..
И именно в это время попал мне в руки Байрон. Большой, в отличном переплете том с «Паризиной», «Абидосской невестой», «Еврейскими мелодиями», «Осадой Коринфа», «Чайльд-Гарольдом» — юн был близок моей душе бунтарством и разочарованностью.
Как ни странно, но, окончив школу второй ступени, я поступил в сельскохозяйственный техникум. Других учебных заведений в Слуцке не было.
Техникум открылся совсем недавно, размещался на Тройчанах, в бывших монастырских зданиях. Ух, какие толстые были там стены и какие мрачные своды! Бывало, когда идешь по каменному полу, долго не замирает глухой, какой-то холодный и жуткий гул. Там же, в бывших кельях, мы и жили, человека по четыре; в железных, черных, круглых печках по очереди варили кашу; если с салом — запах разносился по всем помещениям.
На монастырском погосте были захоронены именитые духовные особы, тут росло много жасмина, сирени. Да и весь берег был в зелени. По ночам заливались соловьи, а я был в том возрасте, когда начинаешь догадываться, что на свете существует любовь. Я полюбил свою однокурсницу, черноглазую Зину Андрукович, но у меня был друг Алексей Шаплыка, выгодно отличавшийся от меня и ростом, и сапогами, и белыми зубами, делавшими его улыбку просто царской. От такой улыбки можно было потерять голову, и я впал в отчаяние.
Пожалуй, с отчаяния я и ухватился за предложение пойти на вечеринку на Кладбищенскую улицу. Кто будет на этой вечеринке, я не спрашивал, только бы залечить душу. Но вот беда — не было у меня сапог.
Нет, сапоги были, но такие, в которых на танцы не пойдешь,— на деревянной подошве. К обтесанным осиновым колодкам шурин приделал старые голенища. Стук от этих сапог был слышен за версту, ступня в них не сгибалась — какой же это кавалер.
Выручил все тот же Алесь. Только в воскресенье отец привез ему новые хромовые сапоги, на них даже не устоялся еще настоящий глянец, и я знал, что нелегко далось моему земляку такое великодушие.
На вечеринке первый вальс я станцевал с тоненькой, русоволосой и ласковой Анютой Василевской; присел с ней рядом на стул, во время разговора волосы наши соприкоснулись, по мне побежал ток невыразимой нежности. С этого момента я ходил глухой, немой, незрячий: не знал — кого же мне любить.
Когда стало известно, что с четвертого курса сельскохозяйственный техникум переезжает из Слуцка то ли в Красный Берег, то ли в Марьину Горку, я не поехал. Почти год пробыл дома, не находя себе места.
Отец видел мою неприкаянность и рассудил по-своему: не пора ли женить парня? Даже невесту присмотрел, из- под Забушовья: очень уж ему хотелось породниться со шляхтой. Однажды я даже увидел ее: ну что ж, девушка как девушка, дай ей бог счастья.
Иногда ходил в Слуцк: остались же там приятели. А однажды отец даже дал поручение: принести освященной воды.
Бывает под осень такой праздник, когда освящают воду. Я знал где: около собора, у колодца. Из города на лето почти все поразъехались, знакомых, с которыми бы хотел встретиться, я не нашел, весь день протолкался по городу, был на Тройчанах, на Колонии и к собору даже не подошел. А воду — что ж, наберу по дороге домой в любом колодце. И вот прохожу последнюю городскую улицу. Нет, тут неудобно, едет мимо много людей, увидят, что наливаю пустую бутылку, догадаются. Наберу в Василинках. Но ведь недаром говорят. что на воре шапка горит: прошел и Василинки,
а набрать воду так и не решился. Впереди Городище — наше соседнее село, тут уж вовсе нельзя набирать — все меня знают. Прошел мимо. Уже к дому подхожу, а бутылка все пустая.
Совсем недалеко от нас, в камышах и осоке, протекала Случь. Почти не видна в зарослях. Я перешел гребельку, низкий, из сосновых макушек сколоченный мостик, спустился к броду, посмотрел по сторонам и опустил в воду бутылку. Набрал по самое горлышко. Старательно обтер, чтобы не заподозрили, что вода набрана совсем недавно, и сунул бутылку в карман. Но подумал, что слишком полно набрал, можно догадаться, что не в колодце: отлил почти половину.
Дома отец налил воду из этой бутылки в кружку, добавил немного из ведра, связал в пучок колосья ржи, перекрестился и стал кропить хату, углы, шепча молитву. Потом с этой кружкой пошел в хлев, в гумно, в амбар.
Столько времени прошло с тех пор, 077{а давно нет, а мне и сейчас делается не по себе, когда вспоминаю об этой проделке. Пусть я и не веровал, но не перед каким-то там богом, а перед памятью отца чувствую себя виноватым.
