлые пуговицы полицейских мундиров истинная защита... Большая самостоятельность... Но — простите, простите меня, Сергей Васильевич!
Шумя длинным подрясником, Гапон выскочил из номера. Он чуть не вышиб поднос с чайным набором из рук коридорного, который было осмелился вновь с ним появиться. Министр внутренних дел Сипягин молча взглянул на большие кабинетные часы именно в тот момент, когда к нему приблизился Зубатов, сияя привычной спокойной улыбкой. От этого взаимные приветствия получились несколько скомканными, и Зубатов догадался, что это было сделано Сипягиным с определенным расчетом. Знай, мол, начальник московского охранного отделения, что ты сейчас хотя и на вершине личного успеха и явился сюда тоже без опоздания, но время министра, каждая его минута — государственное время.
— Прошу!
Всего одно лишь слово. И жест, разрешающий сесть.Едва Зубатов опустился в мягкое кресло, тут же дверь распахнулась, и появились все добрые его друзья. Директор департамента полиции Сергей Эрастович Зволянский, начальник особого отдела Леонид Александрович Ратаев и свежеиспеченный товарищ министра фон Валь, до недавнего времени виленский, а раньше — курский губернатор.
Этот, впрочем, не относился к друзьям. Зубатов даже избегал называть его по имени-отчеству. Фон Валь платил ему тем же, А было только и всего, что некогда Зубатов в одном из своих вполне конфиденциальных донесений в департамент полиции отозвался весьма непохвально о деловых качествах курского губернатора, его феноменальной и злой способности запоминать даже самые малейшие обиды. Теперь фон Валю, владеющему портфелем товарища министра, многое тайное стало явным...
— А, великолепный Зубатов!—проговорил он, подавая руку, но становясь к Зубатову боком.
— Великолепному фон Валю!— ответил Зубатов.
И не пожал протянутую руку, а только прикоснулся ладонью к ладони. Сегодня он вполне безопасно мог это сделать, ибо титул «великолепный», которым наградил его фон Валь, хотя и произнес это елово с явной иронией, как нельзя более подходил к случаю. Зволянский и Ратаев приветствовали Зубатова просто и сердечно.
— Не вижу Пирамидона,— скорее как вопрос, но ни к кому не обращаясь, произнес Сипягин.
Зволянский пожал плечами: дескать, я предупреждал его, но почему он опаздывает, мне неведомо. Фон Валь и тут не преминул вонзить тонкую шпильку в Зубатова.
— Петербургский коллега нашего именинника хочет этим доказать свою неспособность ко многому.
Сипягин хмуро поглядел на фон Валя. С утра дьявольски болела голова, теперь стало еще отдавать и в правое плечо. Погода препоганая, белый свет не мил. И не сидеть бы здесь, в этом кабинете, а поваляться дома на диване, стянув полотенцем голову, но — поручение государя. Зубатов приглашен, назначено точное время. А ничто так не поднимает престиж начальника в сознании его подчиненных, как точность во всем и особенно во времени.
— Не будем дожидаться Пирамидова,— сказал Сипягин и локтем сдвинул в сторону приготовленные на подпись бумаги. Поморщился, превозмогая ломящую боль в висках.— Господа! В вашем присутствии мне хочется душевно поздравить Сергея Васильевича Зубатова с тем исключительным успехом, который имела подготовленная им в Москве манифестация и возложение венков к памятнику незабываемому, в бозе почившему, монарху;
нашему. Это грандиозно, впечатляюще. Поздравляю вас, Сергей Васильевич!— и через стол слегка наклонился всем корпусом в сторону Зубатова.— Сверх того, я уполномочен его императорским величеством передать следующие его слова: «Трогательны любовь и доверие народные к самодержавной власти. Поощряйте всех, способствующих развитию этих великих чувств. Интересен московский опыт создания рабочих обществ. Присмотритесь к нему».
Он замолчал многозначительно, словно бы давая возможность каждому присутствующему тщательнее взвесить царское слово и определить, насколько оно относится лично к нему. Зу-батов, радостно воссиявший в начале речи Сипягина, теперь сидел несколько озадаченный, но по-прежнему хранил на лице улыбку победителя. Думал напряженно: министр поздравил его с успехом мирной рабочей манифестации, но в словах государя нет ни звука лично к нему, к Зубатову, относящегося. Общие фразы. Как это понимать? Не доложено царю, не сказано царем или сказанное не передано сейчас министром? «Поощряйте всех, способствующих...» И мы пахали! Не для того ли приглашены сюда Зволянский, Ратаев, фон Валь и где-то запоздавший Пирамидов, чтобы в их присутствии засвидетельствовать это? Что ж, Сипягин не промах! Зубатову достаточно и устного поздравления министра, а высшие награды и монаршее благоволение, разумеется, лишь самому министру. Ну, ничего, дорого то, что по всем правилам утвержден устав «Московского общества взаимного вспомоществования рабочих», что его, зубатовские, идеи ширятся и захватывают все больший круг умов, а имя Зубатова в тысячу раз популярнее, чем имя Сипягина.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258