У КИРИЛЛЫ НА ХУТОРЕ 1
В начале апреля тысяча девятьсот двадцатого года на хутор к Кирилле Якубовскому пришел человек. Довольно высокий, в черном, фабричного, но дешевого сукна костюме, брюки забраны в сапоги, в шапке-варшавке с маленьким блестящим козырьком, модной в те годы, и с усами. Видно было, что он здесь в первый раз, так как, прикрыв калитку, постоял немного, оглядел двор, хату, хлев, амбар, особо остановился взглядом на сарайчике, стоявшем тут же у ворот, и только тогда, надвинув шапку, направился к сеням.
Кирилла был под навесом. Хотя сегодня воскресный день и православному человеку грех заниматься работой, но он собирался забить в борону выпавшие зубья, рассудив, что такое мелкое дело не может почитаться за грех.
— Миколай Красуцкий, кажись? — окликнул он, вглядываясь в пришедшего.— Так проходи сюда, человече.
Он вышел из-под навеса, подождал гостя, поздоровался с ним за руку. Рядом с Красуцким он казался маленьким
в домашней, будничной, какой-то мешковатой одежде. К тому же и годы пригнули Кириллу к земле: со своей свалявшейся бородой и зимней шапкой в погожий весенний день он был похож на раскоряченный, но еще крепкий смолистый пень.
Поздоровавшись, гость и хозяин присели на бревне, пригретом весенним солнцем. Посмотрев на гостя вблизи, Кирилла подумал, что Красуцкий совсем еще молодой, лет за тридцать, но выглядит куда старше из-за усов. Правда, они придают ему некоторую представительность и строгость, особенно потому, что отпущены без фасона, только кончики чуть закручены кверху.
— Так куда ж ты идешь, человече? — спросил он.
— Да можно сказать, что прямо к вам, дядька Кирилла.
— Дело, что ли, есть какое?
— Профессию меняю.
— Вот тебе и на. Это как?
— Хочу начать голландские сыры варить.
— Так какая же у тебя ко мне нужда?
Кирилла бросил взгляд на Красуцкого. Тот смотрел куда- то за гумно, как бы оглядывая местность и что-то прикидывая. Кириллов хутор стоял далеко от проезжей дороги, среди кустарника, ручьев да болот, на небольшом бугре, расчищенном под усадьбу и пашню. Видно, немало положил труда Кирилла, чтоб сровнять пригорки, выкопать канавы, спустить гнилую болотную воду да раскорчевать мшистый кочкарник. «Больших урожаев тут не соберешь,— подумал Красуцкий.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122
И именно в это время попал мне в руки Байрон. Большой, в отличном переплете том с «Паризиной», «Абидосской невестой», «Еврейскими мелодиями», «Осадой Коринфа», «Чайльд-Гарольдом» — юн был близок моей душе бунтарством и разочарованностью.
Как ни странно, но, окончив школу второй ступени, я поступил в сельскохозяйственный техникум. Других учебных заведений в Слуцке не было.
Техникум открылся совсем недавно, размещался на Тройчанах, в бывших монастырских зданиях. Ух, какие толстые были там стены и какие мрачные своды! Бывало, когда идешь по каменному полу, долго не замирает глухой, какой-то холодный и жуткий гул. Там же, в бывших кельях, мы и жили, человека по четыре; в железных, черных, круглых печках по очереди варили кашу; если с салом — запах разносился по всем помещениям.
На монастырском погосте были захоронены именитые духовные особы, тут росло много жасмина, сирени. Да и весь берег был в зелени. По ночам заливались соловьи, а я был в том возрасте, когда начинаешь догадываться, что на свете существует любовь. Я полюбил свою однокурсницу, черноглазую Зину Андрукович, но у меня был друг Алексей Шаплыка, выгодно отличавшийся от меня и ростом, и сапогами, и белыми зубами, делавшими его улыбку просто царской. От такой улыбки можно было потерять голову, и я впал в отчаяние.
Пожалуй, с отчаяния я и ухватился за предложение пойти на вечеринку на Кладбищенскую улицу. Кто будет на этой вечеринке, я не спрашивал, только бы залечить душу. Но вот беда — не было у меня сапог.
Нет, сапоги были, но такие, в которых на танцы не пойдешь,— на деревянной подошве. К обтесанным осиновым колодкам шурин приделал старые голенища. Стук от этих сапог был слышен за версту, ступня в них не сгибалась — какой же это кавалер.
Выручил все тот же Алесь. Только в воскресенье отец привез ему новые хромовые сапоги, на них даже не устоялся еще настоящий глянец, и я знал, что нелегко далось моему земляку такое великодушие.
На вечеринке первый вальс я станцевал с тоненькой, русоволосой и ласковой Анютой Василевской; присел с ней рядом на стул, во время разговора волосы наши соприкоснулись, по мне побежал ток невыразимой нежности. С этого момента я ходил глухой, немой, незрячий: не знал — кого же мне любить.
Когда стало известно, что с четвертого курса сельскохозяйственный техникум переезжает из Слуцка то ли в Красный Берег, то ли в Марьину Горку, я не поехал. Почти год пробыл дома, не находя себе места.
Отец видел мою неприкаянность и рассудил по-своему: не пора ли женить парня? Даже невесту присмотрел, из- под Забушовья: очень уж ему хотелось породниться со шляхтой. Однажды я даже увидел ее: ну что ж, девушка как девушка, дай ей бог счастья.
Иногда ходил в Слуцк: остались же там приятели. А однажды отец даже дал поручение: принести освященной воды.
Бывает под осень такой праздник, когда освящают воду. Я знал где: около собора, у колодца. Из города на лето почти все поразъехались, знакомых, с которыми бы хотел встретиться, я не нашел, весь день протолкался по городу, был на Тройчанах, на Колонии и к собору даже не подошел. А воду — что ж, наберу по дороге домой в любом колодце. И вот прохожу последнюю городскую улицу. Нет, тут неудобно, едет мимо много людей, увидят, что наливаю пустую бутылку, догадаются. Наберу в Василинках. Но ведь недаром говорят. что на воре шапка горит: прошел и Василинки,
а набрать воду так и не решился. Впереди Городище — наше соседнее село, тут уж вовсе нельзя набирать — все меня знают. Прошел мимо. Уже к дому подхожу, а бутылка все пустая.
Совсем недалеко от нас, в камышах и осоке, протекала Случь. Почти не видна в зарослях. Я перешел гребельку, низкий, из сосновых макушек сколоченный мостик, спустился к броду, посмотрел по сторонам и опустил в воду бутылку. Набрал по самое горлышко. Старательно обтер, чтобы не заподозрили, что вода набрана совсем недавно, и сунул бутылку в карман. Но подумал, что слишком полно набрал, можно догадаться, что не в колодце: отлил почти половину.
Дома отец налил воду из этой бутылки в кружку, добавил немного из ведра, связал в пучок колосья ржи, перекрестился и стал кропить хату, углы, шепча молитву. Потом с этой кружкой пошел в хлев, в гумно, в амбар.
Столько времени прошло с тех пор, 077{а давно нет, а мне и сейчас делается не по себе, когда вспоминаю об этой проделке. Пусть я и не веровал, но не перед каким-то там богом, а перед памятью отца чувствую себя виноватым.
У КИРИЛЛЫ НА ХУТОРЕ 1
В начале апреля тысяча девятьсот двадцатого года на хутор к Кирилле Якубовскому пришел человек. Довольно высокий, в черном, фабричного, но дешевого сукна костюме, брюки забраны в сапоги, в шапке-варшавке с маленьким блестящим козырьком, модной в те годы, и с усами. Видно было, что он здесь в первый раз, так как, прикрыв калитку, постоял немного, оглядел двор, хату, хлев, амбар, особо остановился взглядом на сарайчике, стоявшем тут же у ворот, и только тогда, надвинув шапку, направился к сеням.
Кирилла был под навесом. Хотя сегодня воскресный день и православному человеку грех заниматься работой, но он собирался забить в борону выпавшие зубья, рассудив, что такое мелкое дело не может почитаться за грех.
— Миколай Красуцкий, кажись? — окликнул он, вглядываясь в пришедшего.— Так проходи сюда, человече.
Он вышел из-под навеса, подождал гостя, поздоровался с ним за руку. Рядом с Красуцким он казался маленьким
в домашней, будничной, какой-то мешковатой одежде. К тому же и годы пригнули Кириллу к земле: со своей свалявшейся бородой и зимней шапкой в погожий весенний день он был похож на раскоряченный, но еще крепкий смолистый пень.
Поздоровавшись, гость и хозяин присели на бревне, пригретом весенним солнцем. Посмотрев на гостя вблизи, Кирилла подумал, что Красуцкий совсем еще молодой, лет за тридцать, но выглядит куда старше из-за усов. Правда, они придают ему некоторую представительность и строгость, особенно потому, что отпущены без фасона, только кончики чуть закручены кверху.
— Так куда ж ты идешь, человече? — спросил он.
— Да можно сказать, что прямо к вам, дядька Кирилла.
— Дело, что ли, есть какое?
— Профессию меняю.
— Вот тебе и на. Это как?
— Хочу начать голландские сыры варить.
— Так какая же у тебя ко мне нужда?
Кирилла бросил взгляд на Красуцкого. Тот смотрел куда- то за гумно, как бы оглядывая местность и что-то прикидывая. Кириллов хутор стоял далеко от проезжей дороги, среди кустарника, ручьев да болот, на небольшом бугре, расчищенном под усадьбу и пашню. Видно, немало положил труда Кирилла, чтоб сровнять пригорки, выкопать канавы, спустить гнилую болотную воду да раскорчевать мшистый кочкарник. «Больших урожаев тут не соберешь,— подумал Красуцкий.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122